В ТРЁХ КНИГАХ.
КНИГА ПЕРВАЯ
КТО СТУЧАЛСЯ В ДВЕРЬ КО МНЕ…
(Продолжение. Начало: «Перед романом», «1», «2», «3», «4», «5», «6», «7», «8», «9», «10», «11», «12», «13», «14», «15», «16», «17,», «18», «19», «20», «21», «22», «23»)
26.
А ведь реальный чай с лимоном на столе отца и такой же на величавой картине в его кабинете – штука и сама по себе не простая. О чём всерьёз подумалось только со временем, конечно. Вообще досадно, что много существенного, даже привлекая внимание и застревая в памяти, осмыслению подвержено значительно позднее. Смотрел, всматривался охотно. Освоил и запомнил его. Но как предмет размышления, вернулся он ко мне лишь сейчас. Почему теперь, лет семьдесят спустя, так часто думается о нём, о том реальном столе и – на портрете всемирной знаменитости с элементами чайного натюрморта? К началу 50-х годов я нимало не сомневался в том, что со временем прославлюсь разнообразно — едино и на военном поприще, и в борьбе с преступностью, в геологии, литературе, на сцене и экране. И стану большим художником. Пейзажи и натюрморты меня мало занимали. На взрослое будущее планировались батальные полотна (морские сражения в том числе) и портреты. Там где-то предполагался и портрет отца – по мотивам композиции, украшавшей его фабричный кабинет. Полагал: изображу папу в три четверти, нарядным, в чёрной сталинке с отложным воротником и белым подворотничком, с орденскими планками на груди. В его кабинете, у огромного письменного стола и резного кресла с медными заклёпками на шоколадной коже. На фоне окна. За которым… нет-нет, не кремлёвская стена и башня со звездой, конечно, – цеха фабрики и кирпичная труба котельной, густой высокий дым которой символизирует индустриальный масштаб производства. Да, а на столе зелёного сукна — лампа под зелёным же абажуром, мраморный чернильный прибор с карандашами и ручками в серебряном стакане, разные деловые бумаги. И конечно же, чай в стакане с подстаканником – крепкий, едва прозрачный, с ложечкой и плавающей сверху долькой лимона. Вот далась мне эта композиция…
Тогда в снобистскую моду ещё не вошли разговоры о таинствах чая – вернее, воды, на которой он готовится. Даже сытому обывателю всё ещё было не до такой la baliverne». Это уже в конце шестидесятых и в семидесятые о водяной памяти и об информации, которую – с нелёгкой руки сеньора Амадео Авогадро — хранит эта самая «Н 2 О», разговоров у сытых наших горожан было немногим меньше, чем о летающих тарелках и конце Света. Интеллигентская молва насчёт таинственных свойств молекулы, состоящей из двух атомов водорода (Н), одного атома кислорода (О) и их ковалентной связи, зашуршала после некоторых публикаций в журналах «Знание сила», «Наука и жизнь» и наукообразных сплетен Масару Эмото. Ну, того самого, который объявил: вода обладает, кроме всего прочего, природными свойствами впитывать и хранить информацию из окружающей среды. Хлопец утверждал, что воздействовал на воду словами устно и письменно, в результате чего изменялась структура водяной кристаллизации. Собственно научные издания отнеслись к этому, помнится, крайне несерьёзно. Да что там, попросту посмеялись. Но их публикации читали только узкие специалисты. А обывательская болтовня разливалась, как Днепр по весне. Правда, это уже меньше связывалось с чаем, поскольку давал прорехи Железный Занавес и в быт наш всё больше проникал растленные Запад и Новый Свет, чай энергично вытеснялся кофе. Но вода всё равно оставалась в центре такого внимания даже научно-популярных полиграфических и телерадиоизданий.
Ничего этого в начале пятидесятых я не читал, уже хотя бы потому, что читать только учился. Но от девушек в компании брата слышал странные эти разговорчики – особенно горячо подхватывала их барышня, дружившая с Саввой Скульским. Говорила она о памяти воды (при чаепитии у нас в гостях), как о чём-то вполне определённом и доказанном. Я довольно быстро заметил, что гражданка эта вообще падка на всякого рода сенсации, жарко ими делится. И на этом основании считает себя девушкой передовой. Я же по младости лет не вникал в суть вопроса, хотя сладкий чай с печеньем, тортом и конфетами обожал. Как и газированную воду с двойным сиропом. Взрослые, которым я ещё был не безразличен, вообще тогда обращали нередко внимание на некоторые мои способности. В частности – на то, что я многое легко запоминаю. Увиденное-услышанное, стихи и песни, например. И гражданка Лихтенштейн определённо связала это с моей любовью к чаю. И вообще – к воде. Думается, в этом просто срабатывало известное в семье моё подражание папе. Всего, что связано с водой, он потреблял с большим удовольствием и в большом количестве. И объяснял сие туркестанскими своими годами, операциями с выходом в пески, где ни от чего так не страдали люди и лошади, как от жажды. И ничему так не радовались, как воде.
