Восемь на восемь… Часть 3

Продолжение

6. УЧЕНИКИ

– Давайте, поговорим о Ваших учениках.

– Сначала, как говорят учёные, договоримся об определениях. И здесь надо быть очень осторожным. В современных шахматах учениками можно называть только совсем юных шахматистов. Уже в 15 – 16 лет «ученики», как правило, превосходят в практической силе, да и, благодаря, компьютерным базам и лучшей памяти, своих «учителей». Я раньше использовал в своих статьях и интервью термин «подопечный», но, помню, это обидело вполне взрослого Александра Халифмана. Конечно, можно обозначить таких выросших «учеников» студентами, но далеко не все учились в Технологическом институте. Я принимал участие в учебно- тренировочных сборах двух вице-чемпионок мира Наны Александрии и Ирины Левитиной, работал с будущими известными гроссмейстерами в школе Василия Смыслова, помогал на соревнованиях гроссмейстерам Марку Цейтлину, Константину Сакаеву, Максиму Новику, Евгению Алексееву и многим другим, но конечно я не позволю себе никого из них назвать своими учениками. Нынешний тренер скорее, — менеджер, психолог, секундант, советник, соавтор, спарринг-партнёр, аналитик или просто старший товарищ…Конечно, это не относится к детским тренерам, которые действительно являются учителями, педагогами.

Итак, я начал преподавать шахматы, еще работая инженером на ювелирной фабрике. Периодически замещал своего друга и соседа Геннадия Сосонко, когда он уезжал на тренировочные сборы с Виктором Корчным, а затем и с Михаилом Талем. Это происходило и в знаменитой шахматной школе Ленинградского Дворца пионеров, и в Городском шахматном клубе имени Чигорина. Затем начал уже на регулярной основе немножко  подрабатывать в Доме пионеров Выборгского района. Ну, а потом cтал тренером-преподавателем в своей «альма матер» — Технологическом институте. Но это все-таки было скорее знакомство с профессиональной шахматной деятельностью по совместительству.

Может быть, я бы и дальше занимался проблемами ювелирной промышленности, если бы случайно не познакомился в пресс-центре межзонального турнира 1973 года с Сашей Кочиевым. Правда, еще до этого, мой тогдашний товарищ (ставший впоследствии руководителем советских шахмат) Александр Бах предложил мне поучаствовать в подготовке Анатолия Карпова к этому важнейшему для будущего чемпиона турниру. Конечно, в основном речь шла о технических досье на представителей Латинской Америки, но мне «доверен» был и сильный гроссмейстер из США  Роберт  Бирн. Впрочем, я предложил и пару собственных дебютных идей, которые после одобрения Семёна Фурмана и Юрия Разуваева,  были продемонстрированы мной и лично Анатолию.

Все же первый мой серьезный тренерский опыт — это относительно недолгая, но памятная работа с Александром Кочиевым. Сейчас он – опытный тренер, а тогда был весьма перспективным молодым шахматистом. Ко времени нашего знакомства он расстался со своим многолетним учителем Владимиром Григорьевичем Заком и остался без постоянного тренера. Некоторое время наше общение не имело никакого формального статуса, но в июне 1974 года Саше предстояла поездка на Всесоюзный отборочный турнир чемпионата СССР в Даугавпилс. Это было для меня своеобразное  крещение в качестве тренера на соревновании такого высокого ранга. Недавно просматривал таблицу этого памятного турнира. Шестьдесят четыре участника. Большинство впоследствии стали гроссмейстерами.  Кроме того, это соревнование стало последним этапом подготовки Кочиева к юношескому чемпионату мира в Маниле.

Помню, с каким волнением я пришел на приём к генеральному директору объединения «Русские самоцветы» и не без гордости предъявил ему письмо от руководителя Ленгорспорткомитета с просьбой освободить меня от работы (с сохранением заработной платы!) на такой-то период в связи с командированием меня в качестве тренера Кочиева и с подготовкой к первенству мира в на Филиппинах. То ли подействовало название тогда ещё экзотической для всех страны, то ли моё трехнедельное отсутствие не смогло бы нанести урон отечественной ювелирной промышленности, — но желанную резолюцию «В приказ» я получил незамедлительно. Естественно, я дипломатично умолчал, что ни в какую Манилу меня не отправят. Куда там! Даже для туристической поездки в социалистическую Румынию характеристику,  требуемую в райкоме КПСС, мне на родной фабрике получить не удалось! Наверху было решено, что сопровождать Сашу должен  опытный московский гроссмейстер Евгений Васюков, который своего будущего «подопечного» даже никогда в глаза не видел!

