«…С Олегом Викторовичем Мальцевым я встретилась в 21 год. И определённо стоит сказать:
по сути, моя жизнь делится на два фрагмента – «до этой встречи» и «после неё».
Точнее – «во время неё» – встреча ведь продолжается…»
Ирина Лопатюк
Привет, читатель дорогой. Ты, как всегда, вовремя, и – к месту. В Гостиной «Вестника Грушевского» (и вообще – под сводами Украинской Академии Наук), ты – свой человек. И давно. Предваряя очередные знакомство и беседу, предвижу и твои вопросы. Например: а не слишком ли много биографических подробностей новых знакомцев? Соизмерим ли строкаж-хронометраж этих бесед со скоротечностью нашего времени? И попросту: нельзя ли покороче? Разумеется, можно. Всё можно, особенно – в наше, как ты говоришь, скоротечное время. Но – нужно ли? Именно в круговерти этих будней, когда и свою-то собственную биографию припомнить некогда, хорошо бы вот так – на вечерок, остановиться на ходу (или – на бегу?), зайти в тихую-уютную гостиную нашего журнал. Расположиться поудобнее. И познакомиться с героем (героиней) встречи – спокойно, неторопливо. Всмотреться, вслушаться в жизнь ещё одного современника. А ведь эта, отдельно взятая, жизнь – частица всей жизни Отечества и человечества. Как по крохотной клеточке существа современная наука берётся восстановить всё существо, эта беседа может сотворить для вас нечто подобное в куда большем масштабе. Тем более, что – просмотрев наши публикации этой рубрики, вы легко убедитесь: в гостиной «Вестника Грушевского» вас знакомят только с заведомо яркими личностями, весьма интересными людьми. Так будет, уверяю Вас, и на сей раз…
А твоё знакомство с историко-литературным обществом Украинской Академии Наук мы продолжаем встречей-беседой с И.И. Лопатюк. Ирина Игоревна — научный сотрудник НИИ Памяти, член-корреспондент УАН. Член специального научного подразделения “Экспедиционный корпус”. Секретарь Психолого-философского научного общества. Почетный член историко-литературного общества, психодиагност, эксперт в области профессионального отбора и профориентирования, аналитик. Состоит научным ассистентом генерального директора Института Памяти. Главный редактор Вестника Научного Медицинского общества «Гиппократ». Итак…
1. КАК ПОЛОЖЕНО: РОДОМ ИЗ ДЕТСТВА, ОТРОЧЕСТВА, ЮНОСТИ…
– Ирина Игоревна, в ходе читательских встреч с членами Историко-Литературного Общества, сложилась и традиция начала наших бесед. Начинаются они неизменно с автобиографии. Да и продолжаются, и завершаются тем же. Потому что всё, что случилось с рассказчиком и со встречными-поперечными на дороге его жизни, есть не что иное, как биография. Итак, не мудрствуя лукаво, как говорится, несколько слов о себе и о среде, из которой Вы проклюнулись в социум.
— Я родилась в городе-герое Севастополе. 1988 год, 15 сентября. Моя мать часто рассказывала: это был прекрасный полулетний день. Родилась я в севастопольском роддоме, тогда он находился рядом с Херсонесом Таврическим. И по семейному преданию, буквально вскоре маму выписали. Через пару дней она пошла на море. И там меня… ну, не то, что потеряла, а так получилось, что у нее был бойкий ребенок, и очень часто он от нее и впоследствии уползал в море. Словом, человек я приморский. Родилась у моря. Море обожаю. Мне очень сложно жить в городах, в которых моря нет. Севастополь, во всяком случае – тогда, воспринимался мною ещё и как символ великой истории, символ русского величия, морской славы. Нас воспитывали в простом и понятном уважения к этим категориям, к ветеранам, к бабушкам, к дедушкам. Мой прадед воевал, мой прадед брал штурмом Сапун-гору. Выжил, вернулся с контузией. И день 9-е мая – большой праздник для нашей семьи. Такова была та атмосфера. Сколько помню, у нас были «Зарницы», спортивные соревнования, интеллектуальные соревнования. Нас направляли помогать ветеранам, мы белили, красили, пекли, помогали переносить тяжести. Т.е. вот в таком окружении я росла. Когда это все растаяло? Определённо сказать сложно. У меня есть младший брат, у нас разница практически — 6 лет. Не много, вроде бы. Но мой брат уже вот в эту среду уже не попал.
