В ТРЁХ КНИГАХ.
КНИГА ПЕРВАЯ
КТО СТУЧАЛСЯ В ДВЕРЬ КО МНЕ…
(Продолжение. Начало: «Перед романом», «1», «2», «3», «4», «5», «6», «7», «8», «9», «10», «11», «12», «13», «14», «15», «16», «17,», «18», «19», «20», «21», «22», «23», «24», «25», «26», «27», «28», «29», «30», «31», «32»)
35.
…Можно ли перефразировать древних таким образом: «Скажи, какие песни ты любишь, и я скажу – кто ты»? Думаю, даже должно. Лично я бы рекомендовал. Говорят, человека во многом характеризуют и его привычки. Ко всем время от времени приходит нечто – и не прилепляется, а как приходит, так и уходит. И не вспомнишь. А иное приживается надолго. Бывает – навсегда. Видимо, где-то тогда, в конце сороковых и начале пятидесятых, прицепилась ко мне привычка – почти непрерывно что-то напевать. Мысленно или вслух, громко или себе под нос, в зависимости от обстоятельств. Между прочим, так – до сих пор. Люди моей орбиты удивляются тому, как я всё это выучил и помню. Ну, вообще-то говоря, помню я не только всё это. Хотя никогда толком ничего не учил – признаться, в этом плане ленивоват. Да оно, как говорится, не очень-то и хотелось: до школы спрос с моей памяти был невелик, а с первого класса схватывал всё, что интересно и нужно, налету и навсегда. Увы, то, что интересно, но не нужно – тоже. А вот не очень заинтересовавшее разум и душу запоминал плохо. И поскольку школьная программа не учитывала своеобразие моих интересов, иногда приходилось бороться с собственной ленью. Зубрить — на предмет ответить у доски, вытянуть на «троечку». Того и довольно. Но сие не оставалось в памяти даже на послезавтра. Вот такая леность. Выборочная. Между прочим, однажды она даже спасла мне жизнь. Поленился и – меня не убили. О чём тоже много позднее. А музыка и песни бог знает — откуда издавна пришли-поселились в голове моей, кажись, ещё с утробы матери. Во всяком случае, по семейной легенде я в коляске и кроватке ещё до членораздельности кричал как-то мелодично и ритмично. А потом, уже на ясной памяти моей, при прогулках с мамой и сестрой топал чуть позади и просил их не оглядываться. Потому что — маршировал в три темпа при оружии, под соответствующую мелодию, слышимую только мной. И напевал эти марши, конечно.
О феномене памяти нам с вами уже случалось толковать. И о песнях тоже. Тут – ещё и о другом. О странном, волнующем чувстве ожидания, сызмальства также ставшим привычным. Если не родилось оно вместе со мной, то прицепилось очень рано. Я всегда что-то (кого-то) ждал. Всю дорогу. Ждал Мику из школы и Папу со службы. Хотя часто не дожидался – заставляли спать. Спал я всегда мало, ночи часто коротал поиском каких-то лиц в замысловатых рисунках обоев, ждал находки. Никаких лиц в той растительно-орнаментальной чаще не было, но я их находил во множестве. А утром обнаружить уже не мог. В ночной темноте-тишине разыгрывалось воображение – авторское кино с моей заглавной ролью генерала, адмирала, кавалериста и пилота, художника и путешественника. И даже jeune premier (первого любовника). Просыпаясь рано, ждал рассвета, когда можно общаться с удивительными людьми и что-то делать, узнавать, видеть-слышать. Я ждал собрания семьи в выходной и в праздник. Похода в гости, в цирк-театр-кино. На море, на стадион и ипподром. Спуск во двор к своей команде. В общем, из застоя ожидал прорыва в активное пространство, в настоящую жизнь. А та среда, в которую я проклюнулся из материнского лона, и сама по себе была ожидающей, ориентирующей на что-то предстоящее. У страны что-то очень важное было впереди, на каковую встречу шли как бы все. Об этом непрерывно говорилось и пелось. И была та среда ещё и песенной.