В чемпионате Кочиев проиграл очень важную партию будущему выдающемуся английскому гроссмейстеру Энтони Майлсу, и сгоряча произнес фразу, которую я не могу здесь воспроизвести, поэтому передам только её смысл: «Всё! Абзац, отъездился!». Приведу ещё один пример из чёрного юмора моего тогдашнего подопечного. На каком-то соревновании за рубежом он рискнул прокатиться на американских горках вместе с юным Гарри Каспаровым. Чемпион мира, зная осторожность Александра в обычной жизни, спросил «а Вы не боитесь этого аттракциона?». Кочиев ответил «боюсь, но, зато в какой компании я буду в некрологе!»

Мы продолжили сотрудничество, и в Рождество накануне 1975 года он выиграл чемпионат Европы среди юношей в Нидерландах. Начало тренерской деятельности на высоком уровне можно было считать вполне радужным. Но в конце января Кочиев должен был играть на традиционном турнире молодых мастеров во Львове. Несмотря на то, что положительная резолюция вновь украсила моё заявление, по угрожающему виду начальника цеха Златкина и озабоченному челу вездесущей фабричной общественницы с романтической фамилией Выгузова, стало ясно, что судьба чайного сервиза для эмира Кувейта не может зависеть от моих тренерских планов. И, по возвращении из прекрасного Львова, я перешёл на профессиональную шахматную работу в Городской клуб имени Чигорина в качестве методиста с окладом в девяносто рублей.

С Кочиевым наше сотрудничество продолжалось. В 1977 году в Ленинграде проводился сильный гроссмейстерский турнир, посвященный шестидесятилетию Октября. Чемпион Европы среди юношей свёл вничью партии с тремя чемпионами мира Михаилом Талем, Василием Смысловым и Анатолием Карповым. Последний поединок мне особенно запомнился. Эта партия была отложена в трудном для Кочиева положении. Отложенную позицию мы анализировали у меня на Басковом переулке. Настроение неважное, да и дома у меня хоть шаром покати. Дело в том, что турнир проходил летом и мои бабушка и мама были на даче. Открыл я консервы бычки в томате и Саша начал их уплетать прямо из жестяной банки. Неожиданно блеснула этюдная ничейная идея. Только захотел я продемонстрировать её на доске, как Кочиев – прекрасный игрок в блиц,  схватил ладью рукой, измазанной томатной пастой, и перенес фигуру на заветное поле. Важный поединок завершился мирным исходом. А эффектную победу над венгерским гроссмейстером Золтаном Рибли мы совместно прокомментировали в журнале «Шахматы в СССР».

И все же главным для меня в тренерской работе стало сотрудничество с Александром Халифманом, которое началось весной далёкого уже 1983 года. В то время заболел его многолетний тренер и сильный мастер Василий Михайлович Бывшев, и талантливый юноша остался без поддержки в непростом мире шахматного Ленинграда. Эта тема для особого разговора. Творческому пути Александра я посвятил несколько статей и две книги, изданные в Петербурге и в Лондоне. Главный успех пришёл к Халифману в 1999 году в Лас Вегасе – победа в труднейшем соревновании по нокаут-системе и завоевание титула чемпиона мира.

Конечно, путь к шахматному Олимпу не был устлан розами. Пришлось бороться с бюрократическими препонами, неизбежными интригами и негативными оценками недоброжелателей, да и независимый сложным характер молодого талантливого шахматиста не обещал лёгкой жизни. Всё это стоило немало нервов, но я лучше расскажу о трагикомической истории, произошедшей с нами четверть века назад. Речь пойдёт о поездке с Александром Халифманом на отнюдь не худший шахматный фестиваль, организованный братьями Орофино на итальянском острове Иския.

В отчетах о соревнованиях участники и тренеры  основное внимание уделяют высоким материям, оставляя за кадром утилитарные подробности подготовки и организации того или иного турнира. Тем паче не принято делиться с широкой публикой финансовыми и бытовыми условиями , созданными «хозяевами поля» для сильных шахматного мира сего…

Признаюсь, что с этим географическим названием в те времена я познакомился лишь по объявлению в популярном немецком журнале «Rochade» , и в ответ на звонок по номеру, указанному в рекламе, неожиданно услышал восторженную оду, воспевающую красоту острова в Неаполитанском заливе. Во время этого романтического телефонного экскурса невольно вспомнились работы прекрасного русского художника , большого мастера итальянского пленэра Сильвестра Щедрина, и, особенно, его серия «Гавани в Сорренто».

