Хороший читатель не шапочно знаком с литературным творчеством Александра Бирштейна. Касается это и хорошего читателя нашего журнала. Известный писатель, автор многих книг и давний добрый друг нашего журнала, сотрудничал сотрудничает он с изданиями весьма выборочно. Так что его произведения публиковались в «Вестнике Грушевского» не случайно. Как и закономерным считаем наличие их в редакционном портфеле нашего журнала. Некоторые из них предлагаем Вашему высокому вниманию.
МЫ ВСЕ ПОД ПОЛУДЕННЫМ СОЛНЦЕМ
(Воспоминания и эссе)
Смотрите первый выпуск по ссылке.
*ВСПОМИНАЯ С ЛЮБОВЬЮ
Очень удобно начинать очередной текст строчками Корнея Чуковского:
— У меня зазвонил телефон…
Так и было. Зазвонил телефон, я взял трубку и услышал голос Жени Голубовского.
— Ты знал Макса Фарберовича?
— Конечно!
— Исполнилось десять лет со дня его смерти..
Десять лет… Шок! Я растерянно пробормотал что-то типа:
— Как быстро время летит…
А Женя продолжил:
— Напиши что-нибудь о Максе!
Я обещал подумать.
Подумать… Скорее, повспоминать, вернувшись далеко-далеко назад в далекий уже 1964 год, когда, вернувшись из колхоза, узнал от друзей, что во Дворце студентов будет совсем-совсем новая литстудия. Она будет состоять из литстудийцев, ранее ходивших в студию при Союзе писателей, ребят из Медина и нас – учеников поэта Сергея Александрова, который и будет руководить студией.
Конечно же, ребята – старики! – ходившие в СП держались отчужденно. А как же! Люди известные в городе. Морис Бенимович, в будущем автор обессмертившей его «Мясоедовской», а тогда просто Беня, был старше меня лет на 10-12, Миша Симоконь по кличке «боцман» еще старше… А без пяти минут кандидат наук Женя Почтаренко? А поэт-лирик-бомж Гена Барыгин? Олег Луговской, Макс Фарберовичв, Вася Афонин…
Знаете, настоящим писателем стал только Вася Афонин. Он очень хороший прозаик. А тогда он писал длинные, невероятно длинные стихи. Они были прекрасны по мысли, но излагались так долго, что становилось скучно.
— Вот бы прозой… — сказал как-то Генка Барыгин.
Так и случилось. Вася закончил юрфак, уехал домой в Сибирь и стал известным прозаиком.
Ой, кажется, я сильно отвлекся. Я же о Максе хотел.
Знаете, а Макс Фарберович стал как бы мостиком между нами, условно говоря, молодыми и «старыми, закаленными» литстудийцами. Он с нами подружился. А особенно с Леней Заславским и Алешей Цветковым. Если вдуматься-вспомнить, Заславский и Цветков тогда писали стихи лучше всех. Ленька тогда не был и не предполагал, думаю, быть серьезным журналистом, а просто писал удивительные стихи. А Алеша… Студент-химик, худенький, тихий, вечно с книжкой в руках. Тихий… Он не любит вспоминать о своих стихах того времени. И я не буду. Но, поверьте, они были потрясающими!
А Макс писал очень серьезные стихи. И читал их охотно своим низким, четким голосом. Вместе эта троица составила смесь крайне взрывоопасную. Тем более, у них образовалась база – квартира Ленькиных родителей. Ленин папа преподавал в Кишиневе, мама была там же, а огромная квартира с роялем посреди гостиной оказалась в Ленькином распоряжении. Ну, и его друзей, конечно. Но компания, начиненная всякими пакостными идеями еще и перемещалась по городу…
Не знаю, правда ли это, но Макс рассказывал, что они полюбили «гулять» на свадьбах. Заходили запросто, причем, гости невесты принимали их за гостей жениха, а гости жениха за гостей невесты. Выпивали, закусывали… Поздравляли, конечно. Все закончилось, когда кто-то, перебрав, не озвучил экспромт.
Невеста в талии – бревно.
Жених, как глист в инфаркте, сплюснут.
Все это было бы смешно,
Когда бы не было столь грустным.
За ними долго гнались…
Потом Цветков уехал в Москву, Заславский учиться в Питер, а Макс по назначению уехал в Казахстан.
