«…Что мир весь рядом с ним,
С его горячей медью?
Судьба, судьбы, судьбу,
Судьбою, о судьбе».
(Булат Окуджава)
Продолжаем знакомить читателя нашего с теми участниками Научно-Литературного Общества ОРО Академии Наук Украины, с которыми он до сих пор почему-то (почему?) не очень-то и знакомы.
Будьте знакомы: Марина Николаевна Ильюша – руководитель Научно- Исследовательского Института «Международное судьбоаналитическое сообщество».
- С чего начинается судьба…
– Вы – человек относительно популярный в научных кругах и треугольниках. Но читатели наши — люди разные. И в символическую нашу гостиную сходятся для таких встреч из самых разных сфер, классов и слоёв. А под этим гостеприимным кровом все и впрямь равны. По крайней мере, в пределах нашего общения. Вот и давайте представимся бесценному нашему читателю. Начнем с семьи.
– Родилась в Киеве. Стало быть, киевлянка. Папа был инженером-технологом. Между прочим, работал на заводе «Арсенал», том самом, знаменитом. Мама была работницей типографии. Полиграфист. Наборщик, насколько я помню.
– Вообще говоря, среди пролетариата традиционно наборщики считались самыми просвещенными и начитанными.
– Да, читала много, набирала много. Просто… я тогда маленькая была, не вникала в подробности. А потом мама уже сменила род деятельности.
– А наборщик чего – журнала, газет?
– Книг.
– Ну, вот видите, это исконная рабочая аристократия рабочая. И что же, вас трое было в семье?
– Нет, у меня старшая сестра есть. Она, кстати, работает тоже в нашей компании. Светлана Николаевна, редактор газеты «Твоя судьба», слыхали? Это — моя сестра, на два года меня старше. Это моя судьба. Ну, как все, наверно, ходила в садик. Садик назывался «Звездочка».
– Так и светитесь до сих пор? Это – там же, в Киеве?
– Да. Это все было в Киеве. Садик в Киеве, школа в Киеве. Обычная средняя школа.
– По некоторым признакам и, если только я не ошибаюсь, на литературу там не сильно налегали?
– Нет, на литературу не сильно налегали. Во всяком случае, лично я мечтала с самого детства о большом пианино. Играть на пианино.
– Слух у Вас? Голос?
– Напевала. Слух у меня был… так себе. Он уже в музыкальной школе развивался. Я в 6 лет пошла в музыкальную школу.
– А дома кто-то пел, музицировал?
– Папа играл на гармошке, на гитаре, на баяне и учился в музыкальной школе. Он когда-то учился играть на кларнете. Но всерьёз не пошел по этому пути.
– Но дома музыка звучала?
– Да. Гитара, гармошка…
– По какому поводу он играл дома? Занятой человек, он уставал, наверно, на заводе…
– Праздники, компании…
– А Вам он аккомпанировал?
– Нет. Вот такого не было, это — я сама. Хотела научиться играть на пианино очень, мечтала. Вот и пошла в музыкальную школу, по классу фортепиано. Отучилась год и бросила музыкальную школу.
– Почему?
– Не знаю. Или тяжело было, потому что одновременно пошла и в первый класс в школу, и первый класс в музыкальную школу, в один год.
– И до чего-то Вы все-таки дошли? Год – это большой срок, за это время можно петуха выучить курить.
– Честно, уже даже сейчас не помню. Какие-то детские мелодии…
– «Чижик-пыжик»? «Собачий вальс»?
– Да. Вот по этой школьной программе отучилась год. Окончила хорошо.
– А дома был инструмент?
– Был. Да, купили фортепиано.
– И Вы сидели за ним, и он-то надоел?
– Точно. И мне вот это надоело, и я оставила ровно через год музыкальную школу. И повторно я пошла уже в музыкальную школу в 16 лет, через 10 лет. Можно сказать, — уже сама. Опять захотела.
– Что значит — «сама»? Родители не знали?
– Нет, знали. Но я имею в виду, что уже никто не заставлял.
– И никто не отвел Вас. Просто пошла?
– Да, просто пошла. И пошла уже на фортепиано и эстрадный вокал. Я мечтала быть… артисткой.
– Актрисой?
– Певицей.
– Вообще, у Вас, кажись, актерская фактура. Но какой жанр Вас привлекал – классика, современный?
– Эстрадный. Да, современный. Хотя я брала отдельные частные уроки академического вокала, классического. И, можно сказать, что именно там как-то больше всего развили голос, слух.