– Вы говорили о матери, брате и прадеде. Но, согласно с природой и ее законами, кроме них был еще и отец?
– Был и есть, дай Бог здоровья. Родители живы, все в порядке.
– Он что, по флотской части?
– В Севастополе сложно быть мужчиной, не имея отношения к флоту. Это практически невозможно. Но мой отец – один из тех многогранных людей, с которыми многогранность сыграла затейливую шутку. Он у меня — мастер на все руки. Он по духу — художник, по образованию – радиотехник. Закончил, если я не ошибаюсь, НАУ. В науку приглашали, отказался. Если берется что-то делать, делает это хорошо. Многое попробовал, через многое прошел, и, конечно, это имеет прямое отношение к флоту и к флотской работе. По военной линии – это у меня дед и дядя. А отец… Ну, Вы ж знаете, в Севастополе более 90% рабочих мест, по крайней мере, сегодня – это места, связанные так или иначе с Черноморским флотом. И мать у меня на флоте работает до сих пор.
– А мама Ваша по какой части?
– Бухгалтер. В основном, меня воспитывала бабушка. Семья у нас простая, родители работали много, с раннего утра и до позднего вечера. Поэтому бо́льшую часть времени я оставалась у бабушки. Мама говорила — так получилось ввиду… моего саботажа. «Ты еще маленькая была жуткой занозой». Меня отправляли в садик: 1 или 2 дня – и я чем-то заболевала, после чего меня бабушка забирала домой. А так продолжалось, наверное, раз 7. Т.е. я поменяла все садики, какие только можно, переболела ветрянками и не только. После чего бабушка сердобольная сказала: «Так внучка будет только болеть. Я выхожу на пенсию и остаюсь с ней». Поэтому бо́льшая часть моего детства – это бабушка, друзья бабушки, это Севастополь, это Приморский бульвар.
– Т.е. слабенькая девочка была? Восприимчивая ко всяким хворобам?
– Не сказала бы, что слабенькая. Скорее… Это был тот период, когда меня пытались оставить в детском саду. Меня два раза чуть не выгнали из садика, потому что не хотела спать, выщипывала перья из подушки, за 2 часа тихого часа распотрошила почти всю подушку, отчего воспитательница была в шоке.
– Хулиганка?
– Скажем так, неожиданная хулиганка. Потому что обычно я сидела и читала. И казалась тихим ребенком.
– Читала в детском саду?
– Да, я рано начала читать. Читала с удовольствием.
– Кто научил?
– Отец. Я с 4 лет читала всякие книжки, сказки, в 5 я уже и стихи декламировала. А вот… таблица умножения – я ее просто ненавидела. И не понимала, зачем мне ее учить. Это была мука для всей семьи. До сих пор есть выражение «хуже только с Иркой таблицей умножения заниматься».
– Память, видимо, у Вас все-таки приличная. А что ж было сложного?
– Сложность не в памяти, а в том, что, если я не понимаю, зачем мне что-то делать, то этого делать, скорей всего, не буду.
– Ну, Вам же сказали: «Надо».
– «Надо» – это не то. Должно быть интересно.
– Но в той атмосфере как бы висело — «Раз “Надо”, отвечают “Есть”».
– Ну, комсомола, пионеров и октябрят не было. Поэтому надо помыть полы – понятно, почему надо: будет грязно. А таблица…
– Взрослые были авторитетом для Вас? Вы зависели психологически от них?
– Ну, конечно. Какой ребенок не зависит от взрослых? Наверное, всё-таки самым главным авторитетом для меня была бабушка, потом уже мама.
– Во всяком случае, нужно так понимать, что вы не были, собственно, домашним ребенком.
– Нет.
– Вас в садик не тянуло? На бульвар тянуло?
– Я убегала из дома. Как это выглядело? Выходила погулять во двор. Мама звала «Ира, домой!», а Иры-то и нет.
– А Вам разрешали выходить за пределы?
– Конечно, нет! Помню, как моя мама истошно вопит «Ира! Где ты?», с отцом ищут меня в соседних дворах. А через пару часов я сама прихожу домой.
– Откуда?
– Из другого двора, желательно нового.
– А что Вы там забыли? Муза дальние странствия?