Несмотря на то, что языком нашего общения был не лиричный итальянский, а весьма практичный немецкий, я не посмел прервать великолепную тираду влюбленного в свою родину неаполитанца и перевести беседу в  меркантильную плоскость. Тем более, что мои робкие попытки узнать что-либо об условиях приема шахматистов или размере призового фонда эффектно парировались рассказом о роскошном отеле «Лидо», где участникам и приглашенным (!) журналистам предстоит не только проживать и наслаждаться изысками национально кухни, но и погружать свои тела в термальные бассейны. В какой–то мне стало ясно, что стоимость разговора с Италией может стать вполне сопоставимой с величиной одного из гипотетических призов в турнире и, решив «передать очередь хода» своему партнеру по переговорам, я предложил переслать условия приглашения в более конкретной форме по факсу.

Ответ пришел незамедлительно. Первая часть послания была посвящена природным и климатическим прелестям райского острова и завершилась девизом «Einmal Jschia — immer Jschia!» («Один раз Искья – всегда Искья!»).

Вторая часть текста была и вовсе необычной. После описания многочисленных уютных баров, шикарных ресторанов и элегантных магазинов следовала серия из четырех фотографий с видами уже упомянутой гостиницы «Лидо», причем даже на унылой черно-белой факсовой копии можно было разглядеть не только отель на фоне прекрасного пейзажа, но и интерьер предлагаемого нам номера. О финансовых условиях упоминалось лишь вскользь. Организаторы обещали полный пансион и компенсацию транспортных расходов гроссмейстеру , а также гарантировали нам обоим трансфер из Неаполя на остров Иския. Вопрос о призах был дипломатично обойден.

Всё же устоять перед перспективой столь заманчивого путешествия не удалось. Мысль о возможности, пусть и мимолётной, увидеть Неаполь, а может быть, и Вечный город, отодвинула все прагматические соображения на второй план. Решение было принято, и осталось только проложить маршрут будущего вояжа. Для этого сначала требовалось обнаружить крошечный остров на географической карте. При этом ориентиром служил сосед Искьи по Тирренскому морю – знаменитый остров Капри.

Итак, нам предстояло совершить путешествие почти по ленинским местам, а это требовало хорошей теоретической подготовки. На обычно географической карте Искью обнаружить не удалось, и тогда пришлось прибегнуть к помощи старого ученического атласа, по которому моя бабушка изучала географию в Мариинской гимназии.

На подробнейшей карте Италии искомая Иския отыскалась быстро, и организация поездки перешла в техническую стадию реализации. Прежде всего, выяснилось, что прямых авиарейсов на Неаполь нет не только из Петербурга, но даже из столицы. Так что все пути вели в Рим. Усомнившись в заявлении Жириновского о том, что в связи с президентскими выборами (напомню, события происходят в 1996 году!) билеты на все «перспективные направления давно распроданы», мы простодушно обратились с заявкой в международные кассы «Аэрофлота». Каково же было наше удивление, когда выяснилось, что шансы достать билеты на Рим действительно равны нулю.

Весьма благосклонно относящаяся к шахматистам и давно нам знакомая кассирша даже не смогла включить нас в пресловутый лист ожидания. Но дала добрый совет – обратиться в ближайшее туристическое агентство.

Отсутствие билетов на престижные  рейсы объяснялось не столько нестабильностью политической ситуации в стране во время жаркого выборного лета, сколько напротив укреплением своеобразных рыночных отношений. Дело в том, что руководителям туристических фирм было выгодно заранее забронировать все места в самолётах, с тем, чтобы «выручать» спешащих деловых людей, обеспечивая их визами и билетами за приличные комиссионные благодаря искусственно созданному дефициту. Забегая вперед, отмечу, что всё это подтвердилось на практике. Лайнер, направляющейся из северной столицы в Рим, был полупустым.

Таким образом, лишь поздним вечером накануне отлёта мы получили возможность сообщить братьям Орофино точные сроки прибытия в Италию.

Эта информация, как мне показалось, была воспринята с неподдельной радостью.

На вопрос по поводу обещанного трансфера организаторы вежливо порекомендовали нам добраться в Риме до центрального вокзала, и оттуда сообщить, каким поездом мы прибываем в Неаполь. Наш звонок с римского вокзала был встречен уже не столь любезно. Нам было разъяснено, что встретить нас в Неаполе весьма затруднительно и поэтому нам следует на такси добраться до порта, а затем на ближайшем пароме отправиться на Искию самостоятельно. На мой вопрос, можем ли мы без их помощи разместится в широко разрекламированном отеле «Лидо», последовал холодный душ – в связи с тем, что игровой зал находится в горном пансионате «Швейцарская резиденция», то и проживать участникам в нём будет значительно удобнее. Теперь, когда рыба была на крючке, у хозяев не было желания попусту тратить время на рекламную паузу…

Несколько раздосадованные таким поворотом событий, мы выполнили полученные указания и, в конце концов, расположились на открытой палубе огромного парома, рассеянно наблюдая, как на фоне лазурного неба медленно растворяется в дали так и не увиденный нами Неаполь. Через час морского пути наши относительно немногочисленные попутчики явно стали готовиться к сходу на берег, последовали их примеру и мы.