– А какой у Вас голос? Если не ошибаюсь, лирическое сопрано?
– Да, лирическое сопрано.
– Репертуар? По учебной программе — что Вы пели?
– Ну, на эстрадном вокале что поют? Песни эстрадные, современные. Конкурсы какие-то были, детские песенки.
– Иностранные или отечественные?
– Больше отечественные, иностранных мало.
– Ну, например, что врезалось в память?
– Песни из репертуара Ани Лорак, Пугачева, Таисия Повалий, Билозир. В этом роде…
– А к авторской песен Вас как-то не тянуло?
– Нет, сама не писала.
– Романсы?
– Романсы, наверно, больше когда требовала программа – экзамены в музыкальной школе были. Если требовали, то пела.
– Узнаю нашу школу. Ясно. Итак, закончили, по крайней мере?
– Музыкальную школу закончила, да.
– И у Вас появилась, так сказать, ксива?
– Да, бумажка.
– И кем вы стали, согласно этому документу?
– Эстрадный вокал и класс по фортепиано.
– После еще надо поступать в училище?
– Да. Но дело в том, что… пока училась в музыкальной школе, после 9 класса общеобразовательной я… поступила в техникум. Я мечтала быть дизайнером одежды. Окончила Киевский техникум легкой промышленности, поступила в Институт технологий и дизайна, отучилась там год, бросила и поступила в институт уже на вокал, в такой ВУЗ: Академия руководящих кадров культуры и искусств. Она находится в Киеве, на территории Печерской лавры.
– А кого она готовила?
– Факультет «эстрадный вокал», специальность – «руководитель вокального ансамбля, эстрадный вокалист». Окончила Академию.
- Знак судьбы: «Впереди – крутой поворот…»
– Прошло время. Вы занимались другими вещами. Но музыка должна была засесть где-то у Вас. Бесследно это не проходит. Что засело Любимая Ваша вещица?
– Наверное, пожалуй, самая любимая… композиции – это «Призрак оперы».
– «Призрак оперы»… Це що воно таке?
– Это из мюзикла, который так и называется: «Призрак оперы».
- Есть у меня академический диплом.
– И там пишется…
– Эстрадный вокалист, руководитель эстрадного ансамбля.
– О, чин немалый. И что, руководили?
– Нет, пошла работать в музыкальную школу. Знаете, когда я училась еще в Академии, мне казалось, что даже если не стану артисткой, я точно найду себе работу – в музыкальной школе буду работать. Но не тут-то было. Знаете, как оказалось, даже в музыкальную школу было очень тяжело попасть на работу, государственные структуры, все места заняты.
– В провинции это проще, а в Киеве – конечно. Вы б еще в Москву попробовали или в Ленинград. Да и Одесса…
– Ну, да. И пошла работать в частную вокальную студию, которую открыла моя преподавательница по вокалу. Она меня знала, я у нее училась, и мы вместе работали. Преподавала вокал.
– И чего Вы там достигли?
– Я работала там до того момента, когда пришла к Олегу Викторовичу в компанию.
– Вот! На этом – вступление закончилось. Начинается главная часть. А как Вы, собственно говоря, сюда пришли?
– Я узнала об Олеге Викторовиче Мальцеве и о Прикладной науке от знакомого, который в Киеве пригласил на некий семинар. Такой, можно сказать, ознакомительный, что ли, вводный семинар, на котором рассказывали о Прикладной науке, что она вообще такая существует, и об Олеге Викторовиче. Да, всё было просто: знакомый пригласил, пошла за компанию. В обще-то, можно сказать, случайно.
– Может быть, это – та ситуация, о которой диалектики говорят: случайность – частный случай закономерности?
– Да. Похоже на то. И вот там я впервые вообще услышала об Олеге Викторовиче, пришла домой, посмотрела в YouTube видео. Строго говоря, е могу сказать, что меня сразу заинтересовало это. Я бизнесом не занималась, меня это как-то не заинтересовало.
— Какое совпадение: меня – тоже. Бизнес – не Ваша стихия?
– Ну, нет, тогда я вообще не понимала, что это такое.
– Доктрина Олега Викторовича как раз сводится еще и к тому, что наука должна так или иначе иметь прикладной смысл и сама на себя работать.
– Да. Точно. Это меня и заинтересовало.
– Стало быть, наука – не без бизнеса. Это Вас не вдохновило?