Но польщённый внимание, я охотно признавал весёлую такую теорию, не взирая на странную свою априори-несимпатию к девице Лихтенштейн. В отличие от её парня Саввы, которого любил. В самом деле, в раннем детстве кругом хвалили мою способность запоминать. И когда очень много лет спустя некий приятель, всесоюзно прославившийся феноменальной своей памятью, вскользь заметил, что в наших краях только я один и могу потягаться с ним информационно, вспомнилась эта детская история. Память воды! А что, чем чёрт не шутит?
Что до того предметного ряда в отцовском кабинете: а, крепко врезались в память письменный двухтумбовый стол и остальное. Особенно стакан в подстаканнике – последний в незапамятные те времена подарили папе его сотрудники на день рождения, что и зафиксировано для истории и литературы в каллиграфической монограмме. И так сложилось, что из множества аксессуаров пятидесятых предмет сей, знакомый до царапинки, прошел со мной через всю вторую половину ХХ века и нынче при мне. Пожалуй, единственное вещественное наследство. Вещь с серебряным орнаментом, чернённая, с позолотой и надписью. Ну, золото в скитаниях моих давно облезло с него почти полностью. Но чай я пью именно из этого предмета, хотя стакану пришла уже пятая-восьмая смена. Бились стаканы, оставались в прошлом и уходили из памяти. Многое уходило и ушло. Но, как видите – далеко не всё. От «Аш Два О» это, от эстафетной среднеазиатской батькиной памяти или от чего-то ещё в этом или ином роде, а только уже давно тесно памяти моей, тяжеловато таскать её с собой. И уж не разгрузка ли – эти строки и страницы? Вот хлебну ещё чайку и продолжу…
…Архивная статистика конца 40-х и начала 50-х уверяет: в первый пленивший меня учебный год значительно уменьшилось число первоклашек, особенно на недавней временно-оккупированной территории и в экс-прифронтовой полосе снизилась рождаемость. Что же, вроде бы вполне логично. Но наши первые «А», «Б», «В» — и вы будете смеяться, — даже «Г» классы, помнится, были полным-полны, как та коробушка. От тридцати до сорока мальчиков в каждом, которым отводился коридор первого этажа почти всецело. Кроме нас, надежды страны, там имелись только гардероб и Зал Пения, начало широкой лестницы на второй этаж, кабинет директора и уборная. На переменах в коридоре было оживлённо. Но классные руководительницы не расслаблялись и строго следили за тем, чтобы мальчики не безобразничали и культурно прогуливались туда-сюда рядом со входом в класс и неподалёку. Наиболее отдалённо дефилировать дозволялось в сторону уборной. Помещение это было только «М», школа-то исключительно мужская. И мы охотно маршировали в конец коридора, куда Полина иже с ней не заглядывали, где было сыро и нечисто, пахло хлоркой и бог знает, чем ещё. Там можно было подурачиться и не следить за своей речью. А где отправляли естественные надобности классные дамы – мы понятия не имели. И не припомню, что бы кто-то из нас этим интересовался.
Что касается лично меня – иногда на большой перемене или сразу после уроков я отрывался от приятельской стайки, поворачивал на лестницу и поднимался до площадки между первым и вторым этажом. Откуда на восходящих взирал сверху вниз алебастровый вождь и учитель. Я несколько минут обменивался с ним взглядами, Всматривался в его прекрасную причёску, в его глаза. И усы. Лоб без единой морщинки. Стоячий ворот с шитьём, подпирающий волевые скулы. Великолепные погоны с гербами и звёздами. И конечно, понимал, что это – не он, а лишь его изображение. Но на душе становилось легче и веселей.
За полгода мысль о том, что его больше нет на свете, хоть и оставалась небезболезненной, уже пустила корни и рубцевалась. Мелькая, она тащила за собой и другую – о бесконечности его дела и соратниках-продолжателях. Саша Островерхий как-то принёс журнал, в котором генералиссимус был изображен на огромной, залитой солнцем лестнице. На какой? Ясное дело: Потёмкинская лестница на бульваре в Одессе. Но дома меня уверили в том, что товарищ Сталин в нашем городе никогда не был лично. Хотя, конечно, всегда о нём заботился – как, собственно, обо всех наших городах и весях. С чем я смирился тем легче, что после его кончины это уже не имело никакого практического значения. Между прочим, в восьмидесятых оказалось, что и тут не всё так просто-однозначно. Работая в архивах, я наткнулся на официальную информацию. Шифрограмма от 12 июня 1920 года сообщала о прибытии в город представителей командования и реввоенсовета Юго-Западного фронта: товарищей Егорова, Уборевича и Сталина. Причём, фамилии представлены именно в таком порядке. Первым значился комфронтом, второй – командарм-14. И только потом – вождь. Почему? Зачем пожаловали? Что делали? С чем уехали? Нет, не знаю. Документов не нашел. Зато известно, что один из них зарезал двух других по «Военке» в тридцать седьмом. И эта информация уже давным-давно столь же привычна для интересующихся, сколь неожиданна и потрясающа была в середине пятидесятых. Но в данном случае – не в этом дело. Так, к слову сказать. Заметка автора на полях рукописи, не более того…
Восьмидесятые и моя работа над историей молодёжного движения на Юго-Западе, сами понимаете, – имели место много позже. А тогда, и не посещая Одессу, Сталин был здесь повсюду. Справа, слева, сзади, сверху и впереди. Мир Одессы, Украины, Союза и планеты для меня, после новорождения и по ходу нововосприятия, был сталинским. Куда бы я не посмотрел – всюду был он. Цветной и черно-белый, анфас и профиль. И в три четверти. В полный рост и по пояс. Бюст. Бюстище. Бюстик. Барельеф и горельєф. Даже если изображался в купе с основоположниками, то ближе к нам, полностью, за лицом его чуть проступали Ленин, Маркс и Энгельс. Не было такой медали, на которой не бликовал тот чеканный лик. Его имя блистало золотом на тёмно-вишнёвых корешках книг.