– Да нет, просто интересно. Там были другие дети, другие мальчишки, мы строили штабы, играли в казаков-разбойников. Время пролетало незаметно.
– За эти «художества» вам перепадало… родительской рукою, как говорится.
– По полной программе.
– И доходило?
– Абсолютно бесполезно. Лупили. И в углу стояла, и без книжек меня оставляли. Всё было бесполезно.
— Вас больше, извините, к пацанам тянуло или к девчонкам?
– Только к пацанам. Я девчачьи игры почти не помню.
– Куклы?
– Куклы у меня были до 4 лет. С мальчишками было интереснее.
– А они принимали Вас как свою?
– Та кто ж спрашивал! Просто помню, что это было совершенно естественно.
– Другое поколение. Для моего тесно общаться с девчонкой как-то считалось для пацана неприличным. Клеймо «Бабника» или «Жениха и невесты» было гибельным. Мы даже учились в разных школах. Я, например, пошел в мужскую, а моя соседка – в женскую. Как туалеты – «Мэ» и «Жо». Отдельные были воспитание и образование полов.
– Что же, время меняло быстро и многое.
– Ну, а если – о серьёзном? Не всё же – безобразия. Проклёвывались какие-то способности? Присматривались старшие? Вот отец Вас учил всему, бабуся не спускала глаз. Очевидно, их и будущее Ваше интересовало.
– Ну, безобразия закончились со школой. Я пошла в неё на год раньше, в 6 лет. И надо сказать, что, если бы я была настолько неподдающейся, не ходила бы, например, в школу сама. А ходить тогда приходилось достаточно далеко. Т.е. в первую школу свою я добиралась около получаса.
– Вы на окраине жили?
– Да. Это далековато от центра, северная сторона. Жили тогда в районе Бартеньевки. Потом переехали. В школу шла через территорию бывшего завода судоремонтного. Безлюдье. Родители объяснили, какие не исключаются проблемы и последствия. Язык жизненной логики я понимала. Папа два раза в школу сводил: «Дорогу запомнила?», я говорю: «Да». «Этой дорогой ходи, вот этой — не ходи. Если дождь, вообще никуда не ходи. Ждешь, пока дождь закончится или я за тобой приду». Не было никаких мобильных телефонов, Интернета. Мы были просто детьми. И начались краеведение, история Севастополя, математика. Сложно представить себе родителей, которые не пекутся о будущем своего ребенка. Знаю, есть и такое. Но я же, все-таки, из уважающей себя семьи. Говорят, девчонки больше склонны к гуманитарным наукам, мальчишки — к физике, математике. Я обожала все, геометрию, русский язык, географию…
– А литературу?
– Для меня язык и литература неотделимы. И особенно это все укрепилось в классе 8-ом, когда перешла в другую школу. Со школами – вообще отдельная тема. Родители настолько стремились дать мне хорошее образование, что я часто меняла школы. Был год, когда я поменяла, то ли 3, то ли 4 школы. А в середине 5-го класса меня вдруг переводят в Первую севастопольскую гимназию имени А.С. Пушкина. Гимназия №1. Ну, она и правда — №1. Одна из самых старых, ей сейчас более 100 лет. До сих пор работает, функционирует. Там замечательный директор — Виктор Альбертович Оганесян. Он же мне преподавал русский язык, литературу и отдельно уроки словесности. И когда отец в очередной раз меня хотел перевести из этой школы, это был уже мой первый осознанный бунт, я сказала: «Нет! Либо вообще не выхожу из дома и вообще ничего не делаю, либо остаюсь в этой школе и продолжаю учиться».
2. НЕ ВСЁ НАВЯЗАННОЕ – ЗРЯ…
— Первая гимназия, из лучших школ. В старших классах преподавали люди, которые являлись и журналистами, и поэтами. Вопрос в другом. Зачем все это было нужно? Зачем такой долгий путь? У меня школа стояла во дворе, чтоб Вы просто понимали. И я в ней тоже поучилась, успела поучиться пару годиков. Можно было ходить в школу во дворе, а можно было каждый день 40 минут туда и 40 минут обратно. Да ещё и на катере. Моцион.
– Там, в первой, все-таки учителя были посильней, чем в школе во дворе?