– На тот момент – нет. Повторю: тогда не знала вообще, что такое бизнес. Преподавала вокал. И считала, что я не бизнесмен, и мне это не нужно. Когда я посмотрела какие-то видео на эту тему, меня не заинтересовало. Но моя старшая сестра начала ездить на семинары, уже к Олегу Викторовичу. И вот, в очередной раз, когда она вернулась с семинара, который назывался «Специальная медицина», поделилась со мной информацией и впечатлениями… Это оказалось очень интересно. Это, можно сказать, было открытием.
И вот… как будто…. произошло какое-то зажигание. Буквально: что-то щелкнуло. И с этого момента я всерьёз заинтересовалась Прикладной наукой. Я попросила какие-то лекции, рефераты. Книги, подробнее ознакомилась, что это такое. Я прочитала книгу Олега Викторовича «Против лома нет приема». Впечатление – яркое. Ну, и с этого момента я начала смотреть-слушать лекции в YouTube, уже как-то это все стало интересно. Втянулось.
– А лично Вы познакомились?
– Познакомилась позже. На семинар я поехала где-то через месяца четыре.
– В Одессу?
– Нет, тогда еще в Севастополь, в Байдарскую долину. Это уже было совершенно необычно. Тогда проходили семинары в долине, жили в палатках. Я никогда не была зимой в палатке, да ещё и в горах. Вообразите. И, конечно, в первый день, когда мы шли туда, в горы, я думала «Боже, что я здесь делаю!». Так холодно, ветер, даже мелкий снег с дождем сыпали. Это был январь. Забуду ли — это было 18 января.
– Без папы-мамы.
– Без папы-мамы, да.
– Вас не обидели?
– Нет, наоборот, отогрели, чаем напоили, бутерброды дали. У костра обогрели. Что меня больше всего впечатлило, когда только увидела Олега Викторовича вживую – это глаза. Вот он только подошел, просто поздоровался, спросил, как мы доехали. Мне казалось, что я таких глаз никогда не видела в своей жизни.
– Ну, это эмоциональный уровень. Впечатлительная вы девушка. Музыкантам положено. Но что касается собственно дела, его сути…
– Тогда я ехала на семинар, он был посвящен технологии решения задач посредством слова. Я ведь занималась вокалом, у меня были и такие ученики, у которых были дефекты речи – заикания, «р» не выговаривали. И мне был интересен вопрос, как избавить человека от таких недостатков…
– А каким образом они к Вам попали на учебу, когда у них «фефекты фикции»?
– Были разные люди.
– Вы что, логопед?
– Нет, я не логопед. Но мне было всегда интересно, как человека избавить от этого дефекта.
– Но есть методика. Вы что, изучали ее?
– На тот момент нет. Просто мне как педагогу по вокалу было интересно. Вот даже, знаете, есть явление, когда люди заикаются, когда разговаривают, но, когда поют, не заикаются.
– Да, заикам рекомендуют нараспев говорить. У меня когда-то был такой солдатик, докладывал нараспев…
– Да. Точно: когда нараспев – заикание проходит.
– Это Вы сами открыли или все-таки учили где-то, читали что-то из методики, чтобы он напевал, а не говорил?
– Я об этом читала, слышала где-то, наверно, в Интернете. Было интересно на практике , можно ли все-таки как-то избавить человека от заикания. Хотя они к нам не приходили с целью вылечить заикание. Они приходили петь, кому-то нравилось, опять-таки, т.е. они с другой задачей приходили.
– Голос и слух был какой-то минимальный?
– Да.
– А на что они рассчитывали?
– Знаете, в тот момент времени, когда я работала, преподавала вокал, стало очень популярно караоке. Вот повсеместно были караоке-клубы. И приходили даже взрослые люди.
– Ну, это времяпрепровождение.
– Ну, вот кто-то просто хотел научиться для себя, чтоб красиво петь в караоке. Вот тогда это был прям пик какой-то, и было много людей, которые просто хотели научиться петь для себя, чтоб, знаете, просто в караоке попадать в ноты.
– Ну, да народ наш певучий. Просто для себя никто не учится, для себя поют.
– Ну, вот сейчас очень многие учатся для себя, вот даже просто для того, чтобы в караоке петь. Раньше это было как-то странно, ну, а сегодня… Даже бабушки приходили, которые хотели научиться петь колыбельные для внуков.
– Для внуков тоже надо учиться?
– Ну, вот, представьте, приходили учиться.
– Занятно. Едем дальше. Итак, для Вас открылась какая-то дверь в этом бесконечном коридоре. И что-то Вас туда, какой-то гипноз, какой-то ветер вовлек. И Вы туда зашли. Первые шаги. Что дальше?