…Дома на столике у зеркала возлежит огромный, пурпурной обложки, альбом. Не страницы – большие конверты с пластинками. Слушать нужно всей семьёй и с гостями – раза два в месяц. Речь товарища Сталина на Х1Х съезде ВКП(б). Первая пластинка – овации, сквозь которые прориваються какие-то выкрики. Мика говорит: «Пионеры! Это пионеры!». И опять – аплодисменты. До конца пластинки. И часть второй – такая же. Только с середины – речь. И тоже прерываемая аплодисментами. Как говорится, переходящими в овации. Но тогда, при прослушивание, врезался в память рефрен вождя: «Ну, об этом вам доложит наш Никита Сергеевич!» или «Насколько знаю, этому вопросу намерен уделить внимание товариш Хрущёв!». Ну, да, Хрущёв. Никита Сергеевич. Ближайший сотрудник и вернейший ученик товарища Сталина – тогда это всем известно…
…В те годы всё знали: для здоровья нужны прогулки. Касалось это, в первую чергу, наименее занятых общественно-полезным трудом – стариков и детей. И где бы меня не выгуливали, всегда в поле зрения был он. Вождь. Мне очень нравилось, как сидит он – просто и величаво — на площади Советской Армии. Знакомый мундир, погоны. Когда мы кого-то встречали-провожали по железной дороге, любовался я его огромным бюстом на перроне вокзала. Когда он оттуда исчез? Куда подевался? Нет, не скажу. Не знаю. При Брежневе ветераны требовали вернуть этот памятник на площадь перед вокзалом. Но вернуть его туда никак было нельзя хотя бы потому, что там его никогда не было. Дорогой товарищ Сталин встречал и провожал поезда с другой стороны вокзала, на перроне. Вождь, совершенно невидимый с привокзальной площади, стоял спиной к вокзальному зданию и ко всей Одессе. И пристально вглядывался вдаль, где в перспективе тянулись друг к другу и окончательно сходились рельсы – вопреки Эвклиду и совершенно по Лобачевскому. В глазах генералиссимуса читали даже неграмотные: мир входящему, всем рады. Но – кто к нам с мечом придёт…
Как выучили ходить, гуляли меня и по проспекту Сталина. Тут следовало задирать голову, что особенно неудобно было в холодное время (шапка, шарфик, поднятый мех ворота): очень высокий постамент , вождь – в полный рост, рука — за бортом шинели. Это – кажись, где-то между улицами Розы Люксембург и Бебеля. Или – Жуковского? Точно уже не помню. Но в том марте-53 почти до его сапог здесь всё было усыпано цветами в черных и красных лентах, с золотыми буквами.
Потом, конечно, горькую эту красоту убрали. Но Отец и Учитель стоял непоколебимо. И что это навсегда – никаких сомнений не припомню. Белые, гипсовые, Сталин с Лениным сидели на плетённой скамейке – рядом с нашей детской площадкой в Лермонтовском курорте. Нас иногда подсаживали между ними на предмет фото. То же – в горсаду. Только там у их ног простирались моря и реки с плотинами ГЭС, в сумерки это оживало макетом электрификации. То есть, горели на плотинах лампочки, текла вода, реки впадали в моря. И задумчиво, даже как-то скорбно взирал со своего пьедестала на эти чудеса граф Воронцов Михаил Семёнович. Да, ещё я видел Сталина-Ленина на стадионе «Спартак» — тоже на большой скамейке, в неторопливой беседе. А большущие медальоны-рельефы «Маркс-Энгельс-Ленин-Сталин» имелись на каждом шагу. Повторюсь: великие эти профили располагались таким образом, что товарищ Сталин был на фланге, ближе к нам. Замыкающим. И потому изображался в полный профиль, тогда как остальные как бы робко выглядывали из-за него…
В Одессе (как, не забыли ещё ?) был Сталинский район. Именем вождя назывался мукомольный институт, перед красивым узорчатым его фасадом с колоннами высился Иосиф Виссарионович в полный рост. И ещё – в горсаду, на месте некогда взорванного собора Иосиф Виссарионович мирно покуривал свою трубочку. Привычны слуху были слова «Как сказал товариш Сталин…», « Как учит нас великий Сталин…», «Товариш Сталин требует от нас…», «С именем товарища Сталина…». Песни. Стихи. Кинофильмы. А чего стоила душе моей одна только цветная лента «Падение Берлина», где в финале он прилетает на «Дугласе» в только что поверженный-разваленный Берлин. Самолёт садиться у рейстага. И из него появляется, сходит по трапу — он. Он! В белейшем мундире, с огромными золотыми погонами. И обнимается с простими солдатами, опалёнными-задымленными, только что бывшими в последнем и решительном бою. И даже с девушками, вырвавшимися из фашистского концлагеря.
