Остановиться — оглянуться…

Вступительный комментарий главного редактора

… Дело было давным-давно, во время оно. Будучи дежурным редактором областной молодёжной газеты,  однажды я поймал очепатку. Эти термином мы, журналисты и младшие шестидестники, называли газетные опечатки. Так и шутили: «Замеченные очепатки». В сигнальных экземплярах, перед тиражом, опечатки попадались самые разные. Иногда – элементарные: исправил и пошли дальше. Бывали и интересные, яркие, занятные, веселившие всю редакцию. Как говорится, нарочно не придумаешь. За долгую жизнь в журналистике собрана большая коллекция таких «Экземпляров». Опечатка, с которой я начал этот вступительный комментарий к следующей публикации, при её редактировании вспомнилась не случайно. В пробной полосе, принесенной мне куръером из типографии когда-то, имелся и очерк одного краеведа о прошлом Одессы. Рубрика объявляла: «Из  старинных аммоналов». Имелись в виду, конечно, «Анналы». То есть, погодовые записи событий, связанных с жизнью города, области, страны. А множественное число слова «Аммонал», кто не знает, означает разновидность промышленных взрывчатых веществ (смесь аммиачной селитры  и тротила – с некоторыми добавками). И никакого отношения к исторической хронике не имеет. Но вышло забавно. И даже в какой-то мере символично: жизнь Одессы в любое, пусть и самое благополучное время, была взрывоопасной. И нельзя сказать, что касается это исключительно прошлого.

Я это всё – к тому, что, видать, также из «Аммоналов» извлекла журналист Майя Шнедович и материал, который предлагается сию минуту вашему вниманию, читатель дорогой. Кое-что из довольно-таки далёкого прошлого. В наше непомерно бурное время, поглощающее внимание современника повседневностью и ближайшим будущим, разве не трогателен такой интерес молодого журналиста к прошлому? И разве не для того подобные «Аммоналы» оборачивает нас в прошлое, чтобы в настоящем и будущем мы меньше «наступали на грабли»? Тем более, не впервые наша автура призывает остановиться и оглянуться. Само собой, журналист сохранил во всей неприкосновенности извлечённый из прошлого текст. В том числе и его «Очепатки». Итак…

Разсказы одесскаго старожила*
(«Правда» 1878 г. №№ 287 и 290)

I.

Странно, что ни въ исторiи гор.Одессы Скальковскаго, ни въ такой-же исторiи Смольянинова, словомъ, нигде в лѢтописяхъ нашего города не упоминается о томъ, что неаполитанская королева Марія-Каролина посѢтила Одессу. МнѢ кажется, однако, что этотъ фактъ достоинъ вниманiя. Во-первыхъ, Марія-Каролина была въ высшей степени замѢчательная женщина по уму, характеру и приключеніямъ; во-вторыхъ, она была первая изъ коронованныхъ особъ, посѢтившихъ Одессу.

Я, присутствовавшій почти-что при рожденіи Одессы, видѢвшій ея первые шаги на пути къ развитію, и горячо полюбившій ее, считаю своимъ долгомъ разсказать молодому поколѢнію тѢ незнакомыя ему событія, которыя бросаютъ яркій свѢтъ на темное прошлое его alma mater.

Марія-Каролина была дочерью знаменитой Маріи-Терезы, австрійской императрицы, и родною сестрою злополучной Маріи-Антуанеты, прибывшей изъ Австріи во Францію, чтобы умереть на плахѢ (во время французской революціи). Ея мужъ, неаполитанскій король Фердинанд I, впослѢдствія Фердинандъ IV, король обѢихъ Сицилій, страстно любилъ рыбную ловлю и болѢе интересовался судьбою пойманной имъ рыбы, чѣмъ судьбою неаполитанскаго народа. Энергетическая Марія-Каролина, воспользовавшись слабостью короля, захватила въ свои руки бразды правленія и назначила первымъ своимъ министромъ англичанина, кавалера Актона.