Портовая площадь, вымощенная булыжником и обрамлённая прилипшими друг к другу средневековыми каменными домиками, острые запахи рыбы и морских водорослей – всё это воспринималось живой иллюстрацией к романтическим произведениям Александра Грина. На краю площади была стоянка таксомоторов — некоей помеси застекленой повозки, рикши и мотороллера. У самой кромки воды паром приветствовали современные островитянки, не чуть не походившие своим видом на героинь незабываемых фильмов итальянского неореализма. К сожалению, эти облачённые в кожу и сидящие верхом на мотоциклах юные создания встречали не нас… Если кто и обратил на нас внимание, то это владельцы многочисленных открытых кабачков со столь желанным в такой жаркий день, да ещё после длительного путешествия, холодным пивом. Здесь наши пути на мгновение разошлись. Александр стремительно ринулся на поиски обменного пункта: для того, чтобы насладиться пивом на Искии, совершенно не обязательно быть членом профсоюза, но лиры (евро тогда еще не объединяли Европу) все таки были необходимы. Что касается меня, то после нескольких неудачных попыток дозвониться в офис Орофино я обратился за помощью к  явно скучавшим без пассажиров моторизированным рикшам. Немецкий и английский языки не возымели на них никакого действия. Но стоило произнести слово «Иския», как ко мне бросилось все собравшееся на площади общество и неистощимый южный темперамент открылся в полной мере. Когда я, наконец, понял в чём дело, то почувствовал себя неудачливым героем итальянской кинокомедии. Выяснилось, что паром по дороге на Искию сделал остановку на неуказанном ни в билетах, ни в объявлении маленьком рыбачьем островке, название которого безуспешно втолковывали мне аборигены. Всем хотелось поучаствовать в моей судьбе: одни что –то кричали капитану, стоявшему на мостике уже готового к отплытию парома; другие побежали к матросам с просьбой опустить сходни; третьи схватили наши вещи и бегом понесли их к причалу. Досадную ошибку ещё можно было исправить, но догнать быстро и целеустремлённо удаляющегося Халифмана, мне было не под силу. Капитан, подождав ещё несколько минут, приказал отдать швартовые. Спустя некоторое время на улице, примыкающей к гавани, показалась высокая фигура гроссмейстера. Наша встреча прошла весьма эмоционально, причем на языке, не требующем перевода ни в одном портовом городе мира. Это окончательно расположило к нам присутствующих островитян. Вняв их многочисленным советам, через два часа мы все же добрались до соседнего острова. 

Был вечер. Моросил мелкий дождь. На пустом причале торжественная встреча явно не планировалась. Лишь через полчаса после очередного телефонного звонка мы сумели познакомиться с инженером Фабио Орофино. По нашему усталому и понурому виду он безошибочно понял, что мы готовы на всё, и без дополнительных объяснений повез нас в пансионат, откуда наблюдать обещанный золотой пляж можно было лишь в подзорную трубу. По дороге выяснилось, что в связи с отказом целого ряда участников для спасения намеченной турнирной категории потребовался израильский русскоязычный десант в составе гроссмейстеров И. Смирина, Л. Гофштейна, И. Хенкина, а также нашего бывшего земляка и моего друга Марка Цейтлина. Кроме того, ожидался приезд многоопытного Олега Романишина .

Сразу же после размещения мы были приглашены на «официальную часть». Увы, жеребьёвка и открытие достаточно представительного международного турнира прошли на площадке лестницы среди снующих взад и вперед отдыхающих, естественно понятия не имевших о столь торжественном действе. Конечно, стол президиума, накрытый красной бархатной скатертью, вызывает иронию. И все же утрата всякого пиетета перед ведущими шахматистами и их творчеством не могло не огорчить. Это ощущение не покидало меня на протяжении всего соревнования. Так, в качестве турнирного зала был использован открытый балкон, предназначенный для утреннего кофе гостей пансионата, но совершенно не приспособленный для игры при температуре 35-36 градусов по Цельсию. Что же касается обещанного полного пансиона, то он фактически состоял из одного ужина, и при отсутствии нормального завтрака и обеда его, вопреки известной пословице, никто не отдавал врагу. Выход из создавшегося положения нашли предприимчивые израильтяне. Они получали сухим пайком имевшиеся в баре пачки макарон, а так же мясные и рыбные консервы, и перешли на самообслуживание. Превзошёл всех в кулинарном искусстве молодой тогда ещё международный мастер Артур Коган, вывезенный из СССР в раннем детстве и воспитанный в спартанском духе. Отмечу, что и в спортивном отношении он был на высоте, став единоличным победителем массового, параллельно проходившего турнира. 