Пели вокруг всё и вся. Так что песни мне учить не приходилось. Надо заметить, что долетавшие до моего слуха и влетавшие в него собственно песни, песни всерьёз, в основном сочинялись тогда настоящими композиторами, а исполнялись настоящими певцами. А если и не только профессионалами, то в подражание им. В среде дотелевизионной и домагнитофонной крылатые эти птахи прилетали к простым смертным с киноэкранов, из радиоприёмников и репродукторов. С граммофонных пластинок. Огромное внимание тогда уделялось художественной самодеятельности, но ею руководили-то профессионалы. Много пелось и в застолье – под аккордеон, баян, гармошку, гитару или, так сказать, a cappella. Но репертуар неизменно был серьёзным. По крайней мере – в моём пространстве.
Много песен в мирную нашу жизнь перетащила недавняя война — в сочетании с темой-идей борьбы за мир. Преобладала гражданская лирика. Интимная являлась реже – точнее, меня она не привлекала. И уж во всяком случае, ни о каком-таком шансоне а ля рюс мы слыхом не слыхивали. Оно конечно, победные амнистии сорок пятого и по смерти вождя-53 впрыснули в песенный контекст некоторое количество народного блатняка. Но с ним, как и вообще со всем остальным, было строго: оттеснялся на периферию нашей жизни – в молдаванскую и слободскую подворотню. Об эстраде, радиотелевидении и застолье приличного общества не могло быть и речи.
Что до моих личных слуховых впечатлений, более всего по душе были бравурные мелодии и тексты, годящиеся для строя и укрепляющие склонный к колебаниям детский дух. Мила тогда впечатлительному сердечку, помнится, очень часто звучащая вещица, представляемая так: «Песня о встречном». Почему? В ней было много движения свежего воздуха и ожидания перемен. «Нас утро встречает прохладой, Прохладой встречает река, Кудрявая, что ж ты не рада Весёлому пенью гудка…». Это как бы попадало на душевные мои дрожжи и ускоряло восхождение духа. Её, между прочим, любил сам товарищ Сталин. Соответственно, её охотно запевали или подхватывали старшие. От них я знал, что песня эта ещё до войны прилетела с киноэкрана на крыльях Шостаковича. Фильм так и назывался: «Встречный». А дома часто крутили с ней пластинку. Только уже в шестидесятые выяснилось, что стихи эти написал хороший поэт Борис Корнилов, через сталинскую пятилетку после выхода фильма расстрелянный за троцкизм. И ещё через четыре пятилетки реабилитированный вчистую – с изданием сборников и избранного. Вступление к первому после реабилитанса (1957 год) книги стихов Бориса Корнилова написала его вдова – поэтэса и блокадница Ольга Берггольц, которая и сама побывала за решеткой. От неё я и узнал об авторстве той песни. Но позвольте, как же жила и выжила сама «Песня о встречном», с начала тридцатых получившая постоянную прописку в СССР? Очень просто: в титрах и концертах говорилось, что слова – народные. Не высший ли это твой титул, поэт Борис Петрович Корнилов!
Не удержусь от соблазна – по пути нырнуть и в эту дверь: из утверждённого ещё при жизни поэта были исключены один куплет и один припев. Ни после его гибели, ни после его же реабилитации строки эти в каноническом тексте восстановлены не были. А ведь они прелестны!
И радость никак не запрятать,
Когда барабанщики бьют:
За нами идут октябрята,
Картавые песни поют.
Отважные, картавые,
Идут, звеня.
Страна встает со славою
На встречу дня!