Естественно, что, поддавшись вліянію Актона, Каролина направила внѣшнюю политику противъ французовъ и противъ Наполеона и, воспользовавшись первымъ попавшимся casus belli, объявила имъ войну.

Когда французская армія, предводительствуемая генераломъ Шампіонэ, вторглась въ неаполитанскія владѣнія и уже приближалась къ столицѣ королевства, Фердинандъ I нашёлъ, что лучшимъ средствомъ спасти себя и свои поплавки и удочки отъ позора — было бѣгство.

Не долго думая, онъ велѣлъ уложить весь свой скарбъ на стоявшій в гавани фрегатї, а самъ, поднявшись на балконъ королевскаго дворца, началъ увѣрять пришедшій въ волненіе народъ, что онъ никогда не разстанется съ нимъ и будетъ защищать его до истощенія послѣднихъ силъ. Когда толпа разошлась, король сѣлъ на фрегатъ и велѣлъ капитану сняться съ якоря. Оставленный на произволъ судьбы Неаполь сдался въ руки генерала Шампіонэ почти безъ сопротивленія.

День вторженія французовъ совпадалъ съ праздникомъ духовнаго покровителя Неаполя, св. Януарія. По преданію, окаменѣлая кровь этого святого хранилась въ прозрачной стеклянкѣ и ежегодно превращалась въ жидкость предъ глазами собравшейся толпы. Неаполитанцы такъ глубоко вѣрили въ это чудо, что когда оно слишкомъ медленно совершалось, то приходили въ отчаяніе и говорили, что ихъ постигнутъ самыя страшныя бѣдствія.

Духовенство, хранившее тайну этого чуда, рѣшилось воспользоваться легковѣріемъ неаполитанцевъ, чтобы, замедливъ совершеніе чуда, возбудить народъ противъ французовъ. Но ихъ продѣлка не удалась; генералъ Шампiонэ, случайно узнавъ о ней, послалъ роту солдатъ въ церковь св. Януарія съ порученіемъ объявить духовенству, что если чудо не совершится немедленно, то онъ велитъ разстрѣлять всѣх священниковъ, участвовавшихъ въ продѣлкѣ. Угроза подѣйствовала; камень превратился въ жидкость и народъ дружелюбно принялъ французовъ.

Весьма курьезно для характеристики народныхъ предразсудковъ, что, когда, нѣсколько лѣтъ спустя, Бурбоны возвратились въ Неаполь, то св. Януарій былъ преданъ суду по обвиненію въ якобинствѣ и приговоренъ къ ссылкѣ. Серебряный его бюстъ долго находился въ заточеніи въ одной второстепенной неаполитанской церкви, а на его мѣсто былъ возведенъ въ санъ протектора города Неаполя другой чудодѣй, святой Антоній. Только въ 1840 году, въ бытность мою въ Неаполѣ, св. Януарій былъ помилованъ и торжественно перенесенъ въ соборную церковь.

Я не могу разсказать о томъ, какимъ образомъ совершалось превращеніе камня въ жидкость, но знаю, что это странное химическое явленіе ставило въ тупикъ даже такихъ ученыхъ, как Гумбольдтъ.

Занявъ неаполитанское королевство, французы сдѣлали изъ него Партенопейскую республику, распредѣливъ всѣ административныя и общественныя должности только между людьми высшаго образованія. Этотъ политическій переворотъ не могъ нравиться королевѣ Каролинѣ, привыкший деспотически управлять Неаполемъ. Она начала всевозможными способами возбуждать народъ къ возстанiю противъ республики, собственноручно писала предводителямъ разбойничьихъ шаекъ Фра-Дьяволо и Мамонэ, называя ихъ своими любезными друзями и одобряя ихъ жестокости противъ республиканцевъ. Кавалеръ Актон дѣятельно помогалъ ей во всѣхъ ея дѣйствіяхъ.