– Первое – это был семинар, на который я попала как участница. Скажем так, уже на этом семинаре я получила ответы на вопросы, которые долго меня волновали, беспокоили, и никто не мог ответить на эти вопросы. И притом, знаете, было так, что я даже не задала эти вопросы Олегу Викторовичу. Вот он как-то в рамках семинара на них ответил. Меня тогда волновали вопросы и о смысле жизни. И вообще… зачем я лично живу. Был даже такой момент, что тогда мне 24 года и не было… Да, прямо скажу: не было интереса к жизни. Вот так, ни много, ни мало. Был некий тупик и вопрос «зачем жить дальше?». Просто ходить на работу как все люди еще 50 лет или 60?
- На пороге судьбы и за ним…
– Да этот вопрос в воздухе висит вообще с древних времён. . И что, Вы там получили исчерпывающий ответ на такой вопрос?
– Да. Я посмотрела на людей, которые живут, знаете, по-другому, что ли, у которых есть смысл жизни, у которых интересная жизнь, эффективная, результативная. Потому что я понимала, что в 24 года работник музыкальной школы – знаете, это, наверно, не то было, чего бы мне хотелось.
– Неудовлетворённость…
– Да. Ну, это вопрос интеллигентской психологии. Где Вы видели интеллигента, который был бы удовлетворен, тем более, собой. Что такое интеллигент? Это, прежде всего и главным образом, недовольный собой человек. Это нелегко, утомительно. Даже, бывает, изнурительно. Но это и движет человеком . Собственно, вас это тоже подталкивало.
– Ну, да. Пожалуй.
– Вот! Видите, как интересно! Мечта драматурга: поворот темы. Наконец, Вас осенило – «вот оно», свет в конце туннеля. Взошло красно солнышко. И Вы зубами — в этот гранит науки…
– Да. Можно сказать и так. Большого преувеличения не будет. Я начала заниматься, учиться дистанционно – жила-то в Киеве, стала приезжать на семинары в Севастополь, И в какой-то момент Олег Викторович сказал, что ему нужен помощник и предложил это мне.
– Выписал Вас из Киева.
– Да, именно так – В Севастополь. И вот, я приехала работать туда в компанию, помощником Олега Викторовича.
– Если не секрет, каковы были Ваши обязанности? Вы же договаривались как-то, должны будете делать то-то и то-то.
– Ну, помогать.
– Организационно или научные?
– Организационные моменты. Сразу научных не было. Сначала организационные поручения, конечно. Училась одновременно. Как Вы видите, у Олега Викторовича каждый день какие-то исследования, лекции, семинары, книги.
– Даже бывает несколько раз на дню.
– Именно. В этой атмосфере, в этом ритме получала соответствующее образование.
– Когда Вы переступили порог этого храма науки в качестве, ну, в общем, младшего работника, младшего сотрудника, вот тогда Вы уже думали, что, здесь вырасту, буду заниматься собственно наукой, руководить подразделением»?
– Нет, конечно. Тогда я так не думала.
– А что полагали? , Трудоустроились – и так себе, до пенсии?
– Нет. Безусловно, нет. Хотелось добиться результатов, научиться, вырасти. Но о карьере не думала. Это даже и в голову не приходило.
— Должность ваша — руководитель НИИ «Международное судьбоаналитическое сообщество». Понимаете, как сие звучит для наших читателей, простых смертных? Это же чин немалый.
– Да, пожалуй. Это и для меня звучит более чем серьёзно.
– Это было как-то так для Вас сюрпризом, что ли?
– Можно сказать и так. Работала, работала. И — назначили на эту должность».
– Насколько я знаю, в академии это не происходит просто так, за красивые глаза.
– Ну, безусловно. Но вы меня поймёте, если скажу, что самой как-то неловко судить и говорить о своих заслугах. Значит, так надо…
– Отбросим обывательскую скромность и мещанскипонимаемый стыд. Вы же – гражданка современная, эмансипэ. Да и читатель наш – свой человек.
– Смотрите, основатель этого института — Олег Викторович, основал его еще в 2015 году. А уж значительно позже вручил мне этот портфель.
– Академик Мальцев таких, кадровых ошибок не любит и не допускает.
– Ну, конечно. Вот и выходит, как я сказала: так было надо.
– Стало быть, за Вами уже какие-то подвиги были.
– Стало быть, были. Правда, когда я пришла, сказала так: «Не хотелось бы работать с людьми. Вот можно любые задачи, только не работа с людьми».
– А с кем же тогда? С животными, что ли?