К началу первого тура состав был окончательно сформирован. В самый последний момент все-таки в Искию прибыл Романишин, застрявший в Неаполе по причине забастовки местных таксистов. Что же касается регламента, то он оставался неясным аж до пятого тура.

Дело в том, что львовский гроссмейстер опаздывал на турнир в Венгрию, и участникам было предложено сыграть две партии в один день.

Такая перспектива не была поддержана большинством, и главный судья, милейший итальянский профессор, принял поистине соломоново решение: просто отменить (!) в круговом турнире… последний тур. Все же разумный компромисс был найден, и соревнования завершились без эксцессов.

Церемония закрытия заключалась в том, что шахматисты по очереди заходили в кабинет синьора Орофино за своим скромным призовым вознаграждением. Наиболее настырным удалось даже получить компенсацию за гарантированный трансфер. Судя по разгорячённым лицам счастливчиков, выходивших из заветного офиса, заключительная встреча с организатором была напряжённой. В заключение отмечу, что, несмотря на все эти передряги, Халифман всё же разделил в турнире первое-третье место.

Сейчас Александр – один из ведущих специалистов в области дебютной теории, автор целой серии книг и маститый тренер. К сожалению, мы редко видимся, но постоянно общаемся по телефону и интернету, а недавно Халифман прокомментировал уже мои избранные партии для книги «Партия без доигрывания», недавно опубликованной в Петербурге. 

Теперь хочу рассказать о своем ученике – Ване Сомове, который прожил всего двенадцать лет, но навсегда остался в моей жизни.

Первая встреча с Ваней состоялась довольно неожиданно. Мне позвонил мой старый знакомый, известный спортивный комментатор Геннадий Орлов, в настоящее время заведующий кафедрой футбола в Академии им. Лесгафта, и спросил, кого из питерских тренеров я могу рекомендовать для занятий с мальчиком 8-9 лет. Сказано это было как-то просто, без особых подробностей, почти невзначай. Я ответил, что мне так, экспромтом, — трудно назвать кого-то конкретного, но все же перечислил несколько фамилий, и потом, словно спохватившись, решил, что стоит посмотреть на этого мальчика, оценить его возможности и интересы, и только после личного знакомства дать определенные рекомендации.

Этот, как потом выяснилось, во многом судьбоносный для меня разговор, состоялся накануне Нового 1999 года. Предпраздничные хлопоты, школьные каникулы, елки – (и в непопулярные ныне 90-ые годы — долгий отдых: от католического Рождества до Старого Нового года уже стал входить в российскую традицию) – все это отодвинуло нашу встречу на середину января наступившего 1999 года — года, для меня очень значимого и в личном, и в творческом плане. Достаточно только напомнить, что всего через восемь месяцев после описываемых событий Александр Халифман триумфально  завоевал в Лас-Вегасе звание чемпиона мира ФИДЕ.

Итак, раздался звонок, я открыл дверь и Орлов познакомил меня с Вадимом Сомовым. На фоне двух солидных, представительных мужчин Ваня смотрелся совсем ребенком. Он выглядел явно младше своего возраста – такой тонкий, субтильный, с чудной улыбкой, но скорее напоминающий будущего танцовщика, чем шахматиста или, тем более, спортсмена, хотя потом я узнал, что Ваня увлекается, и не без успеха, различными игровыми видами спорта, особенно футболом.

Мы сели за дубовый большой стол, надежно сработанный немецкими мастерами в конце ХIХ века. Я предложил гостям коньяк — самый обычный трехзвездочный, армянский, который мои гости лишь из вежливости пригубили. Пока я еще не понимал, с кем имею дело. Вадим Сомов – генеральный директор крупнейшего в России нефтеперерабатывающего объединения «Кинеф» — базовой структуры «Сургутнефтегаза».

Ваня продержался за столом недолго. Швырнув куда-то в угол куртку, он буквально ворвался в мой кабинет к шахматной доске. Он хотел играть, и играть немедленно — это был хороший признак.