Тогда явился кардиналъ Руфо, неаполитанецъ и ярый приверженецъ бурбонскаго дома. Онъ наскоро сформировалъ армію изъ отважныхъ калабрійцевъ, изъ роялистовъ и изъ разныхъ разбойничьихъ шаекъ и, разбивъ нѣсколько отрядовъ республиканской арміи, явился подъ стѣнами Неаполя. Городъ защищался слабо и вскорѣ кардиналъ Руфо вошелъ въ него съ крестомъ въ одной рукѣ и съ мечемъ въ другой. Жители сдались на капитуляцію, оставивъ за собой право выселиться во Францію.

Когда королева Каролина возвратилась въ Неаполь изъ Палермо, гдѣ она жила в продолженіе всей катастрофы, она рѣшилась расторгнуть военную конвенцію, заключенную между неаполитанцами и кардиналом Руфо, случай безпримѣрный даже между дикими народами. Съ этой цѣлью она обратилась къ леди Гамильтонъ, находившейся при эскадрѣ англійского адмирала Нельсона, которая стояла у береговъ Неаполя.

Лэди Гамильтонъ была ъв высшей степени интересная личность. Дочь бѣдной женщины и неизвѣстнаго отца, она провела первую молодость въ страшной нищетѣ и долгое время находилось въ домахъ разврата. Какой-то бродячій антрепренеръ увлекся ея красотой и, взявъ ее с собой, началъ показывать ея прелестныя формы всѣмъ посѣщавшимъ его балаганъ. Знаменитые художники заставляли ее позировать для изображенія богинь Олимпа.

Молодой Лордъ Стэнли, племянникъ стараго и богатого лорда Гамильтона, влюбился въ эту чудную дѣву и, раззорившись изъ-за нея,  послалъ ее, чтобы выпросить у дяди нѣсколько денегъ въ Неаполь, гдѣ лордъ Гамильтонъ находился тогда въ качествѣ англійскаго посла. Дряхлый Лордъ, увидѣвъ у ногъ своихъ эту красавицу, тоже плѣнился ею и убѣдилъ ее покинуть раззорившагося Стэнли. Старикъ на ней женился и вскорѣ затѣмъ умеръ. Легко увлекающаяся лэди Гамильтонъ сдѣлалась метресой адмирала Нельсона и любимицей королевы Каролины.

Къ этой-то женщинѣ обратилась Каролина съ просьбой употребить все свое вліяніе, чтобы убѣдить Нельсона уничтожить выше упомянутую конвенцію и предать суду всѣхъ тѣхъ, кто состоялъ на службѣ въ республиканскомъ правленіи. Лэди сдалась на просьбы королевы и, осыпавъ Нельсона ласками, заставила его принять участіе въ судьбѣ неаполитанскаго королевства. Великій воинъ, побѣдитель гордаго Наполеона, герой Абукира и Трафальгара, неустрашимый въ бою, честный и твердый въ своихъ замыслахъ, адмиралъ Нельсонъ послѣдовалъ совѣту прелестной лэди Гамильтон и вѣчнымъ пятномъ затмилъ свою безсмертную славу. Онъ разорвалъ конвенцію и предалъ казни именитыхъ республиканцевъ. Многіе изъ нихъ были повѣшены на мачтахъ адмиральскаго корабля, а трупы ихъ брошены въ море.

Вскорѣ послѣ этого вся королевская фамилія возвратилась въ Неаполь. Тогда возобновились въ неаполитанскомъ королевствѣ времена французскаго революціоннаго террора. Масса людей, знаменитыхъ по уму и образованію, погибли на эшафотахъ. Огромное зданіе (значительно больше нашихъ одесскихъ Сабанскихъ казармъ) было переполнена несчастными неаполетанцами, заподозрѣенными въ простомъ сочувствіи къ республикѣ. Королева Каролина никого не миловала. Одна беременная дама, приговоренная къ казни, получила отсрочку до разрѣшенія отъ бремени! Тотчасъ послѣ родовъ она была казнена.

