В тумане скрылась милая Одесса… Часть 2

Продолжение. Первую часть можно прочесть здесь.

4. У истоков нынешней реки…

Теперь — о Саше Фельдмане. Почему-то именно в таком варианте чаще всего доносит нам история его имя-фамилию. Как уже говорилось многократно и не мною, немало шуток-прибауток и анекдотов родились и прижились в Одессе после гражданской войны и в связи с переименованием Николаевского бульвара – его торжественно назвали бульваром Фельдмана.

Есть у меня приятель, народный артист Украины Володя Фролов. С младых ногтей в одесской оперетте, он играл и Мишку Япончика («На рассвете»), для чего досконально изучал ту эпоху. И в одной из интермедий рассказывает анекдот (диалог):

—Извозчик! Бульвар Фельдмана!
—Куды?
—Фельдмана, говорю, бульвар!
—Чаво?
—Ну, Николаевский бульвар, скотина!
—Га! Сколько ездию, а впервые слышу, шо в царя всея Руси Николая Второго була фамилия Фельдман…
—Что? С душочком-то анекдотец?

Разумеется, аппарат одесских извозчиков и дворников даже в то наскоро советизированное время не изобиловал благородством и интернационализмом. В дальнейшем, видимо, именно этот элемент (в купе с беглым крестьянством) перелился через край, заполнил передовые структуры власти в центре и на местах, привнеся черносотенные настроения под сень марксистско-ленинских лозунгов. В конце концов, это был изумительно уродливый гибрид пролетарски-революционного романтизма, марксова интернационализма и атеизма для праздников и прессы, и зловонного полуфашизма в будничной практике. И уродец сей раздавил всё разумное в коммунизме, канонизировав при этом уже бессмысленную вывеску. Так что честному коммунисту в семидесятые-восьмидесятые  уже попросту некуда было вступать. Мы были единственной страной в мире, где всё и вся было подмазано советским и коммунистическим миром, но коммунистической партии и советской власти на деле не было. Потому бывает и страшно, и смешно, когда ругательски ругают или возносят до небес коммунистическую партию и советскую власть. Как можно величать или обличать то, что было на вывесках и отсутствовало в действительности? Впрочем, у нас и не такое бывало…

Но сейчас, как говорится, не только об этом. В конце семидесятых мне, спецкору областной молодёжной газеты,  удалось встретиться с Петром Забудкиным, глубоким старцем, который прославился в ходе революции и гражданской войны в Одессе. Работал в подполье ещё до Октября-17, руководил в городе Союзом железнодорожников. Был одно время исполняющим обязанности председателя губисполкома. В этом ранге и вручал лично он Япончику и Фельдману тяжеленное, шитое золотом пурпурное знамя части. Он поведал мне о том, что — при очередной оккупации Одессы Саша Фельдман рвался на фронт. Но его оставили в городе для подпольной работы. И это —притом, что тут его знала всякая собака. Для конспирации он отпустил длинную густую бороду и гримировался собственноручно. Иногда прикидывался хроменьким и как бы сильно за-а-а-икался. Но сие не помогло. И в начале октября 1919 года местная пресса поведала о его таинственной гибели.

«Одесский листок» утверждал —убит на Базарной, у дома № 83, выстрелом в спину. «Одесские новости» уточняли: рядом с домом № 89 по Большой Арнаутской. Свидетелей акта не было, выстрелов никто не слышал. Тело довольно долго лежало на улице, к нему подходили прохожие. Кто-то из них его признал. Хворостин написал некролог для подпольной листовки —глубоко сожалел по поводу этой гибели. Но вскоре, в середине декабря, и сам погиб в белой контрразведке. Умер от пыток, в лютых  муках —как и юные подпольщики Острой и Латман, схваченные тогда же деникинцами.

После занятия нашего города Красной Армией их именами назвали улицы Одессы. Так было до 1941 года. А после второго пришествия Красной Армии в город Острой и Латман как-то «забылись». Или смена настроений уже исключала такие названия, как улица Остроя и Латмана? Впрочем, и улица Хворостина с некоторых пор — обратно Прохоровская.

Нечто подобное случилось и с бульваром Фельдмана. Обратим, наконец, внимание: речь —о лучшем, красивейшем и главнейшем бульваре города. Стало быть, Фельдман не был исторически проходной фигурой, одним из бесчисленных участников событий.

А кем? Кем был одессит, имя которого двадцать один год носил Приморский наш бульвар? Неужели не интересно? Ась?

