- КАВКАЗСКИЕ ПЛЕННИКИ…
А эти строки, вероятно, вызовут у внимательного читателя сомнения. Поскольку – волею и фантазией автора перенесут его на Северный Кавказ. В Екатеринодар (Краснодар) и Пятигорск. При чём тут Одесса? Как говорили на Соборке, где имение и где наводнение! Может быть, лирические герои автора этого повествования и впрямь – герои. Может быть, они действительно достойны литературы и читательской памяти. Но нехай там, в Краснодаре (бывш. Екатеринодаре) или Пятигорске (бывш. Пятигорске) местные авторы про них и складають. А нас интересует, прежде всего и главным образом, Южная пальмира.
Читатель, разумеется, слышал о Машуке? О горе Машук? Да-да, той самой, одной из красавиц Кавказского хребта. Помните, у Лермонтова — «Где за Машуком день встает, А за крутым Бешту садится…». Господибожемой, сколькими трояками и пятёрками обязаны люди моего и предшествующих поколений именно этой лирической и географической категории на уроках и экзаменах. Помните – сочинение на тему «Типичный образ…»? И ответ на вопрос – какие горы составляют хребет, отделяющий Европу от Азии? В данном случае не об Урале речь: жители северного склона Главного Кавказского хребта правильно делали, считая себя европейцами. А их соседи (нередко – родственники) с южного склона и вообще Закавказья – азиатами. Хотя внешне мало чем отличались друг от друга. Да и нравами – тоже. Во всяком случае, в тот исторический период, о котором речь – в чём Вы сможете убедиться на примере судеб героев этого правдивейшего рассказа.
Да-да, Кавказ – вожделения альпинистов и скалолазов. И предмет нелюбви туповатых наших зубрил. Как известно – ну, тем, конечно, кому известно, — в него был влюблён без памяти лишний человек — армейский прапорщик Печорин. Место его дуэли с выдуманным Грушницким. Оно же — место гибели придумавшего их вполне реального поручика Тенгинского полка Лермонтова, сдуру ставшего под пулю вчерашнего своего друга-майора.
КРАЕВЕДЧЕСКИЙ СПРАВОЧНИК: «Место дуэли М. Ю. Лермонтова представляет собой поляну на северо-западном склоне горы Машук, на которой 15 (27) июля 1841 года погиб великий русский поэт. Отмечено обелиском. Входит в комплекс сооружений Государственного музея-заповедника М. Ю. Лермонтова и является одной из важных достопримечательностей города.
Постановлением Совета Министров РСФСР № 1327 от 30.08.1960 г. место дуэли поэта отнесено к числу объектов культурного наследия федерального значения».
Оно, конечно, одесситы не называют Лермонтова (в отличие от Пушкина), своим земляком. Хотя и не случайно назвали его именем лучший у себя курорт мира и переулок, в котором так достойно расположилось Одесского региональное отделение Украинской Академии Наук — издатель нашего журнала. Но судьба отнюдь не всегда иронизирует по-доброму: именно там, у подножия Машука и совсем рядом с местом последнего вздоха Лермонтова, был зверски убит один наш юный земляк, оставивший яркий след в истории революции, гражданской войны в Одессе и на Севкавказе. А надо ли подробничать о том, насколько история тех событий судьбоносна. Можно как угодно к ним относиться – дело, в конце концов, осведомлённости и вкуса. Но нельзя, будучи в своём уме, считать их несущественными и потому недостойными рассмотрения.
Рпт: действие данной пьесы имеет место в Одессе и на Северном Кавказе. Так что связь тут имеется, хотя для начала придётся читателю в этом поверить мне на слово. Не будучи твердейше убеждённым в сверхпопулярности моей предыдущей книги («Незабываемый восемнадцатый»), где подробно описана и эта трагедия, я по касательной всё же напомню о ней. Да-да, не драма, а именно трагедия. Вы, конечно, люди цивилизованные и знаете, чем отличается трагедия, от драмы. Знаете? Ну, конечно. Само собой разумеется. Но я, всё же и на всякий случай, решусь повторить: первая всегда завершается гибелью героя или героев. Даже – оптимистическая…
Так вот: да узнает читатель дорогой о том, что жили-были на свете, среди прочих миллионов и миллиардов землян, два таких человека: Сорокин и Шнайдерман. Один – казачьего сословия, для Кубани и Северного Кавказа — местный, коренной. Другой – пришлый, что называется, иногородний. Но в конце концов, их обоих свёл и пленил Кавказ. Он же их и погубил. Да, в молодые годы один убил другого. За что и сам вскорости был убит. Убийства эти облагорожено прозывались расстрелами по закону революционного времени. Хотя материалов следствия по их «Делам» и даже приговоров трибунала по этому поводу не ищите. Их нет и не было. В отношении первого Музей революции в Москве хранил (пока сам не растворился в тумане времени) клочок бумаги – рапорт командира сорокинского конвоя о расстрелянии и захоронении 21-го октября 1918 года группы штатских граждан – у подножия горы Машук. Что до второго – в пятигорском краеведческом музее автор этих строк видел фотокопию решения Чрезвычайного съезда народов Северного Кавказа (судебной инстанцией также не являющегося) – расстрелять…
Но до попадания в ранг героев моего повествования они оба успели и пожить, и поучиться, и повоевать. И даже стать героями классической литературы и кинематографа. О чём – позднее. Пока же подчеркну: досье этих ваших новых знакомцев сохранились во всей неприкосновенности. И потому имею возможность и честь представить… С кого начнём?