Когда прежде брат читал мне то место в «Войне и мире», где Бонапартий указыват перстом на лежащего со знаменем в руке Болконского: «Вот прекрасная смерть!», равно когда рассказывал про Зою Космодемьянскую и её последние слова перед казною – о родине и о товарище Сталине, я с большим трудом сдерживал слёзы. И весь смысл жизни довольно долго был ясен – вырасти, стать солдатом. И умереть за Отечество, вот так, со знаменем в руках. А это значит – за него. Но теперь его нет Его. Нет. Нет. Нет. Все есть. Папа-мама, старший брат. Квартира, соседи, дом. Двор. Город. Памятники, портреты. А его нет. И теперь никогда-никогда не будет. Все будут. А Он – нет. В чём же тогда, выходит, смысл жизни? За кого же мне теперь прикажете умирать? За Хрущёва? Тем более, он всё чаще напоминал мне о своём присутствии в нашей жизни. И тоже только со знаком «Плюс». Но было совершенно очевидно, что взрослые его воспринимают не так, как Сталина. Совсем не так…
Ох уж эти мне знаки! По-настоящему они, буквенные и цифровые, появились в моей жизни именно тогда. То есть, русские и украинские печатне буквы я уже знал. Но это – так, баловство. Детские, хоть и довольно занятные, игрушки. В первом классе школы это было уже серьёзно. То же касается и знаков «Плюс» и «Минус». Оказалось, что они символизируют не только сложение и вычитание. Это ещё и «Хорошо» и «Плохо». Хотя свежим глазом нельзя было не заметить, что даже изобрразительно они – не чужие друг другу. «Минус» вполне достаточно было перечеркнуть таким же точно минусом, только вертикально, чтобы он означал прямо противоположное. История того, как при имени вождя крестик сменила чёрточка, сегодня представляется многим очень простой, очень ясной и очень быстрой. Ну, то есть, тем многим, кто вообще в нынешней нашей круговерти проявляет к теме хоть какой-то интерес. Ответы на многолетние мои опросы можно в целом свести к такой картине: после тридцатых, после второй мировой было ясно – на ком и на чём всё держится. Народ ведь – не дурак. Да деваться было некуда: себе дороже. Но вот умер кровавый диктатор-палач. И как-то полегчало. Грянул ХХ-й съезд партии, с высокой трибуны которой прозвучало на всю страну и на весь мир слово правды. Ну, и…
Моя память хранит всё это несколько иначе. Да что там, в прямо противоположном порядке. И те, кому это по-настоящему интересно (а другие, если поначалу и листали страницы данного романа, давно уже бросили это занятие), могут проверить мои слова по самым доступным источникам. Хотя это тоже – штришок нашего общего портрета: источники доступны, а сведения на руках сплошь и рядом самые бредовые. Ну, что изменил уход вождя на тот свет? Сталин, как и прежде, всё ещё был повсюду. В праздники и в будни. Сообщалось о вручении сталинских премий. Клятва верности полностью, делу Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина или усечённо – просто Ленина-Сталина, — звучала при вступлении в октябрята, пионеры и комсомольцы. Не говоря уже о членстве в партии. Сообщение: по решению ЦК и Правительства, институт Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК КПСС отныне и довеку будет называться Институтом Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина.