Вести о нем доходили скудные. Женился… Что-то пишет… Вернулся в Одессу… Эмигрировал в Израиль. Живет в Кармиэле, участвует в литературной жизни города.
О смерти Макса мне написал чудный детский писатель Леонид Сорока. Он же прислал альманах, куда вошли стихи Макса, его письма. И статья самого Леонида Сороки памяти Макса.
Я нашел свою запись в Живом Журнале 2006 года.
«Это письма и стихи друга юности и одессита Макса Фарберовича, которого, увы, уже нет среди нас. Макс был потрясающе интересным человеком, изумительным собутыльником и замечательным рассказчиком. Его эрудиции могла бы позавидовать и какая-нибудь энциклопедия. Главный его труд «Очерки алкогольной топографии Одессы второй половины ХХ века», уже став легендарным, все еще полностью не издан, хотя положительную и радостную оценку творчеству Макса дали такие специалисты, как М. Жванецкий, О. Губарь и Р. Александров…».
Вот теперь самое время перейти к этим самым очеркам алкогольной топографии, тем более, что есть они у меня в лучшем виде. Есть, что комментировать, о чем рассказать. Поехали?
Да, предварительно должен присовокупить, что одесская алкогольная топография зиждилась на бодегах, винарках, наливайках и забегаловках, а отнюдь не на кафе и ресторанах.
…Разумеется, даже при относительной дешевизне тогдашней жизни, настоящие элитные одесские рестораны типа «Красного», «Лондонского» и «Украины» были для нас недосягаемы. Да и шашлычные типа «У тети Ути» дороговаты…
И еще. Фарберович, как и я, очень любил Новый базар, но в отличие от меня терпеть не мог Привоз. Поэтому, характеристика, данная им ниже винаркам Привоза несколько несправедлива. Зато все остальное…
… При формировании компании не принимались во внимание ни материальное положение и должность родителей, ни, упаси Боже, национальность. Встречали в те годы не по одёжке, а по таланту и начитанности…
Вот вам очень четкая и – главное! – справедливая характеристика компаний того времени. А ведь точно – мы никогда не думали о национальности или материальном положении друг друга. Может, поэтому наши компании были так разнообразны и дружны.
…вечером в будние дни и по выходным принято было «прошвырнуться» по городу или, как говорили в Одессе, «выйти в город»…
Маршруты «выхода в город» для обитателей разных районов были сначала разными. Кто-то шел от Соборки, кто-то от вокзала, кто-то, как мы с Жуковского… Но практически все, пройдясь по Дерибасовской сверху вниз или снизу вверх, обрастая при этом новыми людьми, сходились на бульваре. О, бульвар тогда любили все! По нему можно было гулять бесконечно, встречая знакомых, здороваясь, прощаясь, присаживаясь на скамейки, чтобы попеть знакомые песни с незнакомыми ребятами…
… Обычно находился инициатор, который и выступал с предложением «вздрогнуть», «освежиться» или «дать по банке». Начинались судорожные поиски финансов, выгребалось содержимое карманов и необходимая для затравки сумма обычно находилась…
… реальными объектами наших скитаний по городу становились одесские винные погребки (подвальчики), называемые в народе просто винарками или «бадегами» («бодегами»). … Слово «бодега» до сих пор бытует в испанском языке и означает винный дегустационный подвал (погребок, кабачок). В этом смысле оно часто фигурирует у Хемингуэя, который в Гаванне напивался в бодеге «Il Media»…
Как видите, Макс вполне научно, как и положено в серьезном трактате, подошел к теме. Вот я написал «в серьезном трактате». И задумался. И вот, что мне в голову пришло. Трактат Макса вполне серьезен. Он охватывает пусть одну, но далеко не маловажную сторону жизни молодой интеллигенции Одессы 60-х годов. А это огромное количество умных, образованных, талантливых людей, из которых выросли поэты и писатели, художники, артисты, моряки, инженеры и, увы-увы, эмигранты. Странное выражение «выросли эмигранты». Но, поверьте, на самом деле в одном потоке было две эмиграции – экономическая и совсем другая, состоящая из тех, кто, сломя голову, не зная, что впереди, кинулся не в открытую дверь, а в крошечную щелочку, образовавшуюся в этой двери. К ним принадлежал и Макс и еще многие и многие.