Я должен сказать, что похожим образом в начале 1987 года в моей квартире на Басковом появился и Гата Камский – уже известный в то время вундеркинд, по ряду причин оставшийся в этот период без тренера. Гата также уверенно прошел в кабинет, но его интересовала отнюдь не игра со мной в шахматы, а шахматная библиотека, тем более, что в те годы ему еще были недоступны западные журналы, заполнявшие полки моих стеллажей.

Он был уже вполне самодостаточен и, схватив югославский «Информатор» и наверняка впервые увиденные им толстые фолианты Year book’ов голландского «New in Chess», стал быстро с какой-то жадностью перелистывать их страницы и, углубившись в чтение, казалось, просто, забыл о моем существовании.

Ваня вел себя совершенно по-иному. Он был игрок. Ему интересно было играть – с кем угодно, сколько угодно и когда угодно. Ему просто хотелось играть в шахматы. И, удивительнейшим образом в моей тренерской работе с Ваней главным методом (необычным для подготовки юных шахматистов) было просто разыгрывание бесконечных легких, тренировочных, а позднее — блиц-партий с гандикапом по времени. Ваня не любил зазубривать варианты самостоятельно, по книгам. Нет, это было не его. Для Вани шахматы были, конечно, не наукой, а, прежде всего, спортивной игрой. Он обладал таким особым, «игроцким» характером.

Сразу почувствовав эту безумную любовь к шахматной игре, я использовал ее, как великолепный стимул для занятий, стараясь во время таких легких партий постоянно давать какие-то комментарии, оценки, указывать на ошибки, объяснять иногда смысл моих ходов. Таким образом, обучение проходило без скучной для него дидактики, как бы незаметно — только в процессе практической игры. Конечно, демонстрировались какие–то варианты, острые дебютные схемы. У Вани была прекрасная память и многое он схватывал то, что называется слету, но вот записывать и заучивать он ленился. Это была не его стихия. Для него самое важное было играть. И чем сильней был соперник, тем с большим азартом и интересом он играл. Наверно, мы с ним сыграли за эти годы тысячи партий…

Есть шахматисты совершенно другого типа, скажем, как Александр Халифман, которые вообще предпочитают заниматься самостоятельно, с детства умеют работать с книгами, а затем и с компьютером. Для таких шахматистов лучшим спарринг-партнером является он сам, а тренер скорее играет роль психолога, консультанта, но никак не партнера по игре. Здесь сказываются и индивидуальные свойства характера, и отношение к шахматам, и, даже, разные формы шахматных дарований. Задача тренера – найти тот стиль работы с юным подопечным, который дает наилучшие результаты, и наиболее приятен и интересен самому ученику. Конечно, обучая музыке, приходится заставлять ученика разыгрывать бесконечные гаммы, но, когда дело доходит до исполнения оригинальных композиций, стоит предоставить юному музыканту определенную свободу самовыражения, стараясь подбирать для него произведения, наиболее соответствующие его эмоциональному строю. Допустима ли такая аналогия? Слово – за музыкальными педагогами.

Конечно, Ваня был честолюбив, – что, с моей точки зрения, является необходимым качеством не только для спортсмена, но и для всякой успешной личности. Надо отметить, что у Вани это здоровое честолюбие не было эгоистичным. Оно удивительным образом распространялось на близких ему людей. Он искренне радовался победам любимой команды в футбольном матче или команды родного завода «Кинеф» в чемпионате страны по водному поло. А как он болел за Александра Халифмана в Лас-Вегасе! Гордился он и своим отцом — человеком многогранного таланта и твердого, целеустремленного характера.

Но в этой сыновней гордости не было ни капли зазнайства или кичливости. Он гордился и своими первыми успехами. Но, как мне казалось, в большей степени потому, что его победы приносили радость нам, его близким.  Помню его торжествующую улыбку после выигрыша трудного эндшпиля на турнире в Дортмунде или во время вручения ему бронзовой медали на Европейской Маккабиаде в Шотландии, когда больше тысячи спортсменов из всех стран Европы по разным видам спорта стоя аплодировали самому юному участнику соревнований.

В такие моменты мы оба были счастливы.

Ваня погиб трагически в 2002 году.  Торопился на дачу к маме  и врезался на квадроцикле в сосну в ближайшем перелеске. Страшная трагедия для близких и, конечно, для меня. Я решил, что лучшим памятником для моего ученика станет выдающийся по составу международный турнир «Юные звёзды мира» памяти Вани Сомова, который мы ежегодно проводили в Киришах. В этом соревновании проходили свои первые университеты десятки нынешних гроссмейстеров из многих стран и континентов. Достаточно сказать, что три матча на первенство мира подряд за высший титул ведут борьбу наши «выпускники» Сергей Карякин, Фабиано Каруана, а на днях в Дубае стартует матч Магнус Карлсен – Ян Непомнящий. Отмечу, что Ян трижды (!) играл в нашем турнире в Киришах и завоевал две золотые и одну серебряную медаль!