— Да, конечно. Но опять-таки: мои документы отнесли, и посреди 5-го класса вывели с одного урока, сказали «Поехали. Будешь сейчас знакомиться с директором. Он тебе задаст пару вопросов». Ехала – опешившая. Так я и ехала. Т.е. были моменты, когда меня просто никто не спрашивал. Дело прошлое, но… «Рот закрыли и поехали» – было даже так.
– Помните вопросы, которые задавал Вам директор? Вы – школьница, ученица, он – директор школы.
– Помню только одну сцену. Мы вышли из его кабинета, и папа меня ругал, я что-то «не то» ответила. Но сам директор, Виктор Альбертович, классный человек сам по себе, и, надо отдать должное, он всегда старался нас заинтересовать. Да, у нас была классическая программа, а еще уроки «плюс» – он устраивал литературные вечера. Мы ходили в театры. Он приглашал бардов, играл на гитаре, пел романсы. У нас были конкурсы чтецов. У нас был школьный журнал «Зеленая лампа», и попасть в него считалось честью. Это значило, что у тебя действительно есть литературное дарование, раз тебя напечатали в «Зеленой лампе», школа большая, и выбрали твоё сочинение. Т.е. Виктор Альбертович отдавался делу – это было видно. И даже, когда мы были постарше, вот этот переходный период, когда нам было по 14-15 лет, уже хотелось занимается личными делами или вовсе прогуливать, из уважения к Альбертовичу мы никогда не прогуливали его уроки. И литературу мы любили.
– Вот с 1-го класса, 2-й, 3-й, 4-й, 5-й, 6-й… вы, что же, были отличницей?
– У меня комплекс отличницы. Его во мне воспитала бабушка. Если делать, то делать лучше всех. У меня золотая медаль, я по баллам одна из лучших учениц среди выпусков. И два красных диплома. Это присутствует.
– Ну, вот нашему поколению было свойственно, – в моем поле зрения, во всяком случае, – в классе отличников не любили. Иногда даже побивали.
– Что-то такое было и в моё время. Но в Первой гимназии слыть отличником было не зазорно. Тем более, уже ближе к старшим классам, 10-11-й, у нас, во-первых, сам по себе выпуск был 88-го года сильный. Ну, мы тогда хотели учиться, нам это было интересно и важно. Сейчас очень многие дети учиться не хотят совершенно. Вот представьте, нас 32 человека было в классе. Я как сейчас помню, у нас — 7 золотых медалистов и, по-моему, 3 серебряных. Это было нормально.
– Ну, и хорошистов, очевидно, тоже было достаточно?
– Практически не было троечников. Но это та волна воспитания, через которую мы проходили. Мой брат, хотя он учился в той же самой школе, его туда перевели – уже этого не встретил.
– Что-то, видимо, изменилось в городе и стране.
– Я думаю, да. Сначала в стране, потом в городе. Сильно изменилось.
– Но Вы говорите о предметах. А что Вы припоминаете о своем поведении?
– Поведение в школе у меня было достаточно хорошее. Т.е. я не создавала проблем, скажем так. Но были, конечно, разные моменты…
– Изменился Ваш характер?
– Я Вам скажу, мне было некогда. Была жуткая загрузка. Помимо школы, каждый день английский, потому что в школе отец так и не нашел должного того учителя. Сказал: «Школу менять не будем, но я найду репетитора. И вот здесь, будь добра, будешь ходить, пока мы действительно не найдем, у кого будешь учиться, и мы будем видеть, что есть результат». И это была другая эпопея.
Где-то тогда открылась тема углубленного изучения английского языка. Быстро распространилось мнение: перед девушкой, знающей английский язык, широка дорога в жизнь. Не знаю, откуда это. Вообще в какой-то степени он, может быть, даже сыграл злую шутку. Меня ведь тогда, опять-таки, вообще никто не спрашивал, хочу я учить английский или нет.
– Иными словами, родители решали? Как та одесская мамаша говорила: «Сёма, ты хочешь быть патологоанатомом? Только через мой труп!».
– О! С патологоанатомом отдельная тема. Не поверите! Помню, бабушка спросила: «Кем хочешь быть?». Я ответила: «Патологоанатомом». Моя бабушка схватилась за сердце (она у меня, между прочим), ветеринаром была. И отрезала: «Нет! Ни в коем случае!». Родители, конечно, присматривались. С учителями советовались. Учителя говорили: «Её стихия — математика, геометрия, физика». Я участвовала во многих олимпиадах. Но на английский, скажем так, прямое, заточенное внимание появилось с 5-го класса. Т.е. все переходы из школы в школу были связаны с тем, что папа хотел встретить хорошего учителя. И ребенок, соответственно, нормально учился английскому языку. Это стало главным.