Был он и при жизни легендарен. Старые одесситы причисляли Сашу к лику восставших на броненосце «Князь Потёмкин Таврический». Говорили, самостоятельный мужчина агромадного росту. Ходил зимой и летом в бескозырке, ленточки которой держал крепкими зубами из чистого золота. Бушлат, дескать, имел расстёгнутым на груди, рябил полосками рябчика. Само собой, это не имело ни малейшего отношения к действительности. Росточка он был чуть выше среднего. Худенький. С землистым изнурённым лицом политкаторжанина. Но тогда, в 1905 году именно его шлюпка вышла на рейд — Фельдман поднялся на борт «Потёмкина» и приветствовал команду от имени… одесских анархистов. К коим, безусловно, принадлежал. Профессиональный революционер, он был чуть ли не проклят роднёй, когда с треском исключался из Новороссийского императорского университета (ныне —Одесский национальный). Его отказывались понимать благонамеренные родители, столько сил вложившие в гимназическое образование сына, протискивание сквозь еврейскую процентовку. В высоком чине вчерашнего политкаторжанина он отправился в Америку, где подружился с русскими  эмигрантами-анархистами. С февральской революцией вернулся в Одессу. И уже с весны —секретарь президиума губисполкома. Активный участник Январского восстания. Вместе с Железняковым руководил действиями одесских анархистов. Их боевые отряды сыграли огромную роль в этом перевороте и в гражданской войне в целом. Само собой, вслед за сталинским «Кратким Курсом» искусство и литература принялись формировать отношение к анархистам, как к чему-то забавно-дурашливому и никчемному. И не без успеха. Но рано или поздно правда и о них воссияет. Если, конечно, воссияет…

С Брестским миром и приходом немцев остался в подполье, один из руководителей объединённого подпольного ревкома (большевики, эсеры и анархисты). При Антанте, когда красные подходили к Одессе, он возглавлял депутацию Совета рабочих депутатов к генералу Д’Ансельму для переговоров о… передаче власти в городе Советам. Вёл эти переговоры фактически сам Фельдман, поскольку он один только и знал французский язык.

И прежде по делам анархии знакомый с Япончиком, летом-19 Фельдман тесно сошелся с ним, с Михаилом Винницким. И был в авторитете среди его людей. При создании уже известного полка Япончик сам настоял на присылке к нему комиссаром именно «Сашка Фельмана», как он его называл. На свою же голову….

 

5. Два Фельдмана…

Фельдман, человек революционный до мозга костей, дисциплинированный и преданный присяге, не мог мириться с мишкиной вольницей. И в своих обязательных для комиссара политдонесениях честно и чётко указывал на слабые места части.

Напомню: при расстреле Япончика он не присутствовал —в последние трое суток находился в политотделе Якира. И потому не смог удержать полк ни от попойки по случаю первой победы, ни от бегства в тыл, поставившего  дивизию в  исключительно тяжелое положение. Он приехал после на место событий —вместе с Подвойским, в тот момент наркомвоеном Украины. Переживший многое и многих, товарищ Подвойский в сорок шестом вспомнил и этот эпизод. Для них разрыли яму с мишкиным телом. И начальство убедилось в том, что это —не очередная хохма Япончика. Тогда же был составлен соответствующий протокол за их подписями. Вот за что, по одной из версий, люди Мишки его и убили. Хорошо знакомый мне в семидесятые  Южный-Горенюк (при Деникине – начальник подпольной партийной контрразведки), допускал, что мотив тут был иной: ошмётки мишкиного полка продолжали священнодействовать в Одессе. И заради выкупа украли нескольких активистов подполья. Фельдман должен был с ними переговорить о дальнейшем. Не сговорились…

Он, сын зажиточных родителей и, между прочим, земляк Григория Котовского, приехал в Одессу из Бессарабии. Учился во Второй прогимназии (Пушкинская, 18, нынче —профтехучилище).

Ещё факт: его соученик —Ян Гамарник; в 1919 он, секретарь губкома, подпишет Саше Фельдману мандат комиссара в знаменитый полк Мишки Япончика. А потом станет армейским комиссаром первого ранга (генерал армии), начальником Главполитуправления РККА, главным редактором «Красной Звезды», заместителем наркома обороны, депутатом Верховного Совета СССР, членом ЦК ВКП(б). И в 1937 году застрелится из именного («От РВС СССР») маузера в своём кабинете. Это —когда вдруг арестовали высших военных. И на допросах они стали давать показания на него. В общем, дожидаться ареста и таких щадящих допросов он не стал.