Впрочем, понимаю это изъятие. И потому опять слегка отклонюсь от маршрута – позову вас за другую дверь. На минутку. Уже в восьмидесятые годы по-живому вырвали из репертуара нашего ТЮЗа мою пьесу, уже прошедшую сдачей и премьерой. Революционный детектив, прошедший цензуру, само собой. Официальных объяснений не было. Но некий компетентный товарищ, большой поклонник моего дарования, шепнул: возник в инстанциях вопрос – а что, только евреи делали революцию? Революция тогда подавалась сплошь положительно. Какие-такие там могли быть евреи. Между прочим, во всей пьесе не было ни одного слова «Еврей». Никто из действующих лиц не говорил по-еврейски. Один персонаж, правда, был учеником аптекаря и, по авторской ремарке, картавил. Того и достаточно было для власти марксистско-ленинской (то есть, интернационалистской) партии, блюдущей моральную девственность революции. Думается: если бы судьба пьесы решалась в наше не в меру бесцензурно-демократическое время, финал мог бы быть иным: теперь революция плоха. И значит, делали её только и исключительно евреи. Но, как говорится, сейчас и не об этом…
…Некий социальный психолог в 80-х убеждал меня в том, что он – ученик и последователь самого П.П. Блонского (оказалось – не совсем так, в годы шельмования педологии от учителя отрёкся и здесь пусть остаётся безымянным), и поделился со мной открытием: хорошая песня действует на мозг примерно так же, как оргазм или плитка шоколада. Ну, мол — когда человек поет, в мозгу возбуждаются зоны, отвечающие за удовольствие. Выделяются гормоны счастья — эндорфины, столь важные для общего состояния здоровья. Кроме того, пение тренирует легкие, способствует насыщению крови кислородом. И ещё: задействованные в процессе пения, — мышцы живота, диафрагма, межреберная мускулатура — существенно укрепляются. У певиц и певцов сильный пресс!
Вечно и почти непрерывно что-то напевающему, меня подобное заинтересовало. Разумеется, ни соглашаться с этим, ни возражать этому не могу – не изучал, не специалист. Хотя сама постановка мне представляется наивной. Но поскольку взрослая моя жизнь одарила, в числе больших людей, приятельством с очень серьёзными вокалистами и авторами-исполнителями, могу подтвердить: признанно-талантливые именитые эти мужчины до преклонных лет сохраняли редкую работоспособность, выглядели очень молодо и чувствовали себя прекрасно. Лично о себе в этом смысле пока молчу. Чтобы не испытывать судьбу. Напомню только ещё одну популярную некогда вещицу – песню о песне: «И тот кто с песней по жизни шагает, Тот никогда и нигде не пропадёт!». А вот вокалистки и концертмейстерши почему-то изнашивались и уходили много быстрее. Но это наблюдение, возможно, совершенно субъективно. И – тоже так, в сторону. К слову.
Здесь существеннее вспомнить терминологический оборот, обозначивший некий синдром. Он так и сформулирован: «Синдром застрявшей песни». Имеется в виду что-то вроде граммофонной пластинки, при прокручивании которой игла звукоснимателя соскакивает с последней бороздки и повторяется воспроизводство песни. Беспричинно мысленное и вслух непроизвольное воспроизведение. Как и положено образу, и этот условен. Ибо для науки нет беспричинности – причинно-следственная связь непреложна. В любом случае-масштабе и на любом уровне следствию предшествует причина. Даже если и то, и другое не очень ясно. Вроде бы какой-то психолог, профессор медицины говорил студентам: вы не приведёте ни одного случая, когда наоборот – причина идёт за следствием. На что остроумный студент ответил: это бывает, когда вы идёте за гробом своего пациента. А если серьёзно, и песня возникает, сочиняется, запоминается и поётся небеспричинно. Помните, у Булата Окуджавы – «Хожу я и песенку слушаю, Она шевельнулась во мне…». Почему-то ведь шевельнулась…