– Имелось в виду – не координировать жизнедеятельность людей, не командовать ими. Так я тогда воспринимала саму себя. И Олег Викторович сказал: «Тебе – только с людьми». И действительно, в ходе уже определенных задач, консультаций людей… Олег Викторович сказал: «Марина, ты – терапевт». И действительно, я могу теперь сказать, что мне нравится работать с людьми, возиться с ними, Вроде того, что было в музыкальной школе – мне хотелось понять, откуда заикание, как вылечить его.
– Это Вы сострадали, сочувствовали, так сказать, болезненным. А здоровым?
– Ну, здоровым помочь… Если они хотят каких-то успехов, результатов в жизни добиться. Да и иные здоровые… только думают, что – здоровые.
– А, может, здесь сработало то, что иные из них подозревают — как вы когда-то, что « Заблудились в небе», и их надо выводить на дорогу?
– Таких людей не так уж и мало, как хочется думать. Ну, тех, которые, как вы говорите, заблудились в небе.
– Это — не я. Это – Мандельштам. Но Вы подобное познали, возможно, не по поэтическим сборникам, а по учебникам, а пережили сами. Вам это ощущение знакомо.
– Да. К сожалению…
– И когда людям особенно не с кем поговорить на эту тему… А вот тут-то им Вас Бог и послал. Может быть, в этом дело?
– Возможно, и в этом. Пожалуй, да – верно.
– Вот, видите. Будем Вас и ваши занятия приоткрывать читателю постепенно. На этой стезе вы оказались и потому, что Олег Викторович, не только социальный, но и индивидуальный психолог. Он вас открыл?
– Знаете, я всегда говорю так. Олег Викторович обо мне знает, наверно, больше, чем я сама о себе.
– О нем говорят, что он видит человека насквозь и даже глубже.
– И даже глубже, да.
– Ну, вот. В принципе, даже если бы эта встреча была единственная удача в Вашей жизни…
— То уже того довольно, чтобы не считать себя неудачницей.
– Тем не менее, работать надо. Удачница вы или нет, надо оправдать оказанное вам высокое доверие. Оправдываете?
– Стараюсь оправдывать.
– Вот вы можете рассказать читателям о том, что из себя представляет ваш рабочий день, главы такого вот загадочного в чем-то НИИ?
– Ну, почему «загадочного». Наша деятельность достаточно открыта, я имею в виду в Интернете, у нас проходят научные исследования в области психологии, судьбоанализа, написание книг, консультация людей, каждый день, можно сказать, по несколько консультаций…
—– Работа над книгой – это уже литература. Не зависимо от жанра, рода и вида. Она может быть художественной, публицистической, научной, научно-популярной. Но все равно, это — литература. Стало быть, Вы – литератор, так или иначе, человек пишущий.
– Я себя не называю литератором.
– Будем логичны. О профессионализме уже не говоря. Ну, можно ли писать, не будучи писателем? Так не бывает. Есть писатели получше, похуже, знаменитые и не очень. И очень «Не». Человек науки, да и вообще – культурный человек, — не может не писать. Письма, записки, дневники. Уже – писатель. Даже терминологический оборот «Начинающий» не правомерен. Как сказано – «…Тот, кто ещё не начал – не поэт, Кто начал – тот уже не начинающий».
– Если иметь в виду собственно литературу… я, видимо, на пути к тому, чтобы стать писателем.
- Счастливого пути. Как говорится, там и встретимся. А каковы подвиги на этом поприще?
– Мы, весь научный отдел участвует в работе над книгами, которые создаются в институте под руководством и при авторстве Олега Викторовича. Он — носитель темы, идеи, разрабатывает все исследования. Мы работаем в этом направлении, учимся. Это непросто, но очень интересно и увлекательно. Подразделение – научное, занимается научной работой, исследованиями, написанием и переводом книг.
– Ну, а поскольку Вы – глава института, то это все фокусируется на Вас?
– Что-то — на мне, конечно.
— Есть еще Институт Памяти. Память, психика, психология – все это связано. Знаете, нельзя рассматривать что-то одно. Поэтому какие-то вещи регулируют у нас одни люди, какие-то — я. Типичное разделение обязательств.
- Судьбы – общие и личная…
– В данном случае у Вас с читателем –личное знакомство. Ели говорить о Вашей личной функции, Вы что, копаетесь в литературе, в Интернете, в библиотеке, в музее? И потом все это фокусируете, докладываете, и потом должны представлять?
– Да, именно так.