Многое можно было рассказать о недолгой, но достаточно драматичной работой с юным Гатой Камским. И все же, учитывая направленность Вашего издания, поговорим о коренном киевлянине Диме или, точнее, Дмитрие Комарове.

Он был очень талантливый парень. Он, ещё  учась в 9-ом классе, стал в 1983 году чемпионом Украины. Играл матч с Василием Иванчуком за право участия в чемпионате мира среди кадетов (до 16 лет). Впервые я увидел его на юношеском чемпионате СССР в Кировобаде (ныне Гянджа) в январе 1984 года. Я был там с Александром Халифманом, который, кстати, и выиграл этот представительный турнир. Во время одного из последних туров ко мне подошёл отец Димы Комарова, отвёл меня в сторонку и обратился с неожиданной просьбой. Впрочем, сначала представлю своего вежливого и скромного собеседника. Даниил Фишелевич Глузман — известный профессор, доктор медицинских наук, специалист по онкологии крови. Его жена — Людмила Ивановна Комарова была в то время заведующей отделением в одной из ведущих клиник Киева. Дима – их единственный и поздний ребёнок.

В чем же проблема? «Знаете, у меня к Вам просьба. Вот мой сын Дима Комаров. Его дядя – мой брат — Семен Фишелевич Глузман, который…». Это человек, который собственно вскрыл преступное  использование психиатрии против диссидентов. Он работал с академиком Сахаровым и в 70-е годы был арестован, получил 7 лет тюрьмы и 3 года ссылки. Семен Глузман — врач, психиатр. Кстати, на днях ему исполнилось 75 лет. Далее  профессор поделился со мной своим тревожными соображениями: «В Украине Диме путь закрыт – и в ВУЗ, и в шахматах, никуда с таким дядей». Напомню, этот разговор происходил до перестройки, в начале 1984 года. Далее последовало неожиданное: «У меня к Вам просьба. Заберите его в Ленинград».

Я обещал помочь и после окончания школы в 1985 году Комаров переехал в Ленинград. Где жить? У моей мамы была подруга Тамара Жестянникова, преподавательница французского языка. Она жила одна. Сын женился, уехал, и она могла взять его к себе. И он у нее жил. Она еще его французскому языку учила. Помог ему поступить в Технологический институт, тогда к шахматистам там относились с уважением. Но вскоре был изменён закон о призыве в армию студентов. Причем, напомню, что именно из-за наличия в «Техноложке» военной кафедры я и сам поступал в этот институт. В 1983 – 1984 годах я даже работал там на штатной должности тренера-преподавателя по шахматам кафедры физкультуры и, конечно, имел там много знакомых. В то время начальником военной кафедры был большой любитель шахмат, кандидат в мастера. Он служил в Мозамбике на генеральской должности, но за пристрастие к спиртному был отправлен возглавлять кафедру в чине полковника. Конечно, у него остались связи в военных кругах, но даже он, несмотря на наши дружеские отношения, не смог ничем помочь. И избалованный профессорский сынок летом 1988 года попал в армию. Причём его отправили на службу в крайне тяжёлые условия в Карелию. Мне позвонил Даниил Фишелевич и попросил как-то спасти сына.

Далее история приобретает черты авантюрного романа.

В огромном конференц-зале Международного центра торговли в Москве, где проводилась Высшая лига чемпионата СССР 1988 года по шахматам, истинные специалисты – титулованные мастера и тренеры – располагались не в партере, а предпочитали, пользуясь терминологией, принятой в старых императорских театрах, – места за креслами, или, проще говоря, прислонившись к дальней стене зала. А спектакль был поистине звездный. Два вечных соперника 80-х годов прошлого века, два шахматных короля – Гарри Каспаров и Анатолий Карпов – вели отчаянный бой за весьма почетное в те годы звание чемпиона Советского Союза. Да и остальные действующие лица не просто «играли свиту». Достаточно назвать еще одного чемпиона мира – легендарного Василия Васильевича Смыслова, который вместе с Давидом Ионовичем Бронштейном выиграл такой же турнир почти за сорок лет до описываемых событий в далеком уже 1949 году, когда никто из гроссмейстеров, представлявших на первенстве среднее поколение: Александр Белявский, Виктор Гавриков, Василий Иванчук, Валерий Салов, Вячеслав Эйнгорн, Ян Эльвест, Леонид Юдасин, Артур Юсупов – еще и не родились. Антураж Хаммеровского центра, нарочито помпезная и, в то же время, прекрасная организация турнира и даже неоднократное посещение престижного спортивного события могущественным идеологом КПСС Егором Лигачевым в сопровождении спортивных чиновников высшего ранга – все соответствовало уровню официальных мероприятий, характерных для периода заката великих империй.