Сорокин Иван Лукич. Неплохо сохранились фотографии и даже документальная киноплёнка, давшие возможность реконструировать прозаикам, драматургам и кинематографистам его художественный образ. Образ, кстати, яркий, привлекательный и обаятельный. Вообразите: высокий, стройный. Плечистый. В пышных усах, естественно. Очень сильный и ловкий. В джигитовке и вольтижировке – первый по армии. Красивый. Исключительно храбрый. Ну, то есть, забубённая голова. Военный до мозга костей. И военный, что называется, большой.
Сменивший павшего в том же восемнадцатом генерала Корнилова вождь белого движения Юга России Деникин называл его в своей прессе ординарным казачьим офицером в чине хорунжего. По армейской табели о рангах этот чин означал что-то среднее между прапорщиком и подпоручиком. Но ведь таких фендриков у Антона Ивановича было, как у Трезорки – блох. У него на марше и в атаке в пехотных шеренгах шагали рядовыми штабс-капитаны и подполковники. Вспомним такого подполковника – Рощина Вадима Петровича, из толстовского «Хождения по мукам». И уже одно внимание к какому-то там хорунжему самого Антона Ивановича Деникина всякому знатоку скажет о реальной значительности этой фигуры. Добавим: к концу восемнадцатого года он был белым судом приговорён к смертной казни — заочно. За измену казачеству и отечеству. Поскольку воевал не в Белой, а в очень даже в Красной Армии. И занимал пост командарма-11, то есть командующего знаменитой одиннадцатой красной армией. Кто слышит об этом впервые, запомните: красной армии. И командующего ВСЮР, Вооруженными Силами Юга России, раздражало в тридцатичетырёхлетнем Сорокине вовсе не то, что он, некадровый казачий офицер (как Щорс — военфельдшер по образованию), воевал на стороне красных – у Троцкого в РККА их были тысячи и в экс-полковничьих, и даже в экс-генеральских чинах. Штука в том, что армия под водительством Сорокина причиняла много бед и хлопот белым. Боевые действия одиннадцатой красной армии Сорокина и десятой Калнина, — кремлёвским реввоенсоветом признавались, хоть и вынужденно, в целом успешными. Понятно, что это было высокой оценкой центром и стратегии Сорокина.
Увы, к описываемому времени положение его стало зловеще-парадоксальным. И дело не только в приговоре белогвардейского суда: он ясно ощущал и даже осознавал большую нелюбовь к себе и Деникина, и… красного Кремля. Ибо, командуя советскими войсками, вовсе не был большевиком. Он считал себя левым эсером и считался с эсеровским ЦК, а отнюдь не с большевистским. Благо дело, в Москве советской действовали одновременно два Центральных Комитета двух политических партий – левых эсеров (крестьянская) и большевиков (пролетарская). Это был период собственно советской власти, когда две советские партии составляли правительство в центре и на местах, работали относительно дружно. А расхождения свои решали, обращаясь к Советам. Да, тогда Советы в отличие от последующего периода, стояли над партиями и были реальной властью.
Но летом-18 этот центральный комитет партии социал-революционеров был ликвидирован большевиками — с партией эсеров заодно. Не поладив по вопросу Брестского мира, две правящие советские партии схватились между собой – как писалось когда-то в былинах, конно, людно и оружно. Эсеровские пушки стреляли по Кремлю, большевистские — по Трёхсвятительскому переулку, где размещался особый отряд ВЧК и где в подвале содержался арестованный эсерами сам Феликс Эдмундович Дзержинский. Победи тогда левые эсеры – кто знает, как тогда сложилась бы судьба лениных-сталиных и страны-народа. Но из летних лагерей подоспели верные латышские стрелки. Эсеры были разгромлены. И, как заявил уцелевший, таким образом, у власти предсовнаркома, одной партией в России стало меньше. А поскольку их к тому моменту у власти было только две, народ и не заметил, как Советы стали вывеской при власти партии.