… Часть винарок представляла собой настоящие винные подвалы с «раньшенного времени». В них было прохладно и просторно, столики, как правило, не предусматривались. Были погребки явно более позднего периода, несколько заглубленные ниже уровня тротуара, иногда всего на несколько ступенек. Вдоль стен располагались узкие полочки – стойки для стаканов…
Вино в таких винарках стоило баснословно дешево. За десять-двенадцать копеек можно было выпить стакан вполне терпимого сухарика. Еще и конфету-подушечку к стакану давали! Винарки посещались как бессистемно, так, чаще всего, по определенной системе, именуемой кругом. Кругов было два – большой и малый. Макс очень точно очертил эти круги.
… где-то на рубеже 50-60х годов, бывшие вначале бессистемными (в духе броуновского движения), хождения по винаркам стали обретать некую завершенную форму. Постепенно выкристаллизовались два основных маршрута обхода заведений, которые стали называть «Большим кругом» и «Малым кругом». Точнее, это были не совсем круги. Если нанести точки на карту города, то скорее получатся два вытянутых эллипса. Эта система обхода стала каноном. Впрочем, иногда (при переборе) оба маршрута начинали напоминать символ бесконечности – ленту Мёбиуса…
Отдав должное Большому и Малому кругу, Макс переходит к, безусловно, важнейшей теме одесских базаров. Тема очень существенная, так как большинство одесских семей жило, живет и будет жить, покупая продукты именно на базарах.
…Походы на базар для одесских хозяек являлись неким мистическим ритуалом, который строго соблюдался и именовался «делать базар». Моя мать признавала только Новый рынок и мне нравилось сопровождать её…
Надо сказать, что и для моей семьи Новый был и есть самым главным, практически единственным рынком. Когда-то, когда я жил на Жуковского, таковым был Привоз. Это очень важно. Торговок и торговцев Нового и я, и жена знаем практически поименно. А это и скидки, и кредит и нужная подсказка, которая звучит так:
- Вам это не надо! – или, наоборот, — Это вам надо брать!
… На Новом базаре обстановка была спокойная, патриархальная, даже домашняя. Здесь торговали настоящие крестьяне со степных сел Коминтерновского, Беляевского и других районов. … Вдоль забора рынка со стороны ул. Конной (Артёма) стояли в ряд молдавские каруцы с дубовыми бочками, наполненными домашним молдавским вином. Коней выпрягали и они степенно жевали сено-солому, косясь на городской люд своими удивительными чувственными глазами. Сивоусые молдаване в барашковых шапках и смушковых кожушках наливали вино в огромные литровые алюминиевые кружки, прикреплённые к каруцам цепочками. …
… Вино наливали в поллитровые банки, откуда и пошло выражение «дать по банке»…
Закончив с Новым базаром, Макс переходит к Привозу. Как я уже говорил, Макс Привоз не любил. Отсюда и уничижительные характеристики винарок и вообще брезгливый тон. Я с Максом не согласен. Встречались и там хорошие места. Например, я, и не только я, высокого мнения о винарке колхоза имени Карла Либкнехта, расположенной рядом с рыбными лабазами. Кстати, наш общий с Максом друг, Саша Розенбойм (он же Ростислав Александров) был полностью со мной согласен.
… Пресловутый «Привоз» ни мать, ни я не любили. Кроме безумного скопления народа, вони и грязи, ничего хорошего вспомнить о нем не могу. Его незаслуженную славу можно объяснить только влиянием одесского мифа и особой энергетикой слов «Одесса» и «Привоз»…
… Это было подлинное «чрево Одессы». Среди трущоб на углу Преображенской и Новорыбной стоял довольно вместительный барак неопределённого цвета. Это и была настоящая «Привозная» винарка. Внутри темно, шумно и накурено. Тут ошивались всякие темные личности, шпана привозная. Вино было противное и сильно разбавленное. Много толклось спившихся баб, которых называли «синюхами». В общем, ниже этого заведения падать было некуда…
Эх, Макс, ну, не хочет он говорить о винарке колхоза имени Карла Либкнехта. Отделался одной нейтральной фразой. Зато у него есть добрые слова об овощняке на Староконном рынке.