«Синдром затерявшейся песни» — именно такое название получило в психологической науке непроизвольное воспроизведение музыки. Это когда люди без каких-либо причин вспоминают музыкальную композицию и некоторое время «прокручивают» его у себя в голове. И напомнил я вам о песнях, безнадёжно угасших в поредевшем уже, но всё ещё усложняющем мои оглядки тумане ХХ-го века не беспричинно. В юности ближайших моих предков, пришедшейся на 20-е годы, как и на моей памяти с конца сороковых и начала пятидесятых годов, нередко и повсеместно звучали, среди прочих, и та, и другая — «Вперёд, заре навстречу!». Тоже песня и тоже встречная – из моих любимых с детства. Она ещё называлась так: «Мы, молодая гвардия…». Вполне возможно, что в войну подвижническое подполье антифашистской молодёжи Краснодона именно из этой песни заимствовала своё название. Была там такая строка-рефрен. В комсомольском лагере «Звёздная Республика» образца 1965 года, рассказ о которой также впереди, под этот марш сходились коммунарские наши отряды к дофиновскому костру. Без неё не обходились передачи всесоюзной радиостанции «Юность». Много позднее, изучая историю молодёжного движения на нашем Юго-Западе, я узнал о том, что автор текста — Александр Безыменский. Известный поэт революции и гражданской войны, комсомольский авангардист и один из основателей молодёжного союза страны. Участник второй мировой, доживший-доработавший до семидесятых годов, кроме творческой продукции он подарил миру сына Льва – известного публициста. Безыменского, Когда я говорил, помните, что не только в детстве судьба одаривала меня встречами с большими людьми, имелся в виду и Лев Александрович. В восьмидесятые имел я честь и удовольствие общаться с большим этим человеком в Одесском пресс-клубе – он живо беседовал с молодыми членами союза журналистов. В неофициальной обстановке поведал он нам об отце, о себе и чудесах былого. Воевал с сорок первого. Офицер, переводчик. Работал с полководцами. И в майскую ночь сорок пятого маршалу Жукову переводил послание Геббельса и Бормана о том, что Гитлер мёртв и неплохо было бы начать переговоры о дальнейшем…
Ах, да, песня! Вещица эта считалась гимном ВЛКСМ и входила в круг мой с раннего детства. Хотя в семидесятые, копошась в исторической пыли, я расчихался над информацией о том, что сие – русский перевод стихов, написанных в 1907 году неким бременским учителем Арнульфом Айльдерманом. И что музыка тоже импортного происхождения – содрана… с тирольского гимна австрийского композитора Леопольда Кнебельсбергера. Встретилась мне даже информация о том, что в тридцатых годах советская ассоциация пролетарских музыкантов требовала запретить эту песню, поскольку мелодия напоминает… «Боже, царя храни». Но компетентная экспертная комиссия ЦК ВКП(б) и ВЛКСМ опасной схожести не обнаружила.
В ходе ведения мною тематических бесед и лекций такого круга, их организаторы-вдохновители советовали не акцентировать на этом факте. Мол, в наше время не суть важно. А сейчас это, тем более, не имеет особого значения. Так просто, пикантно и тоже к слову — ещё одна интересная дверь в коридоре по пути к главному: речевой оборот «Вперёд, заре навстречу…» с двадцатых годов у нас жил своей, отдельной жизнью. И дожил до двадцать первого века без связи с корнями. Когда ставится какая-то задача, кого-то куда-то направляют и зачем-то отправляют, нередко так и говорят: «Вперёд!» или «Вперёд – заре навстречу!». В середине 60-х, отправляя меня, сопливого курсантика, в наряд вне очереди, командир взвода перед строем приказывал буквально: «Вперёд, заре навстречу!».
Приближающийся ХХ-й съезд КПСС представлялся чем-то вроде зари. И её нужно было не просто дожидаться, нет – необходимо было идти к ней навстречу. И пошли. И пошли. Общая эта декретированная тенденция удивительным образом совпадала с моим настроем ожидать, встречать и двигаться навстречу. Идя-идя-идя к ХХ-му съезду КПСС не без песен, мы пришли к нему во втором месяце того знаменитого впоследствии годочка. Дружно, с весёлым шумом-гамом, с ударными соцобязательствами в его честь и трудовыми подарками. О прессе и радио нечего и умничать: съездовский лейтмотив был повсеместен. Прокат художественных кинофильмов начинался с хроники об этих самых подарках в городе и селе, в горах и тундре, на море и реках. И мы узнавали о том, что рабочие горно-обогатительного комбината в Кабардино-Балкарии дарили съезду сверхплановую добычу вольфрамо-молибденовой руды. А Трёхгорная мануфактура – незапланированные заранее километры набивной ткани новых идеологически-выдержанных рисунков. Физики-ядерщики досрочно – к съезду, — открывали новую частицу. Спортсмены били мировые рекорды. Лётчики-высотники прорывались в стратосферу. А парашютисты сигали из неё, посвящая этому форуму затяжной прыжок. Навалились мастера изобразительного искусства, композиторы и поэты.