Оно конечно, что правда – то правда: не без новинок! Да ещё и каких! Впервые девятого мая (два месяца спустя после кончины генералиссимуса) на демонстрации трудящихся не было портретов членов Президиума ЦК (бывш. политбюро), Правительства СССР и Союзных Республик. Над головами проплывали, улицы и площади украшали исключительно Маркс, Энгельс, Ленин и… Сталин. Оказывается, по инициативе Л. П. Берия вышло такое постановление – демонстрировать только портреты тех, кого уже нет с нами. А живые перебьются…
В хронологической этой таблице, как теперь понимаю, следующим пунктом должен следовать арест его. То есть, маршала Советского Союза, Министра Внутренних Дел СССР, заместителя председателя Совета Министров СССР, депутата Верховного Совета СССР и, между нами говоря, главы ядерного проекта Лаврентия Берии. Вскользь об этом уже было писано, но повторим. Это было солнечным жарким приморским летом, когда даже усталые в доску работяги заводов-фабрик, комбинатов и артелей после работы нередко отправлялись не домой, а на пляж. Незабываемое двадцать шестое июня всё того же пятьдесят третьего, в котором я вас так задерживаю, сотрясло Одессу, Украину, СССР и кое-что ещё. Какой там пляж, Господи! Лаврентий Павлович, который от имени партии, правительства и народа выступал с Мавзолея с траурной речью о вожде в марте! Правая, правейшая рука Сталина, его ближайший ученик и выдвиженец — мерзавец и сволочь, развратник и прелюбодей, английский шпион и агент империализма. Загубил лучших наших людей…
Впервые «Правда» разрешилась от бремени, хотя и частично: призналась в том, что некоторые небольшие ошибки Сталина этот негодяй хотел использовать для его дискредитации в глазах партии и народа. И портреты верных сталинцев заставил спрятать от празднующих трудящихся. Не вышло! Ничего у него не вышло. Мы продолжаем идти путём Ленина и Сталина. И июльский Пленум ЦК вновь дозволил выставлять портреты ныне живущих членов правительства и ЦК. А в воспетом уже первошкольном моём сентябре-53 опубликованы были документы о полной ликвидации Особого совещания при МВД СССР, особых двоек, троек, прочих внесудебных органов. Социалистическая законность превыше всего!
Моим согражданам ХХ1-го века, знающим о многолетних судебных разбирательствах в современном Отечестве нашем, небезынтересно будет узнать: эти двойки-тройки за рабочий день рассматривали и закрывали восемь-двенадцать «Дел». И почти половина из них завершалась смертным приговором, приведенным в исполнение сейчас же или на следующий день…
В конце июля папа вернулся с мероприятия под названием «Партактив». И принёс новую, новенькую, с иголочки – красивую книгу, посвященную пятидесятилетию партии. Я её тогда только полистал – картинок не было. А недавно я заставил себя прочесть её. О культе личности – ни слова. Зато в ней говорится о верности партии и народа заветам Ленина и Сталина. Однажды, в ходе встречи с молодёжной секцией пресс-клуба Союза Журналистов (кто-то вспомнил, что я был её основателем в семьдесят девятом), меня уверяли в том, что разоблачение художеств Кобы стало возможным физически лишь после его смерти. Я не стал возражать. Видел: бесполезно. Но пообещал себе — остановиться на этом в своих воспоминаниях и размышлениях. Останавливаюсь: Сталин был с нами, поймите и запомните, ещё много времени после того, как ушел в мир иной. Вот – возьмите: через год…
В первую годовщину со дня смерти Сталина — 5 марта 1954 года — во всех центральных газетах страны были опубликованы передовые статьи, посвящённые этому событию, и большие фотографии Сталина. А следующий день их повторила местная пресса. Во всех газетах была опубликована статья некоего Константинова «И. В. Сталин — великий продолжатель дела В. И. Ленина». Дома вечером читалась вслух публикация «Под знаменем Ленина-Сталина, под руководством Коммунистической партии — вперёд, к победе коммунизма». Слово чести, слышу — как вчерась было: «Под руководством И. В. Сталина Коммунистическая партия организовала боевой союз рабочего класса и рабочего крестьянства». Говорилось о том, что под руководством Сталина коммунисты разгромили троцкистов, бухаринцев и буржуазных националистов. Да, передовицы читались вслух и у нас, и у Судаков: «Сегодня исполняется первая годовщина со дня смерти Иосифа Виссарионовича Сталина. Под знаменем Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина Коммунистическая партия твёрдо и уверенно ведёт нашу страну к полной победе коммунизма. Великое единение партии, правительства и народа — вот животворный источник всех побед, основа нашего уверенного движения вперёд по пути к коммунизму».
На третьей полосе советских газет была опубликована статья «Трудящиеся чтут память Иосифа Виссарионовича Сталина». В этот день и накануне его во всех школах, университетах, на предприятиях, в воинских частях, в государственных учреждениях, в цехах заводов, на стройках, в клубах, на агитпунктах были проведены беседы, посвящённые памяти Сталина. В школах проводились классные часы, посвящённые Сталину. На зданиях учреждений, предприятий, организаций, домоуправлений, были вывешены траурные флаги. К этому дню выпущена марка, на которой изображался Сталин. Тогда же в ГДР, Чехословакии и Китае миллионно тиражированы памятные серии почтовых марок в честь Сталина. Также была переизданная «Биография И. В. Сталина», в которой он был назван «великим вождём и учителем СССР и международного рабочего, коммунистического и национально-освободительного движения».