– Наш читатель – человек сообразительный. Он понял, что труд это – коллективный, так сказать – на паях. Есть и ваш вклад. Вы – пайщик. Вот каков он, ваш пай? В обозримое время, в ближайшее. Наверное, что-то Вас особенно увлекает, что-то наиболее интересно? И для себя, что-то открываете, не только для читателя? Марина Николаевна, какая тема, какая идея этого круга Вам лично ближе?
– Ну, вообще говоря, в этом круге не интересного нет. Но более всего мне ближе Судьбоанализ и исследования в области человеческой Памяти.
– Скажите, пожалуйста, що це воно таке е, если перевести на язык простого смертного читателя?
– Ну, прежде всего, судьбоанализ – это одно из направлений глубинной психологии, которое ставит перед собой цель сделать осознанными бессознательные притязания предков личности. Предмет, явление «Глубинная психология» стоит на трех китах – Фрейд, Юнг и Сонди. Направление Фрейда – психоанализ, направление Юнга – аналитическая психология, направление Сонди – это судьбоанализ.
– Это всемирно известные ученые, фундаторы. Кстати, известны они, так сказать, по-разному.
– Это точно.
– В мои годы странствий и ученья, к примеру, они вполне определённо считались учёными буржуазными, враждебными, глубоко чуждыми нам. И это было вполне убедительно. Хотя, признаться, иные уже тогда думали, что это может быть не совсем так. Или даже совсем не так. Но это — киты, сказать, монументы. И вот приходит Марина Николаевна. Она не кит, явно. Во всяком случае, пока. Но она должна на этом фундаменте какой-то свой кирпичик вложить. Или даже – свой этаж возвести.
– Ну, свой, не свой, а наш – точно. Олег Викторович Мальцев разработал технологию терапии, — никто из этих трех китов не создал судьботерапию, терапию человека.
– Им просто в голову не приходило, наверно.
– Или не успели. Они занимались этими вопросами, но не знаю – то ли не хватило времени, то ли, может быть, тоже каких-то знаний. В общем, чего-то не хватило.
– Они базу подвели.
– Да. А Олег Викторович создал технологию «Солярис», которая позволяет изменять судьбы, менять программную судьбу. В НИИ мы занимаемся консультацией людей, применяем эту технологию на практике. Увы, как мы уже говорили, значительное количество людских судеб, можно сказать, надломаны или даже, сломаны. Очень много людей со сломанными судьбами.
– Вероятно, так было во все времена. Как сказал поэт, для веселия планета наша слабо оборудована. Но наше время бьёт все рекорды.
– Есть даже взрослые люди, 50-60 лет от роду, и они говорят «Я сейчас понимаю, что я прожил не свою судьбу. Если бы вернуть время назад, я бы жил по-другому. Я жил так, как хотели мама или папа».
– Тем более, очень многие, может быть, и прожили бы, как хотели папа и мама – так ни папы не было, ни мамы. А бывает, такие были папа и мама, что лучше бы их и не было. Довольно много просто по жизни одиноких людей. И вот сейчас они с Вами встретились и сожалеют, что это не произошло раньше. А вот, чисто теоретически: если бы это произошло раньше, что бы, собственно говоря, Вы изменили?
– Скажем так, возможно, эти люди прожили бы не навязанную судьбу, как говорил Сонди, есть понятия навязанной судьбы и свободной судьбы. Навязанная судьба навязана не только родителями, которые говорят «иди в тот институт». Дело в том, что Сонди исследовал родовое бессознательное – как притязания наших предков, даже тех, которых мы не видели никогда в своей жизни, генетически влияют на выбор в нашей жизни – на выбор профессии, на выбор любви, на выбор друзей, болезней и смерти. Человек болеть может болезнью какого-то предка, и он об этом даже не знает. И вот судьбоанализ и технология «Солярис» позволяют, во-первых, эти бессознательные вещи сделать осознанными, т.е. вообще понять, откуда оно взялось, ну, и изменить их, если, конечно же, человек хочет этого.
– Та наука и ее практика, которую Вы исповедуете и проповедуете, противоречит фатализму…
– Да, несомненно.
– …Потому что фатум – от сих до сих, никуда не денешься. Но вот жил на свете такой философ, правда, он прославился на несколько ином поприще, фамилия его была Джугашвили, а в народе он известен как Сталин. Изучал философию в духовном училище и в семинарии. Ему принадлежит такая фраза: «Логика обстоятельств выше логики человеческих намерений». Как бы Вы прокомментировали это с позиции своей науки и практики? Если логика обстоятельств выше, так чего ж еще трепыхаться? Все зависит от обстоятельств.