… там был овощной павильон, где наша лаборатория отоваривалась многие годы «Лидочкой и Бэллочкой» («Лидией» и «Изабеллой»)…
Отдав должное базарам, чьи винарки, обычно, не входили в Большой/Малый круг, Макс, наконец, переходит к самим кругам. И… это упоительно. Пойдем, пойдем скорее, вслед за ним!
… Первая «точка» – подвальчик на углу улицы Гаванной (Халтурина) и пер.Маяковского (Малый пер.) Ввиду близости к Одесскому университету её называли «Университетской», «Студенческой», «Филфаковской» и «Cтанция метро Маяковская». … Столики стоячие и сидячие. Внутри уютно, накурено и шумно. …
… Завернув на Гаванную и, оставив слева костёл, направляемся в сторону Дерибасовской. В торце Гаванной – «Дом книги», с левой стороны которого приютился крохотный магазинчик «Поэзия». Заходим засвидетельствовать почтение его заву, бывшему военному корреспонденту и пииту, милейшему Владимиру Васильевичу Курбатову. В магазине витает стойкий дух «биомицина» (крепляк «Билэ мицнэ»), к которому Курбатов неравнодушен. В шуточной поэме тех лет я так писал об этом прибежище юных талантов:
Где вечно пьян, но ликом светел,
В кругу непризнанных светил
Старик Курбатов нас заметил
И с пьяных глаз благословил. …
… Покинув храм поэзии, выворачиваем на ул. Греческую (Карла Либкнехта). … Далее нас встречает фирменный магазин «Украинские вина». … «Шабское», «Перлына степу», «Пино», «Совиньон» «Надднипрянское» и «Оксамыт Украины». Здесь задерживались надолго, смакуя продукт и рассуждая о вкусовых качествах и методах пития различных алкогольных напитков фабрично-заводского и кустарного производства.
Выйдя вновь на Греческую, мы доходим до угла ул.Екатерининской (Карла Маркса) и переходим на противоположный угол. Здесь расположен знаменитый подвал «Два Карла». Подвал, прямо скажем, дрянной и неуютный. … Весь «цимес» этого пункта состоял в том, что в советское время улицы Греческая и Екатерининская носили имена двух немецких коммунистов Карла Либкнехта и Карла Маркса соответственно. Отсюда и название, отдающее некоей фрондой и даже издевательством над вождями мирового пролетариата. Эта хохма приводила в восторг приезжих, особенно питерцев и москвичей.
Двигаясь вниз по Греческой, повеселевшая компания достигает Пушкинской … По Пушкинской было принято двигаться не спеша, рассуждая о новостях политики и литературы, и декламируя стихи модных поэтов, прочитанные в свежем номере «Юности». … А под гостиницей «Красная» в глубоком подвале в 70-е годы открылось кафе-бар «Нептун», где собиралась одесская литбогема нового поколения. Здесь же собирались валютные представительницы древнейшей профессии – секс-работницы, обслуживавшие иностранцев и моряков…
Таверну, как мы ее называли, «Нептун» я помню. Но помню также, что вся местная богема собиралась не там, а в баре «Красной, где подавали хороший кофе и неразбавленный коньяк. Публика там была разношерстная: поэты, писатели, художники, актеры, вперемешку с ворами, нищими на отдыхе и проститутками. Отношения между «контингентом» бара были самые теплые. Более зажиточные, чем мы, проститутки или нищие могли и коньяком угостить, и денег занять. А в «Нептуне» интересно было вечером, где играл хороший джаз, и публика собиралась понимающая. Но пойдем дальше по Пушкинской.