В общем, восторг неописуемый. Между прочим, тут никакой иронии – во всяком случае, в тогдашнем моём мировосприятии всё было празднично, с подъёмом и по большому счёту. Помню только одну остроту на сей счёт, уже помянутую мной мимоходом. Поскольку творческая наша интеллигенция завсегда шла в ногу с рабочим классом и трудовым крестьянством (а нередко даже – чуть впереди), её продукция также дарилась форуму советских коммунистов. Римское «ХХ» красовалось на театральных и эстрадных афишах, на плакатах выставок живописи-графики-скульптуры. Этому партсъезду, кстати сказать, посвящалась кинокомедия молодого Эльдара Рязанова «Карнавальная ночь», чего в дальнейшем талантливый режиссёр немного стеснялся. И некий полуответственный одессит, кстати – наш родственник, — пошутил: одна комедия, мол, посвящается другой. Ну, и больше он уже не шутил…
Кстати, оперетта «Белая Акация», прославившая Одессу и её китобоев, также посвящалась тому форуму советских коммунистов. И тоже не в добрый час: обогащённая музыкой Дунаевского и запечатлённая в первом тогда же фильме-спектакле, разлетелась она по всей стране – летает до сих пор, воспевая героику китобойного промысла в ревущих океанских широтах. Хотя в 80-х в мире был объявлен запрет на это дело – китов уже в природе осталось очень мало. И никто из нынешних наши современников не замечает того, что чудесная оперетта по сей день воспевает то, что объявлено международным преступлением. Тоже ведь – часть съездовской судьбы…
О самом съезде и первых его последствиях я уже поговорил подробно с читателем в одной из предыдущих глав. Именно – в двадцать седьмой. Да и без меня о нём уже столько всего сказано-показано. Хотя впечатление такое, что тема весьма далека до полного исчерпания. Не претендует и автор этих строк на объятие необъятного. Этим и сегодня, судя по всему, есть кому заниматься – при откровенно невысоком спросе на такую продукцию. А вот о тогдашних детских и прочих моих впечатлениях-размышлениях, окромя меня, не напишет вам ни одна сатана. То есть, напишут лучше, напишут хуже. Но что моё – то моё. Спускаясь во двор или возвращаясь к нашему парадному через гулкую эту отгородку от разнообразных ветров эпохи, я неизменно ощущал на себе ожидающие взгляды своей команды дома номер сто двадцать три. Им тоже было кое-что из происходящего непонятно. За мной оставались политинформация и разъяснения. Имел ли генерал право признаться, что многого и сам не понимает? Приходилось импровизировать. Нужно готовиться и как минимум, вникать. С этим были сложности. Происходящее не развеивало прежние туманности и прибавляло новые. Атмосфера насыщалась, закручивалась и уплотнялась…
По григорианскому календарю тот 1956-й начинался с воскресенья. До сих пор такое начало одни суеверные люди считают хорошей приметой, другие – скверной. И ещё: Мика сказал, что он – високосный. Я постеснялся спросить – что, собственно говоря, это значит. А он не объяснил. Словечко же мне не понравилось. Зато обрадовало событие его второго дня: социалисты победили на выборах в национальное собрание Франции. В детали я не вникал, но социализм – это же всем понятно. А в феврале вообще правительство Франции возглавил социалист. И примерно тогда же в Италии на зимних Олимпийских Играх – наша сборная взяла семь золотых, три серебряные и шесть бронзовых медалей. Чемпионы и призёры!
