Одесский репертуар «в законе» или интеллигенция поет блатные песни. Часть 1

Часть 1

… Такой красивый город нельзя не полюбить.
Одессу надо видеть.
Одессу надо слышать.
С Одессой надо лично говорить…
(Из песенного репертуара Аркадия Северного)

Известно: банальность никогда не считалась литературным достоинством. Не менее известно – независимые умы никогда не стеснялись банальности. А можно ли себе представить в мире более независимое умы, чем те, которые принадлежат одесситам.

Одесса – это уникальный город, со своим колоритом, перед которым, видимо, бессильны время и не властны обстоятельства. Одесса-мама пример исторической живучести, прирожденного оптимизма и изящного юмора одесситов, любимое дело которых – смеяться над собой, в том числе через песни.

Не одна сотня песен, официальных и неофициальных, распространяли известность Одессы по всему миру. Песни с так называемым одесским «уклоном» слышатся повсюду – с эстрады, в фильмах, на улицах, в ресторанах, на свадьбах. Даже те, которые никогда не были в Одессе, щеголяли «одесскими словечками» и делали «соответствующий акцент». И хотя такие песни нравились очень и очень многим, иные из них стали запрещенными в СССР, а следовательно, под запретом оказались и исполнители. Достаточно вспомнить в 70-тые нашумевшую историю с печально знаменитой «Мясоедовской». Нужно заметить к тому времени государство основательно тревожили не только импровизированные концерты в подъездах, но и репертуар ресторанных ансамблей: руководители нанимали их по своему усмотрению, потребители с удовольствием слушали их выступления и делали заказы. Что и раздражало начальство. Типичный самотек. Довольно быстро СССР была централизована система ОМА – объединение музыкальных ансамблей в столицах, областных центрах, в крупных городах создавались эти структуры с дирекцией (с редакторским отделом!), утвержденным репертуаром. Некий школьный учитель с Молдаванки Морис Бенимович сочинил как-то стишки, которые были подхвачены крылатой музыкой и кажется мгновенно разнеслись по Одессе, Украине, СССР – буквально от тайги до британских морей.

Есть у нас в районе Молдаванки
Улица обычная, друзья.
Старенькие дворники подметают дворики,
Чтоб сияла улица моя.
Припев:
Улица, улица, улица родная,
Мясоедовская улица моя.
Улица, улица, улица родная,
Мясоедовская милая моя.

Сам автор человек не ожидал такого эффекта и с ней началась борьба. Наказывали руководителей ресторанов, редакторов ОМА, исполнителей, но в конечном счете сделать с этим ничего не могли. «Мясоедовскую» пели во Владивостоке и Мурманске, Николаевске-на-Амуре и в Ростове-на-Дону. Парадокс: Морис Бенимович за всю жизнь так и не получил за такую известную вещь ни копейки гонорара. Почему так? И что все это значит? Чтобы ответить на эти вопросы нужен небольшой исторический экскурс.

В 1861 году было наконец, отменено крепостное право, и огромное количество бывших подневольных людей постепенно перемещалось в города. Стало энергично формироваться мещанское сословие, включающее в себя элементы субкультуры города и деревни. А учитывая ко всему этому большое количество бедных и нищих, отбывших наказание и вернувшихся в города казематников, ссыльнопоселенцев и каторжан — все это способствовало формированию весьма своеобразного песенно-танцевального репертуара. Это были разные произведения, и по умнее, и по глупее, и воспевающие блатную жизнь, и проклинающие ее (особое место тут занимал жестокий романс).

Гитара в этой среде оказалась самым популярным инструментом. На свет стали появляться многочисленные произведения городского и слободского фольклора, жестокого романса на новый лад, перепетые французские шансонетки, трясогузки (частушки). Популярные сюжеты жестокого романса: бытовая трагедия, заканчивающаяся нередко убийством или самоубийством; предательство; разлука с любимыми и неразделённая любовь; каторжанские-арестантские, фабричные или солдатские истории. Очень часто рассказ в романсе ведется от первого лица.

Конец 19 – начало 20 века оставили нам память о произведениях этого круга, который, кстати пополнялся и за счет казачьих, и за счет рекрутских песен – «Окрасился месяц багрянцем», «На Муромской дорожке», «Я милого узнаю по походке». Репертуар составляли песни и чисто уголовного происхождения: знаменитой по сей день «Мурка», «Когда мы познакомились, черемуха цвела», «Калыма-калыма, счастливая планета…», «По тундре, по железной дороге, где мчит курьерский Воркута-Ленинград», «Я помню тот Ванинский порт…», «Течет речка по песочечку, берега крытые, а в тюрьме сидят арестантики-парни молодые» и многие другие. Вероятно, полного учета такого фольклора нет до сих пор.

Конечно же популярным блоком входили в репертуар сиротские песни «Часто мне при долине пел соловей, а я бедный сиротина, позабытый от людей…», «С ранних лет я по людям скитался, не имея родного угла».