…И тут же (у иных взрослых – голова кругом!) 30-го апреля 1954 года Верховный Суд СССР пересмотрел «Ленинградское дело» и реабилитировал лиц, проходивших по нему. Расстрелянных – посмертно, выживших – с извинениями. В числе и тех, и других были граждане, в ходе следствия полностью признавшие свою вину. Трудно представить, как юридически формулировалось их оправдание в таком разе. Думаю, никак: просто – выпустили. И всё. Как говорится, потерпевшие претензий не имеют. Впрочем, 3-го мая Президиум ЦК КПСС принял итоговое постановление «О деле Кузнецова, Попкова, Вознесенского и других». Это постановление объявило «Ленинградское дело» закрытым и громогласно реабилитировало всех лиц, проходивших по нему. Всех! Увы, в основном – невинно убиенных. Лично для них, сами понимаете, это уже не имело особого значения. Но оживило родных и близких морально (реабилитация) и материально (возвращение конфискованного лично принадлежащего имущества). Их перестали травить соседи и сотрудники. Было разъяснено: «Ленинградское дело» сфабриковано Берией и Абакумовым, обманувшим товарища Сталина.
Во всяком случае, первого мая-54 над головами демонстрантов возвышались портреты Сталина. Ими были укращены центральные площади городов – от Москвы до самых до окраин. Были они разными – и черно-белые, и цветные, в шинели и сталинке, в фуражке и без. В двубортном и однобортном мундирах. Со стоячим воротом и с отложным. Весь в орденах-медалях или с единственной героической звёздочкой. Но неизменно красивый, сильный, гордый. Обожаемый…
Всё завертелось с невероятным ускорением. Уже четвёртого мая-54 президиум ЦК КПСС объявил о пересмотре уголовных «Дел» за контрреволюцию. Седьмого же числа Хрущёв, выступая перед ленинградским партактивом, сказал следующее: «Политика при жизни Сталина была совершенно правильной политикой, которую мы вместе со Сталиным проводили и будем неуклонно проводить дальше. Мы считаем, что во вред товарищу Сталину неимоверно был раздут культ личности товарища Сталина. Товарищ Сталин действительно является большим человеком, гениальным марксистом. Но даже таким людям нельзя давать ничем неограниченных возможностей решать судьбы людей. В результате этого мы имели „Дело» врачей“ и „Ленинградское «Дело». В этом выступлении Хрущёв назвал причины «дела врачей», «ленинградского дела» и большого раздувания после 1948 года культа личности Сталина — старость и болезнь Сталина, из-за которых он не мог долго работать, и вредительство Берии и Абакумова, втёршихся в доверие к Сталину и ко всему ЦК.
Когда-то, в начале работы над этой книгой, мои ученики (тогда ещё не разбежавшиеся в разные стороны, а навпакы, таскавшие за мной портфельчик с Третьей Станции Большого фонтана до холостяцкого моего блиндажа на Успенской), помогли собрать ряд пособий по истории Союза ССР, вышедших в пятьдесят четвёртом, пятьдесят пятом и пятьдесят шестом. То есть, от смерти генералиссимуса и вплоть до ХХ-го съезда включительно. В них Сталина по-прежнему называли «великим продолжателем дела Ленина». О культе личности в этих пособиях напоминало одно предложение. Именно: написано без персонификации, что «Культ личности глубоко чужд марксизму». Больше о культе личности ничего не говорилось. Это заявление о культе личности было маленьким, прямо не относящимся к Сталину.
Далее: поскольку мы по-прежнему шли, как один, дорогой Великого Октября, 6-го ноября 1954 года состоялось вполне традиционное торжественное заседание Моссовета, посвящённое 37-летию Великого Октября, на котором выступил Сабуров. В своём докладе он называл национальную политику внутри СССР «ленинско-сталинской». Он закончил свой доклад фразой: «Да здравствует знамя Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина!» Над президиумом этого собрания по-прежнему висел большой общий портрет Ленина и Сталина. 7 ноября 1954 года состоялся военный парад, а вслед за ним прошла демонстрация трудящихся. На ней люди шли под портретами Ленина—Сталина. К 37-й годовщине Великого Октября была выпущена специальная марка, на которой были изображены Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин. А в начале декабря 1954 года был расстрелян экс-министр МГБ Виктор Абакумов. Он тоже подвёл Сталина, сукин сын…
Всё это, конечно же, не помешало 21 декабря 1954 года, как заведено было в стране с середины тридцатых, широко отметить 75-летие со дня рождения Сталина. Опять-таки: по сообщению «Правды», на предприятиях, в учреждениях, вузах и техникумах, школах и ПТУ, научно-исследовательских институтах, колхозах, совхозах и МТС страны были зачитаны доклады о Сталине и проводились беседы, посвящённые ему. Главное политуправление армии и флота в «Красной Звезде» поведало об аналогичных мероприятиях в частях и на кораблях. По радио передавались статьи, посвящённые Сталину. В кинотеатрах крутили фильмы о Сталине. Кинодокументалистика показывала вождя, в основном, на общем и среднем плане. Но в художественном кинематографе он не чурался и крупняка. Рослый, плечистый, красивый. Конечно, тогда фамилии актёров Дикого или Геловани мне не говорили ни о чём. Но к портретному гриму относились много срьёзнее, чем нонича. На первых полосах газет публиковались портреты Сталина. В этот день снова вручались Сталинские премии.