Одесский третьеклассник аккуратно пополнял хроникальную свою коллекцию отечественных и мировых перемен. И многому радовался от души, в том весьма нуждающейся. Я даже сочинял стихи на темы, подсказанные такими информациями. Ну, собственно к поэзии, как я в дальнейшем понял, особого отношения это не имело. Но Юра Михайлик, которому я таскал свои художества уже не на второй, а на третий этаж (он учился в десятом классе), одобрял эти мои занятия в целом. Принимал он мои каракули на переменке, а беседа обычно шла по дороге домой. Ругал. Плохо, бедно, штамповано. Стихи откровенно ученические. Но – ни дня без строчки. Писать, писать и писать. Читать, читать и читать хороших поэтов. Нужна привычка к рукописной работе, к ритму, рифме и образности. Под поэтический шумок я пытался протаскивать в разговоры наши и иные темы – о моих недоумениях. Но это он обрывал сразу: поговорим, дескать, о важном. И в этом плане не редело оно, моё одиночество. Может быть, он слишком буквально воспринимал рекомендацию того педсовета – о его просталинских стихах. Не смотря на некоторые перемены…
Ура: при испытаниях прекрасно себя показала новейшая советская баллистическая ракета с ядерной боевой частью. Первая! Как узнал в своё время (и всего-то через две пятилетки, когда это касалось уже и меня лично), стартовала она с Капяра, с полигона Капустин Яр. Головная часть была макетирована. Но предназначена для несения ядерной головы, конечно. Никогда на том полигоне я не был, но в середине 60-х на отстрел той крохотульки «Р-5М», уже с индексом Р-12 ГРАУ — 8К63, ездили мои товарищи. И потом делились впечатлениями – море. По классификации МО США и НАТО изделие —«SS-4 Sandal», в переводе «Сандаловое дерево». Головной разработчик — ОКБ-586 под руководством самого Михаила Кузмича Янгеля, академика, дважды героя соцтруда и лауреата ленинской премии. Сведения сии давным-давно уже не секретны. А тогда, получая к ним доступ, я лет на десять лишался права выезда из страны. И нисколько тому не огорчался, поскольку вообще никуда из неё не собирался выезжать. Кроме того, продвинутым моим нынешним читателям то изделие (так называлась стратегическая ракета) покажется верхом примитива: ЖРД, жидкостная одноступенчатая баллистическая ракета средней дальности (БРСД) наземного базирования. Сегодня это – каменный век. Куда ей до твёрдотопливной. А при моей службе от достижения кружилась голова…
Ну, экземпляры, собранные мной с 14-го по 25-е февраля 1956 года можно не комментировать – всё, что связано с ХХ-м съездом. Рпт: читай главу 27-ю данной книги данного же романа. Почти две недели вечернее радио и утренние газеты притягиваливнимание сограждан, в том числе Папу и Мику. Обсуждения шли, в основном, того же плана. Материалов было множество. Но утверждение шестого пятилетнего плана развития нархоза и прекращение, наконец, строительства паровозов (переход к тепловозам и электровозам) обращали на себе внимание менее всего. Но я на всякий случай занёс в свои анналы: 29 июня — в Коломне конструктор Л. С. Лебедянский открыл митинг, посвящённый выпуску последнего советского магистрального пассажирского паровоза П36-0251 и выпуску первого послевоенного тепловоза ТЭЗ-1001[66]. В декабре был прекращён и выпуск магистральных грузовых паровозов; последним из них стал паровоз ЛВ-0522. Зачем я фиксировал это? Не знаю. Так, на всякий случай…
Мы даже не обратили внимание на открытие вещания Второй программы Центрального Телевидения СССР. И не только потому, что у нас не было никакой — ни первой, ни второй: только осеньюначиналосьв Одессе строительство телецентра далко за городом, на Третьей Станции Большого Фонтана. Правда, местная пресса писала что-то такое о самодеятельных потугах студентов-старшекурсников, преподавателей и инженеров нашего института связи имени Попова, на какой-то кафедре разрабатывавших ламповое чёрно-белое телевидение. Но обыватель пожимал плечами. Мол, только ТВ нам и не хватает. А в Книге Судеб уже было записано чёрным по белому – именно мне предстоит быть автором-ведущим креативных программ, главным редактором телевещания областного гостелерадикомитета. И даже автором-ведущим юбилейного этого вещания. Ровно через шестьдесят лет после событий, о которых сейчас пишу. В 2016 году. Но кто её тогда читал, великую эту Книгу Судеб ? И кто листает ея сегодня…