— Вот, хороший случай признаться: любуюсь вами, когда веду интервью с иностранцами-светилами при вашем переводе. Здорово. Видимо, прелесть эта тогда и начиналась?
— Благодарю вас, конечно. Приятно. Но будете удивлены. Там и тогда… что-то не срасталось. Вплоть до того, что в первый же год изучения английского языка я его… да-да, просто ненавидела, Терпеть не могла. Я не понимала, зачем мне это зубрить, мне не нравилось, как язык этот звучал. Чтобы выучить какое-то слово, приходилось его 50 раз повторять, я прописывала по 3-4 строчки слово «pen», потому что я по-другому не могла это запомнить.
– Душа не лежала?
– Абсолютно.
– О, как я вас в этом понимаю. И моя душа к этому самому инглиш лэнгвыч не легла. И однако же, в отличие от вас, я его не знаю до сих пор. Но, как ни парадоксально, он Вас сопровождает всю жизнь.
– Именно. И не знаю, что и как это.
– Противоречивость натуры?
– Думаю, противоречивость подходов воспитания. Меня ведь на самом деле никто не спрашивал, куда я хочу. Меня начали спрашивать, куда я хочу, только уже в момент поступления в ВУЗ. Я сменила около восьми курсов английского языка, пока отец не нашел частного репетитора, который занимался только со взрослыми. И в основном с моряками. Он сначала вообще думал, что это папа хочет изучать английский. Мне тогда было лет 13. Он сказал: «Я детьми не занимаюсь». «Она — достаточно взрослая». Преподаватель задал мне несколько вопросов на английском языке. Где-то я стушевалась, но ответила. Да, сказал, уровень есть. Давайте попробуем — месяц. Если я увижу, что ребенок всерьёз занимается языком, будем работать. Первый месяц прошел отлично, равно как и последующие 1,5 года. Этот человек действительно научил меня языку. Он объяснял мне логику этого языка, историю этого языка, объяснил природу языка и диалектов, саму логику англичан, если так можно выразиться. И я не заметила, как моя ненависть к английскому языку… прошла.
3. ОТ НЕНАВИСТИ ДО ЛЮБВИ…
– Учтём, во-первых, у меня и выбора-то не было. Меня никто не спрашивал, И во-вторых… «Ну, как же так? Ну, я ж отличница. Я обязана выучить это долбаный язык, который терпеть не могу. Я его назло всем выучу!».
– Назло – что же, бывает. Такое возможно. А вот сделать это хлебом своим насущным…
– Я и не думала, что это будет мой хлеб насущный. Был даже такой момент, что я закончу с этим английским, отучусь в школе, займусь делом и забуду это как страшный сон. А потом забыть не получилось. Это стало видно где-то в классе 10-ом, 11-ом, когда встал вопрос, куда поступать.
– В принципе — стерпится-слюбится?
– Ну, что-то уже типа того. Пришли мысли: с английским можно сделать что-то путное. 14-ть мне было тогда. И захотела стать… Кем бы вы думали? Военным переводчиком. Учить язык, преподавать – нет, ни за что, а вот тот, кто синхронно переводит – вот это мне понравилось, вот это было интересно.
– Это, что же, влияние кинофильмов про войну на впечатлительную девицу?
– Не знаю, была ли я впечатлительным ребенком. У меня какое-то гипертрофированное понятие о впечатлительности. Всё же я в Севастополе родилась. Там многие дети хотели иметь отношение к военной сфере. Но я ни с кем не хотела свой выбор обсуждать.
– Вы были замкнуты в себе?
– Нет. Была живым, веселым, общительным человеком. Просто были вещи, которые я четко разделяла. Мухи – отдельно, котлеты – отдельно.
– Скажите, пожалуйста, какая рациональность…
– Что Вы хотите, если мама – бухгалтер, то вот это рациональное зерно, оно с детства.
– Ну, ребенком была все-таки. Подростком. Впрочем, дети тоже разные бывают.