Можете убедиться: ни одна газета, ни один журнал (включая «Работницу», «Советский аэрофлот» и «Цветоводство») не упустили случая рассказать что-нибудь хорошее об ушедшем вожде. Вот «Известия»: статья Ф. В. Константинова названа недвусмысленно — «Великий продолжатель бессмертного дела Ленина». Цитирую: « …в годы Великой Отечественной войны во главе Вооружённых Сил стоял гениальный вождь и полководец И. В. Сталин». Также во всех газетах была опубликована статья «И. В. Сталин — выдающийся теоретик марксизма», в которой подчеркивалось, что «имя Сталина стоит рядом с именами Маркса, Энгельса и Ленина, создавших великое революционное учение рабочего класса». В этот день в Сталинграде на зданиях, где работал и находился Сталин во время пребывания в Царицыне в 1918 году, были открыты мемориальные доски. В Государственной библиотеке им. Ленина открылась выставка, посвящённая Сталину. К этому дню выпущено было Институтом Маркса-Энгельса—Ленина—Сталина при ЦК КПСС новое полное собрание сочинений Сталина – исправленное и дополненное.
Новый, пятьдесят пятый год ознаменовался постановлением ЦК КПСС от 4-го января — о переносе Всесоюзного Дня памяти В. И. Ленина с 22 января (день смерти) на 22 апреля (день рождения). В этом постановлении отмечалось, что социализм в СССР победил под руководством Сталина. 11 января 1955 года это постановление было опубликовано во всех советских газетах. В том же январе Маленков был подвергнут резкой критике Пленумом ЦК, освобождён от занимаемой должности и… нет-нет, не арестован, не осуждён и не расстрелян: назначен министром электростанций. Январский Пленум ЦК КПСС выпустил резолюцию, в которой говорилось, что Маленков не является врагом, но он оказался слепым орудием Берии. Также Маленкова обвинили в фабрикации «Ленинградского дела», в возрождении правоуклонистских бухаринских взглядов. Маленков, само собой, безоговорочно признал свои ошибки.
Листайте, листайте хронику детства моего героя. Вдыхайте ту атмосферу, вникайте в обстановочку. Полезно и сердцу, и уму. 22-го апреля 1955 года в Москве, в Большом театре, прошло торжественное заседание, посвященное 85-й годовщине со дня рождения В. И. Ленина. На этом заседании выступил главный редактор газеты «Правда» Дмитрий Шепилов, который назвал Сталина «великим продолжателем дела Ленина» и в докладе ссылался на доклады и труды не только Ленина, но и Сталина. В конце своего доклада Шепилов заявил, что «столбовой путь истории к коммунизму был проложен и возвещен Марксом, Энгельсом, Лениным, Сталиным». К 85-летию В.И. Ленина были переизданы «Краткая биография» вождя, а также сборник литературно — художественных произведений «О Ленине», где Сталин характеризовался как «гениальный продолжатель бессмертного дела великого Ленина». Первомайские демонстрации проходили с портретами Ленина и Сталина. Над Красной площадью и Крещатиком в этот день, как всегда, также возвышались портреты Сталина.
8-го мая 1955 года состоялось торжественное заседание советского правительства, посвящённое 10-летию Победы в Великой Отечественной войне. Мероприятие осенялось общим портретом Ленина и Сталина. Также к 10-летию Победы была выпущена книга «Очерки истории Великой Отечественной войны», в которой Сталина называли «великим вождём», «главным организатором», «Гениальным стратегом» и «вдохновителем Победы в войне над немецко-фашистскими захватчиками». Тогда же почта Чехословакии выпустила серию памятных марок, посвящённых 10-летию победы во Второй Мировой войне, на одной из которых был запечатлён величественный монумент Сталину в Праге.
Далее? Извольте: 7 ноября 1955 года, 38-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции: портреты Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Доклад Кагановича на тему: «Роль Сталина в строительстве коммунизма». Финал: «Да здравствует великое коммунистическое знамя Маркса—Энгельса—Ленина—Сталина!» Выпущена марка: Ленин, провозглашающий Советскую власть, и стоящие позади него Сталин, Свердлов и Дзержинский. Кстати, это была последняя советская почтовая марка, изображавшая Сталина. Это удивительным уже тогда образом сочеталось с реабилитацией видных политических деятелей. 6 июля 1955 года реабилитирован венгерский революционер и участник Гражданской войны в России Бела Кун. 6 августа 1955 года был реабилитирован Ян Гамарник, в гражданскую – секретарь одесского подпольного горкома партии. 20 августа 1955 года был реабилитирован учёный-генетик Н. И. Вавилов. 22 ноября 1955 года Военная коллегия Верховного суда СССР реабилитировала членов Еврейского антифашистского комитета. Было заявлено, что «Дело» ЕАК сфальсифицировано Берией и Абакумовым – уже покойными. А 14 ноября 1955 года Президиум ЦК КПСС принял решение об учреждении Ленинских премий.