Отныне и почти до конца ХХ-го века вся власть на территории красных принадлежала Советам чисто номинально. На деле — всецело находилась в руках одной-единственной партии. Точнее, одного-единственного ЦК РКП(б). Ребята его составляли решительные: обещанные революцией крестьянам – земля, рабочим- фабрики и заводы, а народам — мир были отложены до греческих календ – разгорались гражданская война и интервенция. Требовалась жесткая дисциплина и строжайшая подчинённость. И Кремль вовсе не был убеждён в том, что Сорокину это понравилось. И что в ближайшее время он не отмочит чего-нибудь в эсеровском вкусе. Но — пока фронт был в обороне, сидевший в пятигорской ставке, среди влюбленных в своего вождя войск одиннадцатой, он был для Ленина и Троцкого практически недосягаем. А тут, как на грех, и эта история с Крайним и Калининым…
2. МЕЖДУ ЕВРОПОЙ И АЗИЕЙ…
И однако же – представим второго героя. На сей счёт послушаем другого нашего, куда более знаменитого земляка. Юрий Олеша, предсмертная его книга «Ни дня без строчки…»:
«Ученик Шнайдерман сказал мне, что тот, кто подписывается на военный заем, способствует кровопролитию. Худой, рыжий, смешной, любивший мои стихи Шнайдерман. …Сейчас, когда я вызываю из прошлого этот образ, юноша, слышу, опять говорит мне, как говорил тогда:
- «Помни, стихи должны быть с содержанием. Ты хорошо пишешь, но настоящие стихи — это о борьбе». Да, он был революционером, этот юноша. Мы этого не знали. Знали те, кто его исключили перед самым концом гимназии, когда были отданы на учение уже восемь лет. Тут пропадает след Шнайдермана. Как он вышел в двери класса в последний раз, не помню. Прощался ли с нами, тоже не помню, потом отыскался его след. Он комиссар, коммунист на Дону. Так вот почему нужно писать стихи с содержанием! Так вот почему он был против кровопролития! А дальше его след кровав. Его расстрелял один из бандитских атаманов, как еврея и коммуниста…»
Да-да, при рождении второй наш герой получил имя и фамилию Михаил Шнайдерман. Виктор Крайний – партийная кличка, принятая ещё при царе в подполье, которую, по старой революционной традиции, профессионалы всех рангов и уровней обычно сохраняли на всю жизнь. Только жизни их имели разную протяженность. Ленин, Сталин, Троцкий, Литвинов, Каменев, Зиновьев, Молотов иже с ними оставались таковыми, в общем-то, до старости. Наш герой – только до двадцати лет. В двадцать его убил Сорокин. Вернее, конвоиры Сорокина — по его приказу.
Великий писатель Юрий Олеша был ещё и великим путаником. Он, конечно, гимназию окончил. В отличие от Миши Шнайдермана, его не исключили за агитацию против военного займа Николаю Второму. И в большевики он не записывался, и в подполье не залазил. И победившей в двадцатом году властью не допрашивался относительно того, что делал до семнадцатого года и в особенности – в деникинской Одессе девятнадцатого-двадцатого. Разумеется, он знал о том, что Европу от Азии отделяет и Кавказский хребет. Но вся гражданская война для него почему-то связана с Доном, где его гимназический приятель Михаил Шнайдерман, строго говоря и вопреки его утверждению, так никогда и не был. Он прожил на свете двадцать лет. Девятнадцать в Одессе и полгода — в Екатеринодаре и Пятигорске. Стало быть, ни на каком не на Дону, а очень даже на Кубани. На Северном Кавказе. И приказавший его расстрелять Сорокин был вовсе не бандитским атаманом, а очень даже, как вы уже знаете, командующим одиннадцатой красной армией, членом реввоенсовета которой и служил казненный в октябре 1918 года наш молодой земляк.
Эпизод гибели Виктора Крайнего (Михаила Шнайдермана) и его товарищей запечатлен популярным в 50-60-е годы советским боевиком «Кочубей», поставленным Юрием Озеровым на «Ленфильме» — по одноименной чудесной книге Аркадия Первенцева, которую мы в детстве-отрочестве зачитывали до дыр. Поинтересуйтесь, читатель мой любознательный. Настоятельно рекомендую. В том кинобоевике роль Виктора Крайнего сыграл артист В. Татосов. Переписываясь в конце семидесятых с родной сестрой Крайнего Э. Р. Лубоцкой, я — среди прочего — интересовался, насколько они похожи.