Ну, да, ХХ-й съезд. Но до основания, а затем – сотряс не он в целом: 25-го февраля грохнул заключительный пленум, последующие публикации материалов которого буквально потрясли наш мир. Прямо – по Джону Риду. Только у него это были десять дней. А нам хватило одного: именно на него пришелся доклад Хрущёва «О культе личности и его последствиях». В нынешних публикациях это пересказывают под названием «О культе личности Сталина…». Но тогда оригинал Сталина не поминал в названии и почти не фигурировал в контексте. И ещё несколько лет до него нетленного было рукой не достать. Возлежа в мавзолее рядом с Лениным, он был везде. В деревне, селе, посёлке, станице, хуторе. В районном, областном и столичном городах. В названиях всего и вся. В газетах-журналах-фильмах. В радиоэфире. В лекциях и беседах. В издаваемых и переиздаваемых собраниях сочинений и цитатах. В речах и клятвах. В скульптурах, барельефах, живописных полотнах и графических листах. На медалях за бой и за труд. Впрочем, об этом, опять-таки, уже сказано в помянутой главе. Всё было так, как и при его жизни. А главное – вчерашние лучшие и вернейшие ученики Сталина, ради выдвижения-продвижения на Олимп которых была перебита почти вся т.н. ленинская гвардия иже с ней, после съезда никуда с Олимпа не делись. Ещё некоторое время…
Правда, уже в марте зашептались о «волнениях» на Кавказе, в Грузии. В защиту великого Сталина и — долой Хрущёва с решениями ХХ-го съезда заодно. Вроде как бузу устроили Тбилисские студенты. Заговорили о введении в столицу Грузии армейских частей, в том числе и танковых. В общем, то ли было, то ли нет, но там всё утихло. И решения ХХ-го съезда не только не отменили, а стали их всесоюзно внедрять в жизнь. И Хрущёв с Булганиным отправились в Англию. По морям, по волнам — на боевом корабле. На столе появилась брошюра под названием «Пребывание Н.А. Булганина и Н. С. Хрущёва в Англии». Помню, что фамилии руководителей шли именно в таком порядке. Споткнулся я тогда же и об информацию о том, что президиум верховного совета страны принял Указ ««Об отмене судебной ответственности рабочих и служащих за самовольный уход с предприятия или учреждения и за прогул без уважительной причины». А я ведь не знал о такой судебной ответственности. Эти новости производили смутное впечатление. Или вот: весной-56 объявлено буквально: «О снятии ограничений по спецпоселению с крымских татар, балкарцев, турок — граждан СССР, курдов, хемшилов и членов их семей, выселенных в период Великой Отечественной войны», по которому эти народы освобождались режима спецпоселения и из-под административного надзора». Как это? Как это? Как это? Взрослые резко отказались от разъяснений…
Ну, и совсем уж сбило с ног: у нас в СССР теперь будет не шестнадцать республик, а пятнадцать. Одной меньше. С обожаемого мной роскошного герба страны исчезла одна ленточке из шестнадцати, так ладно-прочно обвивающих золотые колосья. Карело-финская СССР. То есть, не то, чтобы республика вообще исчезла. Просто она теперь будет не союзной, как Украина или Белоруссия, а автономной в составе РСФСР – российской федерации. Почему?
Взрослые не думали отвечать мне и на этот вопрос. Но однажды подслушал их застольную праздничную беседу. Был рассказан анекдот, начинавшийся как раз словами: «Почему ликвидировали Финскую республику»? Тогда в анекдотной моде было «Армянское радио». Самые разные анекдоты связывались такой драматургией: у армянского радио спрашивают… И далее: армянское радио отвечает… В данном случае это звучало так: «У армянского радио спросили: почему в Советском Союзе закрыли финскую ССР? Армянское радио отвечает: дело в том, что во время последней переписи населения страны обнаружили, что во всей финской республике только два финна – фининспектор и Финкильштейн. Когда стали уточнять, оказалось, что это вообще одно и то же лицо. И правительство решило – стоит ли ради одного гражданина держать целую союзную республику». И все партийные люди смеялись от души, хотя я не понимал – что тут такого смешного. Ведь в том пятьдесят шестом в Союзе ССР одной союзной республикой стало меньше.