Последний раз в мировой истории и моей биографии день рождения Сталина, отлично помню, праздновался 21 декабря 1955 года. 76-я годовщина. В этот день снова вручали Сталинские премии. Все газеты страны украшались великолепными портретами Сталина. На второй странице газет была опубликована статья «Жизнеутверждающая сила идей Маркса—Энгельса—Ленина—Сталина». В этот же день в газетах были опубликованы статьи о планах открытия Мемориального дома-музея Сталина на его Ближней даче в Кунцево. Планировалось открыть музей в третью годовщину смерти Сталина, 5 марта 1956 года. Сталбыть, о разоблачениях февральского съезда ещё и речи не было.
Даже в начале 1956 года, за месяц до нежданного-негаданого выступления Хрущёва на пленарном заседании съезда, Военное издательство Министерства обороны СССР выпустило объёмные «Избранные военные произведения» Ф. Энгельса. В предисловии к книге И. В. Сталин вновь был назван «гениальным учеником Ленина», а оба вождя характеризовались как «великие военные стратеги». Тогда же вышла книга А. И. Черепанова «Под Псковом и Нарвой», посвящённой рождению Красной Армии. В ней ни слова не было сказано о том, как кадровые немецкие части там и тогда расколотили в пух и прах рабочую Красную Гвардию, наскоро названную Красной Армией и брошенную во чисто поле на погибель. Зато Ленин и Сталин также характеризовались как организаторы первых побед РККА. 21 января 1956 года газеты опубликовали доклад первого секретаря ЦК Компартии Украины Кириченко, экс-секретаря Одесского обкома. Этот доклад говорил о готовности республики «достойно встретить XX съезд КПСС». В конце доклада говорилось о том, что «великое учение Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина непобедимо».
В этом контексте, но – вроде дело происходило на другой планете, — в самом конце пятьдесят пятого, именно тридцать первого декабря была создана закрытая (!) комиссия П. Н. Поспелова по реабилитации жертв политических репрессий. Как ни условен термин «Сталинщина», а отсюда, из нашего далека, видно: процесс этого названия каким-то непостижимым образом сочетался с процессом, как бы это выразиться, «антисталинщины». Только первый широко рекламировался, второй же, обратный, избегал общественного внимания. В хронологической этой таблице колом торчит январская беседа Хрущёва с Энвером Ходжа, албанским лидером и горячим поклонником Сталина. Это осложняло отношения с Албанией (о которой советские люди, в основном узнали из кинофильма «Великий воин Албании Скандер-Бэк»), но Хрущёв закусил удила. Уже совсем накануне съезда, 30-го января 1956 года Президиум ЦК КПСС, по предложению Хрущёва, командировал в лагеря комиссии – с мандатами на право освобождать политзаключённых.
И дальнейшее также восстановлено автором на основе документов, которым можно доверять. 8-го февраля 1956 года комиссия Поспелова предоставила Президиуму ЦК КПСС отчёт о политических репрессиях сталинского периода правления. 9-го февраля этот доклад был заслушан на заседании Президиума ЦК КПСС. Стали спорить: зачитывать сие на съезде или нет. Молотов, Ворошилов и Каганович выступили против зачитывания доклада на съезде КПСС. В частности, Молотов заявил, что Сталина нужно оценивать как великого вождя. Тем более, именно так его воспринимает масса трудящихся. Любая попытка корректив поставит этот под сомнение, что, в свою очередь, грозит ослаблением единства партии и народа. Чем немедленно воспользуются враги и в стране, и вне ея…
За доклад выступили Хрущёв, Аристов, Шепилов и Микоян. Колебался Маленков. Через несколько дней, ещё во второй декаде февраля, Хрущёв каким-то образом (каким?) убедил Президиум – допустить на съезд доклад на тему: «О культе личности и его последствиях». Чистовик доклада он лично надиктовывал стенографисткам почти два дня. Так ли уж важно, каким-таким чином неправленная та стенограмма попала в мои руки? Куда важнее, что сличение его и чистового текста хрущёвского доклада демонстрирует первоисточник последнего. Проще говоря, это был материал комиссии Поспелова. Но в историю страны, континента, мира и в мою собственную историю он вошел, как феноменальный эксклюзивный доклад Хрущёва, открывший целую эпоху. Предыдущая завершилась смертью Сталина, новая стартовала, вроде как, с той трибуны…
Подписывайтесь на наши ресурсы:
Facebook: www.facebook.com/odhislit/
Telegram канал: https://t.me/lnvistnik
Почта редакции: info@lnvistnik.com.ua