Въ 1837 году я имѣлъ случай говорить въ Неаполѣ съ людьми, вспоминавшими со страхомъ и ужасомъ о жестокостяхъ Каролины.

Французы вновь вторглись въ неаполитанскiя владѣнія и вновь Бурбоны, оставивъ свое королевство на произволъ судьбы, отправились въ Палермо. Наполеонъ отдалъ Неаполь своему брату Iосифу, а затѣмъ Мюрату. Такимъ образомъ, въ королевствѣ оказалось два короля: одинъ, дѣйствительный, проживалъ въ Неаполѣ, а другой, номинальный, царствовалъ въ Сициліи, которая состояла въ то время подъ покровительствомъ англичанъ.

Трудно описать отчаяніе гордой Каролины. Нравственныя ея страданія еще болѣе увеличились, когда она узнала, что жена  Iосифа Бонапарта, тоже носившая имя Каролины, задавала пиры на славу въ роскошныхъ неаполитанскихъ дворцахъ, не обращая вниманiя на то, что другая Каролина, другая королева, жила въ бѣдности въ Палермо.

Чаша ея бѣдствій переполнилась, когда лордъ Бентингъ ввелъ въ Сицилiи конституцію. Отъ души ненавидя все, что могло ограничить ея жажду къ полновластію, Каролина покинула Сицилію и отправилась въ Вѣну къ своему брату, австрійскому императору Францу. Но вся южная часть Европы находилась тогда во власти французовъ. Ей некуда было дѣваться и она рѣшилась, несмотря на зимнее время, отправиться на купеческомъ суднѣ въ Константинополь. Тамъ она нашла неаполитанскаго посланника, графа Людольфа, въ самомъ бѣдственномъ положеніи, такъ какъ его правительство не было въ состояніи уплачивать слѣдуемое ему жалованье. Въ такомъ-же положеніи находился и другой ея посланникъ в Петербургѣ, герцогъ де Серра-Капріола, любимецъ всего петербургскаго общества.

Графъ Людольфъ жилъ въ Константинополѣ на средства, которыя доставляла ему одна преинтересная женщина. Это была молодая и красивая вдовушка одного старика, секретаря посольства, кавалера Марини. Будучи дочерью какого-то лакея, состоявшаго при посольствѣ, она была такъ мила и такъ рѣзва, что ей позволяли проводить цѣлые дни въ покояхъ посланника. Года проходили, дитя росло и вскорѣ сдѣлалось прелестной 17-лѣтней дѣвушкой. Окружающіе графа Людольфа нашли, что оставленіе хорошенькой дѣвушки въ покояхъ посольства было нѣсколько неприлично, и убѣдили графа выдать ее замужъ за 70-лѣтняго секретаря посольства, кавалера Марини, умершаго вскорѣ послѣ свадьбы.

Тутъ-то и начинаются прохожденія г-жи Марини. Графъ Людольфъ, какъ я уже говорилъ, остался безъ всякихъ средствъ къ существованію; г-жа Марини, еще питавшая къ нему кае-какую долю расположенія, взялась за шитье разнаго бѣлья и на деньги, вырученныя собственнымъ ирудомъ, содержала графа. Она сама рассказывала мнѣ в 1840 году, что ей нерѣдко приходилось кормить себя однимъ салатомъ. “Разъ, говорила она, я не ѣла впродолженіе 3 дней. Когда, случайно зайдя въ одинъ домъ, я услышала запахъ бульона, то не выдержала и упала въ обморокъ”.

Г-жа Марини, узнавъ о пріѣздѣ Каролины, поспѣшила представиться ей. Выслушавъ разсказъ о претерпѣнныхъ ею бѣдствіяхъ ради графа Людольфа, королева призвала къ себѣ графа и убѣдила его жениться на вдовушкѣ. Когда неаполитанскія дѣла поправились, Людольфъ былъ назначенъ посланникомъ при англійскомъ дворѣ, гдѣ онъ и прожилъ долгое время въ роскоши. Онъ-же приютилъ у себя французскаго короля Карла Х, изгнаннаго изъ Франціи революціей 1830 г.