– Просто — школа была у меня… И столько все со школы! С одной стороны, я не могу сказать, что я школу не любила, а с другой стороны, я была единственной, кто не плакал на выпускном. Все оплакивали, всем было жалко. Я, честно-откровенно: радовалась, что эта головомойка закончилась!. В школе люди, по идее, учатся. Я в школе не просто училась, я жила этой школой, у меня практически не было свободного времени. По 7 уроков почти каждый день. Когда возвращалась, делала что-то по дому. У меня было два кружка, английский и баскетбол, английский и география. И у меня было вот столько уроков. Заканчивала где-то в 2-3 часа ночи. Даже в выходной. Была старостой класса. Участвовала практически во всех конкурсах. Т.е. если кого-то куда-то надо было отправить, все знали, что Ира идет, и Ира там точно что-то сделает. Защищала честь школы, участвовала во многих олимпиадах. Занимала I-е и II-е места по русскому языку и литературе, по географии, по физике, по математике. Я занималась в МАНе физикой и математикой. Печалиться просто не приходилось…
– И вот… наступил момент, когда школьница стала студенткой?
– Это отдельная история.
– Вот, давайте отдельную историю.
– Мой отец хотел, чтобы я поступила в НАУ, в Национальный авиационный университет. Там был факультет филологов, английская филология и английский язык. Два отделения: 30 бюджетников, 30 «платников». Для нашей семьи на тот момент это были огромные деньги. Не знаю, почему НАУ. А еще хочу сказать, что наш, 1988 год – год сумасшедшей рождаемости. И конкурс был ненормальный. 162 человека на место.
– Демографический взрыв?
– Да, можно и так сказать. Это было три года – 1987, 1988, 1989. Потом пошло все на спад. Вот эти крупные конкурсы, когда университеты носы воротили, кого берут в студенты, кого не берут. В этот временной интервал я и попала. Выяснилось: моя золотая медаль вообще ничего не значит. Все равно сдавала все экзамены. Я одновременно поступала в 4 или 5 ВУЗов, в основном — на английский язык. Так получилось, что объяснить – при конкурсе 162 человека на место я не прошла «на бюджетников», а 158 человек на место, «на платников», я прошла. Как такое может быть? Т.е. бюджетники, в принципе, мне не светили. И тогда состоялся большой семейный совет, мама с папой посовещались. Мама говорила — мы не потянем, не получится. Отец говорил — что-то придумает. А бабушка говорит: «Где ты хочешь учиться?» Отвечаю: «Где угодно, только не в Севастополе». Я уже хотела уехать из Севастополя. И из семьи. Просто всё это ужасно надоело. «Куда бы ты хотела поехать?» И самый ближний, который понравился и мне и бабушке — ялтинский. От Севастополя до Ялты недалеко. Бабушка Ялту обожала, у нее там прошли лучшие годы молодости. И мы с бабушкой садимся в автобус. Приехали. У моей бабушки был невероятный конек — могла зайти в любое вообще учреждение. И найти там человека, принимающего решения. И этот человек всегда отвечал ей «Да». Она зашла в частный ялтинский ВУЗ.
– Бехтерева читала? Гипнотизировала?
– Нет, она просто умела договариваться. Хотя, может быть, и мистика какая-то присутствовала. Когда я ее спрашивала, как это, она обычно отшучивалась. Но однажды она призналась: не может мне этого сказать. Секрет. И договорилась с деканом. «Все, поздравляем! Вы поступили». Мы вернулись домой в Севастополь, маме сказали, что мы прогулялись, ВУЗ какой-то посмотрели и вернулись. В итоге и в других ВУЗах я посдавала экзамены. Но везде поступила на платное, только в Ялте можно было учиться бесплатно. Ялта была — шах и мат.
– Все решила грубая материя.
– Все решила моя очень прозорливая бабушка, которая очень вовремя повезла меня туда, куда надо и сделала так, как надо.
– Итак! Человек стал студентом, перешел в другую категорию. Пошло высшее образование.
– Не хотела, чтобы у меня в дипломе было написано слово «преподаватель», Я считала, это тупик. Мое мнение не изменилось и сегодня. Переводчик – это более широкое поле деятельности. И это — ворота в бизнес. Я сказала: «Хотите, чтобы я стала училкой?» Мама с папой сказали, что, конечно, нет. Если идти по линии бизнеса, ехать за границу, «преподаватель» – это игры. Мне нужен диплом переводчика. А переводчики нужны в более широких и интересных областях. И я получила высшее образование. И диплом переводчика. Я — переводчик достаточно высокого класса, имею право работать с международными документами, заверять их, визировать и т.д.