Его на всех постах сменил сейчас же другой наш земляк —Лев Мехлис. Вот уж во истину —тесна история для одесситов…

Да, не забыть бы: есть основания считать, что в августе 1918 года Фельдман сражался в Коммунистическом батальоне вместе с Александром Хворостиным. Их тоже расколотили. И они пробились к … махновцам. В отряде были и другие анархисты, потому встретили их хорошо. Хворостин и Фельдман отправились в штаб Махно за помощью. На станции Реуцкая они увиделись с известным анархистом Волиным — правой рукой Батьки. Он выписал им специальный пропуск, с которым они за десять дней на перекладных добрались до родного города. Здесь уже были интервенты и деникинцы. Наши герои связались с подпольным ревкомом, были кооптированы в его члены. Саша Фельдман снова стал секретарем этой организации. Пригодилось его знание французского языка —для работы среди французских войск.

Экзотика интервенции порождала немало ярких сюжетов. Мишка Япончик, как уже сказано, продавал ревкомовцам ручные гранаты, незаменимые для уличных боев. Нужны были деньги.

И это породило на свет уникальный документ, долгое время хранившийся в запаснике Музея революции.  Соколовская обращалась в Москву к Ленину с просьбой прислать нужные суммы. Она писала: «Одесский пролетариат —это бандиты, спекулянты, гниль. Возможно, мы попадем в самое отчаянное положение, накануне падения Одессы останемся без средств, но  в Одессе без денег революция не двигается ни на шаг». Несколько не романтично, но убедительно. Дерзну присовокупить: это касается не только Одессы. Поверьте историку —от финдовольствия прямо зависел исход любой революции в мире. И деньги были подпольем получены. Почти полмиллиона.

В связи с чем имеется и ещё одна версия фельдмановой гибели. Глаза и уши Япончика дознались о факте и сумме, но не ведали о ее высоком предназначении. И доложили Мишке о деньгах из Москвы. Всё решилось просто: бандиты похитили двух подпольщиков. Посадили в подвал на Молдаванке и потребовали большой выкуп. На переговоры с самим Мишкой Япончиком вызвался Саша, которого блатные уважали. Встреча в верхах состоялась в обжорке у синематографа «Иллюзион» на Степовой —там после был кинотеатр «Серп и молот». Мишка был глубоко и искренне возмущён действиями своих людей, называл их петлюровцами и контрой. И угощал Сашу контрабандным коньячком. Ревкомовцы были отпущены.

Карты в дальнейшем здорово запутало простое совпадение: в истории гражданской войны в СССР фигурирует товарищ Фельдман. Но отнюдь не Саша, а очень даже Борис Миронович. Профессиональный революционер, он тоже формировал части РККА, служил начальником оперативного отдела и начальником штаба ряда частей и соединений, округов. И даже замещал командующего войсками Московского военного округа. Комкор —то есть, три ромба в петлице. Генерал-полковник. Последняя должность —член высшего военного совета наркомата обороны СССР, начальник главного управления по комначсоставу РККА.

С этого поста он был снят в начале лета 1937 года, исключен из партии, арестован. Судим по «военке». И в середине июня-37 расстрелян вместе с Тухачевским, Уборевичем, Егоровым, Примаковым и другими высшими советскими военными, героями гражданской войны. Многие уверены в том, что он —одессит, и что бульвар в Одессе над морем носил его имя и переименован в связи с осуждением и казнью. Но, повторюсь, Борис Миронович Фельдман —из Беларуси, никогда в Одессе не был. А название нашего бульвара именем Фельдмана отменил вовсе не Сталин в

1937 г, а Гитлер в 1941, при оккупации города. А потом, в сорок четвертом, под неизменной  вывеской большевизма и пролетарского интернционализма   уже во весь рост стоял вопрос о неблагозвучности фамилий,  о хороших и плохих национальностях. И одесситы с лёгким сердцем сдавали память своих вчерашних кумиров. Как говорится, что ни поп — то батька.

Впрочем, одесситы ли? Все ли одесситы —одесситы? История тут намешала такое, что для ответа на сей вопрос потребуются тома. Да-с, не все и москвичи —москвичи. Вообще не все горожане —горожане. Не отсюда ли лёгкость настроенческих перемен в нашем народонаселении? Так же запросто коренные одесситы (ну, поскольку таковые сегодня вообще имеются в Одессе) называют Паустовского или Олешу своими земляками? На каком-таком основании? Ведь родились они вовсе не в Одессе. Вопрос, конечно, неинтересный. Уже хотя бы потому, что коренным одесситам —для того, чтобы кого бы то ни было кем бы то ни было считать, вовсе не обязательно было иметь какие-то основания. Было бы, как говориться, желание. Так стали нашими земляками Суворов, Пушкин, Мицкевич. И товарищ Сталин —некоторое время, с 1937 года и до ХХ съезда КПСС в 1956 году, до хрущевского разоблачения культа личности. Да, он был лучшим одесситом. Как, впрочем, и лучшим харьковчанином, архангелогородцем и пензюком.

Продолжение следует…

Автор Ким Каневский