«Это большая творческая удача, портретный грим и работа артиста очень точны. Режиссёр Юрий Озеров тогда со мной советовался. Правда, Татосов значительно старше – ведь Мише было только неполных двадцать лет. Но в те времена люди изнашивались быстрее. К сожалению, несколько эпизодов работы и гибели Крайнего и его товарищей на Севкавказе в фильм не вошли, хотя и были мастерски сняты этим великим, я считаю, режиссёром. Да и показаны там только Крайний, Рубин и Власов. А казнены ведь с ними были председатель КубаньЧеКа Рожанский и Дунаевский — член ЦИКа. И Миша Каневский, одесский комсомолец, помощник Крайнего, делопроизводитель крайкома и, как я понимаю, ваш родственник…»
А вот как описал сам Алексей Толстой эпизод этой гибели в книге «Восемнадцатый год» классической трилогии «Хождение по мукам»: «Когда над темным и заснувшим Пятигорском, над Машуком разгорелись во всю красоту осенние звезды, конвойцы Сорокина тихо, без шума, вышли в квартиры председателя ЦИКа Рубина, членов Власова и Дунаевского, члена Реввоенсовета Крайнего и председателя ЧК Романского, взяли их с постелей, вывели с приставленными к спине штыками за город, за полотно железной дороги, и там, не приводя никаких оснований, — расстреляли».
Конечно, и тут – путаница. Никаких штыков не было и быть не могло. Штык – аксессуар пехотный, конвойцам-кавалеристам он ни к чему. Вооружены они были, шашками, револьверами, карабинами и полагающимися к кавказской форме кинжалами туземного образца – с применением какового оружия по приказу советского командующего члены советского же правительства были застрелены и изрублены. Да и был, повторюсь, к этому трагическому моменту Виктор Крайний не только членом РВС-11, но и зампредом ЦИКа Кубано-Черноморской Республики и секретарём крайкома партии. Так называемая неблагозвучность фамилии в то мрачное время (в отличие от дальнейшего, советского и светлого) не была препятствием для большой партийной, советской и военной работы.
Страничка его досье: «В. Крайний (1888-1918), участник дореволюционного подполья, один из организаторов Одесского Союза молодежи и его боевой дружины. Один из руководителей Пересыпьского райкома партии. Участник Январского восстания. С приходом немцев направлен на Северный Кавказ. 21 октября 1918 года в числе руководящих работников края арестован и расстрелян командующим всеми вооруженными силами Республики на Северном Кавказе Сорокиным. Похоронен на месте казни под горой Машук. Его имя носит одна из центральных улиц Пятигорска».
Из пятигорского городского справочника:
«Улица Крайнего. Одна из основных улиц меридионального направления, пересекающая всю центральную часть города. Возникла в середине XIX столетия и своим быстрым развитием обязана в основном торговле, так как в средней части проходила вдоль Базарной площади и даже являлась частью ее. Ближе к Подкумку вдоль улицы располагались обширные сады с редкими строениями. Более плотное заселение этой территории, получившей название Свиная балка, происходило на рубеже веков, как и верхней части улицы, которая именовалась Карачаевкой. После революции улица получила имя Председателя Северо-Кавказского крайкома ВКП/б/ М.И. Крайнего…».
Листая справочник, мысленно пройдёмся по этой улице. Гостиница «Пятигорск», ул. Крайнего, 43. Кафе «Хычинок», ул. Крайнего, 22. «Нижний рынок» — торговый центр. Ул. Крайнего, 47. Кафе «Осетинские пироги», ул. Крайнего, 50. «Еда на вынос». Ул. Крайнего, 75. Сувенирный магазин «Индокитай». Ул. Крайнего, 45 «А». Региональный деловой центр. Ул. Крайнего, 49. Пятигорская автошкола ДОСААФ, ул. Крайнего, 78. «Рив Гош», магазин косметики. Ул. Крайнего, 56. Пятигорский государственный научно-исследовательский институт курортологии. Ул. Крайнего, 3. Пятигорский переводческий клуб. Ул. Крайнего, 56. «Монокль», оптика в Пятигорске. Ул. Крайнего, 5. Пятигорская юридическая консультация. Ул. Крайнего, 43. Автошкола «ИнЭУ». Ул. Крайнего, 75…». Ну, и так далее. И тому подобное. Большая улица. Сказано же – одна из центральных…
Автор Ким Каневский
Почта для обратной связи: info@lnvistnik.com.ua
Подписывайтесь на наш Telegram канал: t.me/lnvistnik
2 thoughts on “Одессит у подножья Машука. Часть первая”