Подписана декларация о… прекращении состояния войны СССР и Японии. Как с немцами – оказывается, всё это время, с сентября-45 между нашими странами было состояние войны. И вот только теперь оно отменяется. И восстанавливаются дипломатические отношения. Хорошо, но – странно…
Тогда же с начала осени была отменена плата за обучение в старших классах средней школы. Или вот: 10 октября с конвейера Горьковского автозавода сошла первая партия автомобилей ГАЗ-М-21. Знаменитая во всех отношениях «Волга»! Такой машины в СССР ещё не было. И ещё: XVI Олимпийские игры в Мельбурне. Советская сборная получила 37 золотых, 29 серебряных и 32 бронзовые медали. И чемпионом игр стала сборная СССР по футболу…
Здорово? Но тут же: освобожден от должности министра исностранных дел страны сам товарищ Молотов. И назначен некто Д. Т. Шепилов. Кто-кто? Что у нас происходит? Да только ли у нас – вон, в польской Познани выступление рабочих подавлено, есть человеческие жертвы. Венгерский ЦК партии разогнал кружок Петефи. А ведь он – поэт и революционер! Вскоре там начались студенческие волнения в высших учебных заведениях. Да что там студенты: началось восстание. По радио сказано: контрреволюционный мятеж. По просьбе правительства Венгрии туда введены части советской армии. Наши танки. Пролилась кровь. Главой венгерского правительства стал Имре Надь. И тут же потребовал от мятежников сложить оружие. Он объявил в стране чрезвычайное положение и ввёл… военно-полевые суды.
Ну-с, что там было ещё? Англия и США не дали Египту обещанных денег на постройку Асуанской плотины. А Египет не будь дураком — национализировал Суэцкий канал. А ФРГ запретили компартию. В газетах пишут: «Суэцкий кризис». Ничего себе годик, а?
Внимание: президентские выборы в США! Победа действующего президента Дуайта Эйзенхауэра — 35,6 миллионов голосов против 26,0 у демократа Эдлая Стивенсона. Ну, да – какой может быть Стивенсон, когда генерал Эйзенхауэр – герой второй мировой войны, командовал американскими войсками в Европе и обнимался с нашими в сорок пятом на Эльбе. Он по-своему был популярен и в СССР не меньше Хрущёва. И даже наоборот. Ходил такой анекдот: «Пьяный на улице кричал: «Я знаю, кто в правительстве похож на свинью! Я знаю, кто в правительстве похож на свинью!» Подошли к нему двое в штатском, отвели в участок. Отлупили: «Ну, говори – кто в правительстве свинья?» Он и отвечает: «Эйзенхауэр!». Растерялись, сунули его под кран, привели в порядок. Отпустили. Сидят, каются: поспешили, а ведь он – наш, патриот, против американцев-капиталистов. Тут распахивается дверь – патриот вернулся и улыбается: «А я знаю – на кого вы подумали!».
Да-с, детство продолжалось. Но это было, видите сами, несколько иное детство. Со смутными догадками о том, что к простому-ясному-понятному детству, прежде как-то незамеченному мной, возврата уже не будет. И с тревожным предчувствием ещё больших перемен. Перед самым Новым годом (почему-то запомнилось), числа 30-го или даже 31-го декабря 1956 года на столе в большой комнате лежит «Правда». На развороте портрет усатого человека. Нет, это не Сталин. Читаю: « Михаил Шолохов. «СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА». Рассказ писателя. Вот! Вот что мне нужно делать! Писать рассказы…
Подписывайтесь на наши ресурсы:
Facebook: www.facebook.com/odhislit/
Telegram канал: https://t.me/lnvistnik
Почта редакции: info@lnvistnik.com.ua