– «Интурист» еще священнодействовал?
– Да. Да он и сейчас есть.
– И там переводчики были востребованы?
– И да, и нет. С одной стороны, требовались. А с другой… ну, какие студенты могут быть в «Интуристе»? Все получилось, как всегда, не так, как мы думали, и не так, как я ожидала. Ялта хороша тем, что там постоянно что-то происходит – кто-то куда-то приезжает, какие-то темы, схемы, а с другой стороны, я бы даже сказала, что это такой город, в котором ухо надо держать востро, т.е., это город мошенников, проходимцев и уродов.
– И коррупционеров?
– В том числе. Поэтому там надо было быть очень прозорливым и думать на 10 шагов вперед, как в шахматной партии. Но у нас была достаточно сильная кафедра перевода, и у нас был хороший завкафедрой, Спиридонов Александр Николаевич, академик, доктор филологических наук. Он преподавал как раз литературу. И это, наверно, был один из немногих предметов, которые в ВУЗе действительно преподавались. И вот Александр Николаевич мне и порекомендовал, видимо, наблюдая мою натуру: «Тебе, наверняка, могла бы быть интересна тема постмодернизма». Он мне, по сути, и «подсунул» этого Бёрджеса. Ещё на первом курсе было. Я тогда не придала значения этой книжке. Просто — прочитала, понравилось несколько жестких моментов. Я ее отложила, запомнила, еще пару романов у него прочла, на русском языке у него не так много было романов.
– Курсовые какие-то Вы писали? Касались этой темы?
– Естественно. Касались. И 3-й, и 4-й курс напрямую уже касались тематики обесцененной лексики, просто трудностей перевода, потом трудностей перевода диалектной лексики.
– Тема необычная. Тем более, что Вы ее сами выбирали себе, Вам никто ее навязывал.
– Тут был очень тонкий подход. С одной стороны, никто не навязывал, а с другой, Александр Николаевич мне четко сказал: «Ира, я Вам очень рекомендую! Если что, помогу. Вот присмотритесь к этой теме. Тут никто не работает, тут большое поле. Вы можете сделать много интересного». А ему, между прочим, было уже 89 лет.
– А какой-то реестр тем предлагался?
– Конечно. 70 тем.
– И Вы могли выбирать? Вам ничего не понравилось?
– Не особо, если честно. Вот и выбрала – по такой солидной рекомендации. А Ялта памятна и важна для меня не только в плане перевода. Это была приличная школа жизни.
– Судя по возрасту, ещё и Личной жизни, очевидно…
– В какой-то степени.
— А правда, что тогда там все ходили в белых штанах?
– Я на это не попала, скажем так. Важно другое: в первый же год проходит март месяц, помощница нашего завкафедрой: «Ну, что, девочки и мальчики, куда пойдете на практику?» Каждый год переводчики обязаны проходить практику. Она предложила варианты, «Практику пройдете в мае. Лето же у вас же пустое. Зачем его терять?». Есть договоренности с Московским туристическим ВУЗом. Они сотрудничают с определенной компанией. Можете поехать по студенческой туристической программе в Турцию на 4 месяца. Будете работать в немецком отеле. Нужны помощники, девочки и мальчики со знанием английского и немецкого. А для меня тогда немецкий только начинался. Я его учила 2 месяца. Это было очень интересно.
– С детства, с тех севастопольских дворов, легка на подъём?
– Да. Если ехать, собираюсь очень быстро. У меня по студенчеству было… Могла за 20 минут собрать вещи в сумку и уехать на пару недель.
– И так по сей день?
– Ну, сейчас сложнее. Я уже дама, вынуждена выглядеть определенным образом. Я, все-таки, заранее все планирую, потому что есть обязательства перед другими людьми. А тогда…
С Ириной Игоревной Лопатюк беседовал журналист Ким Каневский
Подписывайтесь на наши ресурсы:
Facebook: www.facebook.com/odhislit/
Telegram канал: https://t.me/lnvistnik
Почта редакции: info@lnvistnik.com.ua
One thought on “Обыкновенные чудеса жизни… Часть 1”