… На квартале между Базарной (Кирова) и Большой Арнаутской (Чкалова) располагалась знаменитая винарка, получившая название «Профессорская» по аналогии с доисторической винаркой на Екатерининской. … Здесь – фирменная точка института им.Таирова. Выбор вин обширен, качество вне конкуренции, разливают и «Шампанское» («шампусик»). Большой выбор конфет для «закусона». Лучшее вино здесь – «портвейн таврический». .. Есть и свои достопримечательности. Например, местный бомж по прозвищу «Пушкин». …
… движемся далее и возле ЦУМа сворачиваем на Малую Арнаутскую (Воровского) и доходим почти до угла Ришельевской (Ленина) и Пантелеймоновской (Новорыбной, она же Чижикова). Этот угол – конечная точка «Малого круга». Здесь сразу две винарки – одна длинная и узкая на поверхности с небольшим заглублением, другая в подвале. Хозяин у них один – Изя. Славятся они душистыми винами типа «Лидия» и «Изабелла» и именуются в народе ласково «Лидочка и Бэллочка». Здесь наступает апофигей, народ расслабляется и впадает в несознанку. После перекура в блаженной расслабухе компания неспеша движется к винарке на углу Базарной (Кирова) и Екатерининской. Здесь вечная очередь аж на улице. Лестница крутая и узкая, восходящий и нисходящий поток посетителей мешают друг другу. Места мало, народ прижат, как сельди в бочке, конфетки мятые, вино (смесь) дерьмовое. Но, если вы хотите испытать весь кайф советской эстетики касания и услышать крепкое солёное словцо – то вам сюда. Здесь тусуются работяги и маргиналы с «Привоза». Эстетствующая молодёжь, как правило, эту винарку пропускает и следует до угла улиц Екатерининской (Карла Маркса) и Успенской (Чичерина), где имеется чистенькая уютная небольшая винарка с прекрасно оформленной стойкой. Здесь есть и неплохой кисляк, и смесь, и коньяк. Разливают и бутылочное. В общем, это и винарка, и магазин-бар в одном флаконе. Здесь задерживались надолго, беседуя «за жизнь» и обсуждая вечные и актуальные вопросы бытия, типа: – «Пить или не пить – вот в чём вопрос?» Здесь я часто выпивал с Геной Группом…
Еще одно знакомое имя всплыло. Гена Групп. А я и не знал, что они с Максом дружили. Генку я знал в юности. Потом был перерыв. А потом, уже в двухтысячные, мы встретились вновь. Гена стал издателем, издавал тоненькие наши книжки по очень низкой цене, практически меценатствовал. У него хранилась большая подборка работ Цомакиона, он мечтал ее издать. Не судилось… Гена скоропостижно умер в 2004 году.
… можно было двигаться далее по Екатерининской и, минуя вновь «Двух Карлов», выйти на Дерибасовскую. Но можно было свернуть на Александровский проспект (пр. Мира) и побалдеть на его скамеечках. Именно на этих скамейках родился «Романс алкоголика» – плод совместного творчества Алёши Цветкова, Лёни Заславского и автора этих строк:
Достаньте бутылку, достаньте скорее!
Заученным жестом сломайте сургуч!
Пусть в жёлтом окне заблестят батареи,
Похитив огонь у запыленных туч .
Купите селёдку, скорее купите!
Солёную голову суньте в карман!
Пускай ваш приятель в жестоком упитьи
С трубой водосточною крутит роман.
Не вы ль проползли под десятком скамеек,
Оставив штаны за ближайшим углом?
Так жуйте ж селёдку, глотайте скорее –
Трезва лишь милиция – ей поделом! …
Собственно, алкогольное путешествие по Малому кругу практически закончено. Осталось заглянуть в «Оксамит Украины» на Карла Маркса угол Дерибасовской и в «Куяльник» на самой Дерибасовской. Стоит ли. По-моему, мы уже «хороши». Не пойдем мы и по Большому кругу. Зачем? Желающие его узнать, прочтут о нем в интернете. А одесситы и так его знают. А я хочу закончить свое правдивейшее повествование стихами. Эти стихи писали литстудийцы на одну, навечно заданную тему. Тема была шутливой, хоть и включала в себя все случаи… не пугайтесь! – смерти. Стихов было много. Далеко не все удачные. Стихи Макса Фарберовича помню…
Умру в холодном декабре,
Людьми и тварями забытый.
А лампа будет все гореть,
Светя на шкалик недопитый.
Зайдет мой пьяница-сосед,
Холодный труп покроет матом,
И шкалик просмотрев на свет,
В карман засунет воровато.
………………………………………..
И лампочка перегорит,
И тьма наступит без предела,
И, колыхаясь, поглотит
Полуразрушенное тело.
Макс умер, сидя за компьютером.
Автор Александр Бирштейн