Послѣ его смерти графиня Людольфъ уѣхала въ Неаполь, гдѣ она и умерла на моихъ рукахъ отъ болѣзни печени. Ей было тогда около 70-ти лѣтъ, а между тѣмъ ея большіе черные глаза сохраняли блескъ прежней красоты; во всехъ ея  движеніяхъ величіе замѣняло дряхлость. У нея былъ сынъ, носившій имя перваго мужа, т. е. Марини. Онъ получилъ блестящее воспитаніе въ Константинополѣ и поступилъ на русскую службу, въ Одессѣ. Получивъ мѣсто генералъ-губернатора графа Воронцова, онъ женился на одной богатой невѣстѣ, дочери подрядчика строительныхъ работъ Фраполи. Марини, будучи человѣкомъ умнымъ, ловкимъ и вмѣстѣ съ тѣмъ честнымъ, нажилъ себѣ грамодное состояніе, дослужился до чина тайнаго совѣтника и сдѣлался гражданиномъ Одессы. Онъ умеръ скоропостижно въ саняхъ, на которыхъ возвращался домой съ какого-то вечера.

Въ духовномъ завѣщаніи, давно составленномъ, онъ завѣщалъ капиталъ в 100 тыс.руб. въ пользу одесской городской больницы, съ тѣмъ, чтобы этотъ капиталъ былъ обращенъ въ дѣло только послѣ смерти его жены, пользовавшийся процентами съ капитала. У Марини не было дѣтей. Вдова жертвователя отдала этотъ капиталъ городскому управленію гораздо ранѣе своей смерти. Городская дума, принявъ капиталъ, рѣшила поставить портретъ г-жи Марини въ зданіи городской больницы. Мнѣ кажется, что если благодарность непремѣнно должна выражаться тѣмъ или другимъ знакомъ, то слѣдовало-бы увѣковѣчить память не только жены, но и мужа Марини.

Но пора возвратиться къ королевѣ Каролинѣ, рѣшившейся отправиться изъ Константинополя въ Одессу. Нашлось маленькое коммерческое суденышко, не побоявшееся вступить въ борьбу съ вѣчно-бурнымъ Чернымъ моремъ.

Гордой и могущественной неаполитанской королевѣ пришлось перечувствовать еще не испытанное ею. На Чёрномъ морѣ поднялась страшная буря; грозныя волны бросались на судно, грозя затопить его; вдали разстилался непроницаемый туманъ. Каролина дрожала отъ холода въ своей грязной каютѣ. Судно скиталось въ продолженіе 22 дней по морю и наконецъ пристало къ  нашему одесскому берегу. Это было, если я не ошибаюсь, въ концѣ 1813 г.

Родители мои жили тогда въ деревнѣ Тузла (перешедшей, кажется, въ руки одесскаго купца А.М. Бродскаго). Зима была ужасная. Мнѣ помнится, что, проснувшись какъ-то разъ утромъ, я увидѣлъ на столѣ заженныя свѣчи, а на полу большой тазъ, наполненный заженнымъ спиртомъ. Мать моя запретила мнѣ вставать, сказавъ, что всю деревню занесло снѣгомъ и что не было никакой возможности отворить даже двери. Впродолженіе сутокъ мы оставались безъ пищи и безъ топлива, согрѣваясь съ грѣхомъ пополам подлѣ горѣвшаго спирта.