В этом турнире играл и Александр Халифман. Важно, что Александр в это время был уже в Спортивном клубе армии. Причём он мог вмешаться в конкурентную борьбу двух гигантов. Этим обстоятельством я и решил воспользоваться. Я обратился к Александру Рошалю — пресс-атташе Карпова, человеку очень влиятельному, известному журналисту, редактору журнала «64», человеку, приближенному к самым верхам: «Александр Борисович, Вы знаете, вот Халифману предстоит играть и с Каспаровым. Но у нас есть проблема. Мы   готовились к соревнованиям втроем с моими студентами Халифманом и Комаровым, а тетради с дебютными анализами, которые необходимы для борьбы с Каспаровым, Комаров забрал с собой в армию. Что делать?»

Рошаль идет к генералу, начальнику ЦСКА. Рассказывает всю эту историю. Зная, что всё руководство болеет за армейца Анатолия Карпова, генерал связывается с Министерством Обороны. В Карелию по ВЧ поступает приказ о том, что рядового Комарова Дмитрия надо срочно командировать в Москву в распоряжение ЦСКА.

Диму поднимают ночью по тревоге. Никаких тетрадей, конечно, у него в Карелии не было, но кто посмеет не доверять министерскому приказу. На это я рассчитывал. Мне надо было его вытащить, а там уж видно будет…Итак, Диму сажают в скорый поезд и отправляют в Москву. Но в форме ехать нельзя, могут задержать патрули, а его гражданская одежда на складе. Нашли ватник какой-то и спортивные штаны. В таком виде и отправили.

Участники и тренеры чемпионата были размещены в роскошном по тем временам отеле при Хаммеровском центре. Попасть рядовым гражданам туда было непросто. Помню, рано утром в моём номере раздаётся звонок телефона. «С вами говорят из охраны. Вы знаете, здесь пришёл какой-то подозрительный  молодой человек и спрашивает вас!». Я быстро одеваюсь, и спускаюсь в вестибюль. Там, бедный замёрзший Дима с надеждой смотрит на меня. Забрал я его в свой номер, там он и прожил до конца турнира. По рассказу Димы, в первый же день он встретил в лифте, спускавшегося на обед, Министра Обороны США Фрэнка Карлуччи. Американец с удивлением посмотрел на обритого солдата в спортивных штанах, но вежливо с ним поздоровался.

А в Карелию я уже Комарова больше не отпустил. Еще год он прослужил в спортивной роте в Ленинграде, кстати, с другим моим подопечным Максимом Новиком. А потом вернулся в Технологический институт. Конечно, и дальше возникали проблемы – надо было пробить ему зарубежный паспорт, приглашения на международные турниры. Помню первую нашу поездку в ФРГ на турнир в Бад–Мергентхайм. Было это в ноябре 1989 года. Там играла и одна из сестёр Полгар – София. Организаторы попросили меня перед туром вручить талантливой девочке огромный торт в связи с её 14-летием. Хорошая была командировка!

Вскоре Дима стал подниматься по карьерной лестнице. Международный мастер, Гроссмейстер. Опытный тренер. Работал и в Индии, и в Шри-Ланке. Он давно уже живет с женой и дочкой в Эмиратах, тренирует юных шахматистов. Однажды мне с женой  удалось побывать в тех местах. Дима приехал за нами с шофёром на служебной машине и знакомил  нас с  достопримечательностями, а я вспоминал его, укутанного в ватник, в вестибюле отеля. Слава Богу, Даниил Фишелевич продолжает работать в Киеве. Надеюсь с ним повидаться.

– Конечно, благодарность Вам за эту беседу, потому что мы не заметили времени. Обычно не замечаешь времени, когда интересный собеседник. Но сейчас, как говорится, лимит возможностей исчерпан.

— Я также благодарю вас за приглашение на это интервью. Буду рад продолжению нашего сотрудничества и в будущем!

С маэстро в гостиной нашего журнала продолжил беседу журналист Ким Каневский

Подписывайтесь на наши ресурсы:

Facebook: www.facebook.com/odhislit/

Telegram канал: https://t.me/lnvistnik

Почта редакции: info@lnvistnik.com.ua