– Я бы так сказала. Судьба действительно фатальна для человека, который не знает этих вещей. Т.е. она будет фатальна – это 100%. И, знаете, когда люди говорят «завтра я изменю свою жизнь», «все, с понедельника меняю жизнь», не изменят, это просто слова, потому что бессознательное – это определенная часть памяти, т.е. это в памяти отпечаталось, и т.к. это бессознательное, его для человека даже не существует, т.е. что менять? Например, я даже не осознаю, что повторяю судьбу какого-то предка – как же я могу это изменить? Я же считаю, что это моя жизнь.
– А Вы не находите, что мы, так или иначе, все повторяем судьбы предков по спирали?
– Нет. В том-то и дело, что люди повторяют судьбу предков. Например, «бабушка болела раком, мама болела раком, и я буду болеть раком, потому что у нас это родовое, генетическое». Это программная судьба. Т.е. из века в век человек копирует заболевания. Понятно, что он не скопирует точь-в-точь судьбу бабушки, потому что все-таки это другой человек, он жил в другое время и среда другая, и обстоятельства.
– А генетика все та же.
– Да. Но вот эти бессознательные вещи можно изменить. Помимо родового бессознательного, у нас есть личное бессознательное, которое исследовал Фрейд, т.е. это то, что мы за жизнь персонально, бессознательно копируем.
- Судьба: не сразу пишется набело…
– Кстати, как ни странно, ведь в старое, т.н. советское время генетика была так же проклята, как и фрейдизм. За это сажали в тюрьму. Но, тем не менее, наука, которую Вы исповедуете, и ее практика, ставит дела немножко под сомнение – что генетика генетикой, а кое-что все-таки можно…
– …Изменить.
– Можно?
– Можно.
– Точно?
– Да.
– А знаете, есть такой анекдот, я бы не стал его приводить – он немного пошловатый, но зато прямое отношение имеет к этой логической структуре. Да, это шутка, а на самом деле представьте себе: пациент приходит к Вам и говорит: «Помогите. Дело в том, что я… ну, как бы это сказать… импотент. Причём, у меня это – наследственно. Мой прапрадед импотент, мой прадед – импотент, мой дед импотент, мой отец импотент…». Доктор: «Позвольте, но откуда же вы?» «Да я – из Бобруйска!». Шутка. А если всерьёз, с точки зрения ваших занятий. Вы в этом случае разве не разведете руками: «А что ж я могу сделать-то? Это же генетика»?
– Нет, но я надеюсь, что этот человек с такой проблемой пойдет к другому врачу.
– Но ведь он прочитал, высчитал, что это судьба, фатум. А у вас ему говорят, можно немножко что-то изменить.
– Фатум, то, что мы называем программой, «судьба определена, неизбежна». Она неизбежна в том случае, если мы не знаем, грубо говоря, судьбоанализа, т.е. если человек не знает ни памяти, ни психологии. Если этих всех вещей не знать, судьба действительно предопределена. Человек не может это сам стереть из своей памяти.
– А Вы можете им помочь?
– Благодаря технологиям – да. Но, опять-таки, если человек этого не захочет, наверное, есть методы, позволяющие изменить без его желания, но вопрос – «зачем?»
– Может, ему нравится, что он этим болеет, да? Теоретически и такое допустимо.
– Да, может быть.
– Я не знаю, кому это нравится. Но ведь доктрина академика Мальцева: наука, пусть самая академическая, самая теоретическая, должна служить практике. «Наука и жизнь» – был такой журнал. Стало быть, Вы все взвалили на себя именно вот это? Как вот эти глубинные научные пласты перевести на практический язык, чтобы человек не просто получал от Вас лекцию какую-то теоретическую, а чтобы он выходил от Вас в крайнем случае совсем в другом виде, если он, хочет- не хочет, – пусть сам решает. Я правильно Вас понял?
– Да, совершенно верно.
– Так вы великое дело делаете. Может, вы недооцениваете себя. Это вы такая с детства скромная?
– Ну…в общем-то, да.
– Вы так или иначе, пусть это будет для вас сюрпризом или нет, но вы все-таки поднялись на этот этаж. Военные говорят: «Плох тот солдат, у которого старшина не найдет однажды под подушкой маршальского жезла». Дальше-то что? Уже показывает Ваша жизнь, что есть движение. Читатель – свой человек, можно откровенно.