Вдругъ къ намъ пріѣхалъ курьеръ съ письмомъ, въ которомъ герцогъ де-Ришелье извѣщалъ моего отца о пріѣздѣ неаполитанской королевы. Отецъ мой, равно какъ и братъ его, адмирал Іосифъ де-Рибасъ, сохранили, состоя на русской службѣ, неаполитанское подданство и часто вспоминали о родинѣ. Отсюда легко понять моего отца, когда онъ узналъ о неожиданномъ прибытіе королевы. Онъ тотчасъ-же отправился въ Одессу. Туда прибылъ и я съ матерью, нѣсколько дней спустя. Я ничего не помню о нашемъ зимнемъ путешествіи, но не забылъ, что мы остановились въ Одессѣ въ одномъ бѣленькомъ домикѣ, принадлежавшемъ г. Мунтянову и находившемся на углу Коблевской улицы и Соборной площади, гдѣ теперь домъ Вейнберга.

По поводу постройки этого бѣленькаго домика мнѣ разсказывалъ мой отецъ довольно курьезный анекдотъ, глубоко врѣзавшійся въ мою память. Когда соборъ во имя святого Николая былъ оконченъ, то его преосвященство архіерей екатеринославскій Гавріилъ прибылъ для его освещенія. Гавріилъ былъ извѣстенъ высокими высокими качествами сердца и блестящимъ краснорѣчіемъ; нѣкоторыя его проповѣди считаются и до сихъ поръ ещё лучшими образцами духовнаго краснорѣчія. Послѣ освященія храма архіерей и всѣ присутствовавшіе на церемоніи были приглашены въ домъ Мунтянова, который былъ тогда старостою при собоѣ и присутствовалъ при его сооруженіи. Во время завтрака преосвященный вдругъ сказалъ: «я всегда вѣрилъ въ чудеса, творимыя св. Николаемъ, но теперь во-очію убѣдился въ ихъ дѣйствительности». На вопросы присутствовавшихъ онъ отвѣчалъ: «да как-же! развѣ это не чудо, что каменья, лѣсъ и жѣлѣзо перелетѣли съ мѣста постройки храма на сіе мѣсто и сами выстроили этотъ домъ!» Всѣ разсмѣялись, а самъ Мунтяновъ счелъ долгомъ улыбнуться.

Мы остановились въ этомъ домикѣ, потому что отецъ мой, продавшій свои два дома казнѣ и подарившій городу большой садъ, что на Дерибасовской улицѣ, не имѣлъ своего собственнаго помѣщенія.

Как мнѣ послѣ разсказывали, королева была принята съ почестями, соотвѣтствовавшими ея сану. Для нея былъ нанятъ домъ помѣщика Куликовскаго, находившійся на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ свѣтлѣйшій князь М.С. Воронцовъ выстроилъ потомъ роскошный дворецъ. Каролина должна была выдержать въ этомъ домѣ сорока-дневный карантинъ.

Мнѣ очень хорошо помнится, какая происходила у насъ въ то время суета. Я тогда въ первый разъ увидѣлъ своего отца въ мундирѣ русской службы (онъ получилъ отставку въ чинѣ секундъ-маіора, съ правомъ носить мундиръ). На немъ былъ кафтанъ зелёнаго цвѣта, съ красными отворотами и на демикотоновой красной подкладкѣ. Фалды поднимались къ верху и застегивались сзади большой золотой пуговицей. Аксельбанты были золотые съ чернымъ шелкомъ; шляпа треугольная съ чернымъ перомъ. Такой костюмъ я видѣлъ впослѣдствіи, когда былъ взрослымъ, на старомъ кинбурнскомъ комендантѣ Кузьминѣ, но у него голова была покрыта пудрой, а волосы собраны въ черный шелковый мѣшочекъ.

Такъ какъ прибывшія къ намъ королева и дамы ея свиты не имѣли зимнихъ платьевъ, то мать моя взяла на себя заботу купить матеріи и кроить платья. Шитьемъ-же занимались евреи, по цѣлымъ днямъ сидѣвшiе въ нашихъ комнатахъ. Не съумѣю сказать, были-ли платья хорошо или плохо сшиты, но отлично помню, что въ комнатахъ былъ пренепріятный запахъ.

Я пишу эти строки и въ моей памяти воскресаютъ десятки прелестныхъ картинокъ. Вотъ вижу себя въ красной курткѣ, вышитой чернымъ шелкомъ. Я въ восторгѣ. Отецъ ведетъ меня куда-то. Вдругъ вижу около себя толпу офицеровъ. Въ глубинѣ комнаты замѣчаю многихъ незнакомыхъ мнѣ лицъ въ блестящихъ мундирахъ. Одинъ изъ нихъ, въ красномъ мундирѣ, болѣе всѣхъ прочихъ поразилъ меня (это былъ австрійскій консулъ фонъ-Томъ). Потом вижу другого какого-то офицера (все были тогда у меня офицерами); онъ низко кланяется какой-то дамѣ въ сѣромъ платьѣ. Вдругъ мое видѣнie исчезаетъ; дальнѣйшія подробности исчезли изъ моей памяти. Я узналъ позже, что это былъ первый выходъ королевы изъ карантина и что всѣ чины города Одессы и иностранные консула приходили представляться ей.

Въ другой в другой картинкѣ я вижу себя въ театрѣ, на представленiи какой-то польской пьесы; въ третьей вижу множество людей и экипажей. Какая-то дама въ сѣромъ платьѣ (это было королева) поцѣловала меня въ лобъ и сѣла въ нашъ экипажъ, запряженный четверкою красивыхъ чалыхъ лошадей. Маленькій форейторъ, мой пріиятель, крикнулъ свое безконечное «поди!» и лошади поскакали. Въ то время каждый богатый владѣлецъ экипажа считалъ за особое счастье имѣть голосистаго форейтора; у каждаго былъ свой Тамберликъ, Маріо, Рубини. Отсюда явилось смѣшное соперничество: бѣдные мальчики должны были иногда просиживать цѣлыя ночи на лошади въ самые трескучіе морозы и выкрикивать тоненькимъ и звучнымъ голосомъ «поди!» лучше и громче другого соперника, подъ угрозой получить нѣсколько палочныхъ ударовъ.

Въ послѣдней моей картинѣ я вижу себя окруженнымъ массою подушекъ. Чувствую, что ѣду. Близъ меня мелькаютъ какіе-то огни, кто-то говоритъ: «это пушки». Кажется, раздались выстрелы; навѣрное сказать не могу, потому что заснулъ тогда.

Я узналъ послѣ, что мы сопровождали неаполитанскую королеву и останавливались на ночлегъ въ деревнѣ Коблевкѣ, владѣлецъ которой, одесский комендантъ генералъ Кобле, устроилъ блестящій пріемъ съ фейерверками и пушечными выстрѣлами. Изъ другихъ разсказовъ я узналъ, что отецъ мой сопровождалъ королеву до австрійской границы. Онъ хорошо былъ знакомъ съ богатыми польскими владѣльцами и устроилъ такъ, что на каждомъ ночлегѣ королевы ей  был приготовленъ роскошный пріемъ. Въ Тульчинѣ знаменитая графиня Софiя Потоцкая приняла королеву истинно по царски въ своемъ великолѣпномъ дворцѣ. По пріѣздѣ въ Лембергъ, у Каролины не оказалось средствъ для дальнѣйшаго путешествія. Бѣдная неаполитанская королева до того потеряла свой кредитъ, что ни один лембергскій банкиръ не согласился выдать ей деньги подъ ея росписку. Пришлось моему отцу поручиться за нее въ суммѣ до 60 тысячъ рублей. Тогда королева отправилась въ Вѣну, а отецъ возвратился въ свое имѣнiе.

Такъ какъ вся разсказанная мною исторія можетъ многимъ показаться невѣроятной, тѣмъ  болѣе, что она почти никому въ Россіи не извѣстна, то считаю необходимымъ для доказательства правдивости моихъ словъ, перевести хранящееся у меня письмо королевы Каролины на имя моего отца. Оно написано на итальянскомъ языкѣ, красивымъ почеркомъ, но съ весьма грубыми орфографическими ошибками.