– Есть же огромное количество и других направлений, и хотелось бы и в науке реализовать себя, т.е. как ученый, а это непростая задача. Действительно, знаете, научная работа, можно сказать, требует терпения, грубо говоря, она нудная, если так можно сказать. Без известного минимума здесь не обойтись. Сама лабораторная часть требует усидчивости, терпения. Вот, наверное, хотелось бы стать ученым. Знаете, достойным ученым.
– А сейчас Вы не считаете себя ученым?
– Молодым ученым.
– Все равно, возраст Ваш счастливый. Вы прыгнули затяжным, но Вам еще до земли далеко. Вот простой, человеческий вопрос. О чем в этом плане Вы мечтаете? «Я хочу быть министром науки Украины» – нет?
– Нет.
– Прежде всего быть достойным человеком. Возможно, для кого-то примером в жизни, примером собственных результатов. Ученым бы хотела быть.
— Но довольно поздно я выяснил: ученая, учёный – не совсем то, что думал. Формулировка проста: тот, который занимается исследовательской работой. Так что, с этой простой и ясной, хоть и несколько формальной, точи зрения вы уже — ученая, Вы же занимаетесь исследованиями. Зачем Вам становиться тем, кем вы уже есть? Или имеется в виду научная степень?
– Ну, возможно, и степень, Хотя, опять-таки, в нашем мире сегодня это не самое главное.
– Как красный диплом?
– Ну, да. Понятно, что где-то эта степень необходима, но я не думаю, что это настолько важно и первостепенно.
– Это зависит от того, чего Вы хотите. Если Вы хотите быть деканом факультета, Вам придется защищать диссертацию. Вы хотите заниматься наукой ближе к практике?
– Да. Практической, прикладной, а не как у нас многие ученые сидят в ВУЗах – одно название. То есть, до седьмого пота потрудились ради диссертации и её защиты. И совершенно очевидно, что работа эта не имеет никакого отношения к практике, к реальной жизни. Особенно это касается гуманитарного сектора.
- Как в том анекдоте: диссертация на тему – «О влиянии прямых солнечных лучей на загробную жизнь чёрных тараканов…».
- Вот-вот, что-то в этом роде. Это, между прочим, не так уж и смешно.
– Вообще, академик Мальцев, насколько я знаю и если я правильно его понял, считает, что пора пересмотреть этот статус. Если коротко, преподаватель – это преподаватель, а ученый – это ученый.
– Верно.
– А преподавание – это не Ваша стихия? Тем более, что Вы преподавали.
– Моя стихия. Можно сказать, сейчас я тоже занимаюсь… Наверно, это не преподавание, но передача знаний, технологий, консультирование.
– Но, раз вы — глава, то, хотите или не хотите, должны быть примером. Командир, начальник, старший, руководитель – это всегда пример. Он может быть плохим примером, хорошим, каким угодно. Вы все равно на виду – стало быть, пример.
– Возможно, для кого-то.
– А вы сами-то в чём хотели бы, чтобы с Вас брали?
– Некоторые говорят, что, скажем так, пример женственности. Ну, знаете, о себе сложно говорить «Вот я пример…».
– Да, тут нужна мужская прямота. Хотя современность от женщины требует, может быть, не меньшего мужества, чем от мужчины.
– Хочется быть примером достойного человека, чтобы не стыдно было, не обидно за бесцельно прожитые годы. Чтобы человек прожил достойно, эффективно и результативно.
– Где-то я это уже слышал. «Как закалялась сталь»! Настольная книга советских юношества и молодёжь тридцатых-шестидесятых годов. Это Вы читали Островского?
– Это Олег Викторович часто говорит так.
— И напоследок. Что — самое существенное – да будет известно любознательному нашему читателю о научно-исследовательском институте, жизнедеятельность которого вы координируете.
– Ну, во-первых, на сегодня наш институт, одесский, является единственным в мире институтом судьбоанализа.
– Даже «в мире»? Не в Украине, не на континенте…
– Нет. Именно: в мире. Почему? Потому что существует Институт Сонди в Цюрихе, в Швейцарии, но это уже не тот институт, это, знаете, больше музей Сонди. Поэтому нет тут никакого преувеличения: наш институт — единственный в своем роде.
– Это Вас и обязывает ко многому, раз вы в мировом масштабе.
– Да, в мировом. На сегодняшний день, это — единственный институт, в котором дело Сонди продолжается, развивается, приумножается, а не только используется то, что уже было создано Сонди. И мы идём дальше, хотим добиться большего.
– Как говорится, Бог помочь.
– Спасибо.
Автор Ким Каневский