«Любезный донъ-Феликсъ! Спѣшу сообщить вамъ о себѣ вѣсть. Я, слава Богу, здорова. Сынъ мой Леопольдъ выдержалъ операцію и выздоровѣлъ совершенно. Король посылаетъ вамъ орденъ св. Константина, я-же прилагаю къ нему маленькій подарокъ. Мои стѣсненныя обстоятельства не позволяютъ мнѣ сдѣлать больше; но я всегда буду благодарна вамъ за всѣ ваши заботы о насъ во время нашего пребыванія въ Одессѣ и путешествія по Россіи. Я живу теперь близъ Вѣны, въ императорскомъ Дворцѣ Нейтцендорфъ. Моя будущая участь зависит отъ великихъ мiра сего, отъ конгреса, который соберется въ сентябрѣ или октябрѣ. Это будетъ торжественная минута, особенно для насъ, малыхъ, всегда жертвовавшихъ собой за доброе дѣло. Надѣюсь на Бога и думаю, что насъ не забудутъ. Король въ Палермо, гдѣ онъ принялъ бразды правленія при общей радости народа. Прощайте; цѣлую вашу жену и дѣтей; вѣрьте, что я всегда останусь доброю вашею королевою».

                                                                                                                           Каролина.

Вѣна, iюнь 1814 г.

Маленькій подарокъ заключался въ золотой табакеркѣ, осыпанной крупными бриллiантами, съ портретомъ королевы и ея сына принца Леопольда. Цѣна табакерки простиралась до 5 тысячъ рублей.

Въ 1837 г., будучи въ Неаполѣ, я представлялся принцу Леопольду, сдѣлавшемуся тогда Салернскимъ герцогомъ. Онъ былъ неимовѣрно толстъ, можетъ быть потому, что ѣлъ ужасно много. Герцогъ принялъ меня ласково, разспрашивал объ Одессѣ и вспомнилъ двухъ одесскихъ красавицъ: «мнѣ не хорошо помнится ихъ фамильное имя, сказалъ онъ мнѣ; но кажется, оно начинается на Бр…». Я догадался, что онъ говорилъ о дѣвицахъ Бримеръ и сообщилъ ему, что одна изъ нихъ вышла замужъ за маіора Аркудинскаго, а потомъ за генерал Пущина, а другая за графа Ланжерона.

Королева Каролина не дождалась конгресса, который возвратилъ потомъ неаполитанскій престолъ ея мужу Фердинанду. Она скоропостижно умерла въ той самой комнатѣ, въ которой родилась.  Ее нашли лежащею мертвой на полу. По судорожно сжатымъ кулакамъ и другимъ признакамъ врачи констатировали, что она умерла въ ужасныхъ страданіяхъ.

Королева скончалась безъ помощи, безъ утѣшенія. Ни одна слезинка не сопровождала ее до могилы…

____________________________________________

*Перепечатываниемъ эти воспоминанiя племянника основателя г. Одессы, бывшаго библіотекаря одесской городской публичной библіотеки и одно время редактора “Journal d’Odessa”, М.Ф. Де-Рибаса — какъ одну изъ самыхъ содержательныхъ и правдивыхъ статей о жизни старой Одессы. КромѢ этихъ статей М.Ф. Де-Рибасъ напечаталъ ещё свои воспоминанія о чумѢ в ОдессѢ въ «ВѢдомостяхъ Одесскаго Градоначальства» за 1879 г. Не перепечатываемъ ихъ, такъ какъ объ этомъ періодѢ у насъ въ сборникѢ есть уже нѢсколько воспоминаній.

Прим.ред.

«Из прошлаго Одессы».
Сборник статей, составлен Л.М. де-Рибасом.
Издание Г.Г.Маразли. Одесса, Тип. Л.Кирхнеръ (Пушкинская, 19). 1894 год.

Подписывайтесь на наши ресурсы:

Facebook: www.facebook.com/odhislit/

Telegram канал: https://t.me/lnvistnik

Почта редакции: info@lnvistnik.com.ua