Общество в состоянии кризиса всегда пересматривает устоявшиеся нормы и идеалы, подвергает их критике, а, следовательно, активно продвигает и утверждает свои представления о нормах, об идеальном положении вещей, в том числе через песни. В монографии 1898 года «История русской литературы», в разделе «Судьбы народной поэзии» академик Александр Пыпин писал: «Но если так богато наследие прошлого, то настоящее давно уже возбуждает недоумение. С 30-х и особливо 40-х годах и позже, когда началось первое пристальное изучение народной поэзии, стали высказываться сожаления, что народ забывает старые прекрасные песни, что новые поколения становятся равнодушными к старине, искажают ее и предпочитают безвкусные или прямо дурные песни нового сложения».

В 40-х годах XIX века Петр Киреевский, самый знаменитый коллекционер народных песен, с грустью резюмировал: «Несмотря на то что песни имеют такое значение в жизни русского народа, нельзя не признать мрачной истины, в которой убедило меня многолетнее занятие этим предметом: что вся их красота, все, что составляет существенное достоинство их характера, — уже старина. Новое поколение песен, начинающее вытеснять прежние, в самом деле недостойно того, чтобы им дорожить, хотя и очень достойно внимания. Везде, где коснулось деревенского быта влияние городской моды, соразмерно с этим влиянием уродуется и характер песни: вместо прежней красоты и глубины чувства встречаете безобразие нравственной порчи, выраженное в бессмысленном смешении слов, частью перепутанных из старой песни, частью — вновь нестройно придуманных». Как говорил Антуан де Сент Экзюпери, достаточно услышать любую народную песню XV века, что бы понять, как низко мы пали»

В начале 1880-х годов в журналах и газетах стали появляться публикации о текущем состоянии народных песен. Вот некоторые кричащие заголовки: «Об упадке народной поэзии», «Падение народной песни», «Извращение народного песнетворчества», «Порча украинских народных песен».

Тексты песен в мещанскую среду попадали посредством недорогих и примитивных лубочных изданий для народа – песенники, которые переписывались или листы с картинками, которые сопровождались стихотворным описанием сюжета. По железным дорогам песни разносились по всем направлениям, и балагуром-солдатом, бывшим каторжанином, уездным чиновником, волостным писарем, полуграмотным фанфароном, знакомит с нею и мещанин-торгаш.

Иногда готовые романсы с текстом и музыкой в такой среде трансформировались до неузнаваемости. На примере переделки песни 1943 года «Темная ночь», посмотрите, как она выглядит в итоге:

Ты меня ждешь,
А сама с лейтенантом живешь,
И у детской кроватки тайком
Сульфидин принимаешь…

Чтобы было понятно читателю, о чем идет речь, сульфидин и стрептоцид – это такие «чудодейственные» лекарства времен войны, которыми лечили все болезни, в том числе, и венерические. Правду найти в официальных песнях практически не было возможности, люди их переделывали на злобу дня и пели.

Или вариант:

Ты меня ждешь,
А сама с интендантом живешь,
И поэтому знаю с тобой
Ничего не случится.

Или популярная на фронте и в тылу песня «На позицию девушка провожала бойца, темной ночью простились у родного крыльца…». Нередко распевалась в варианте «на позиции – девушка, а с позиции мать, на позицию честная, а с позиции б…».

Во время войны и сразу после нее подобный репертуар популяризировали те уволенные из армии фронтовики, которые по разным причинам не возвращались в свои села, деревни, хутора, станицы, ездили по поездам и зарабатывали на хлеб песней под гармошку или гитару. «Я был батальонный разведчик, а он писаришка штабной…», «Дорогие папаши-мамаши, перед вами народный герой, вас 15 копеек не встроят, для меня ж это хлеб трудовой…». «Окна даже не смели глазам мне взглянуть, и хозяйка не рада солдату, не припала в слезах на могучую грудь, а руками всплеснула – и в хату». Эти солисты и музыканты еще долго донашивали потрепанные гимнастерки и мундиры без погон, кирзовые сапоги, пилотки или фуражки. Все это напоминало многим ситуацию после гражданской войны и во время НЭПа.

Со временем несколько менялся и образ исполнителя таких песен: французская рубашка, жилетка, трость. Все это воспринималось по-разному. Помимо гитары, обретала популярность в этом смысле, гармонь, наскоро склеенная и освоенная в госпиталях. Гонения на гармонику как на инструмент, пагубно влияющий на развитие народной песни, доходили порой до требования ее полного изъятия из обихода. Так, один из музыкальных критиков, И. Липаев писал:

«Рядом с романсами является еще и гармошка — отвратительный, дребезжащий, вполне антимузыкальный инструмент, убивающий всякое чувство музыкального изящества и распространяемый на Руси в громадных массах. Сколько вреда для музыкального чувства, исходящего от этого снаряда, созданного, кажется, с одной целью — убить в народе музыкальность».

Автор большого очерка «Извращение народного песнетворчества» писал:

«Песня народная в данном отношении — зеркало народной физиономии, внешней и внутренней. Искажается физиономия — искажается и песня, искажается, как мы видели, и само песнетворчество как орган, пока единственный, выражения народного духа».

Новая власть какое-то время на положение дел на эстраде не обращала внимание. И только на закате НЭПа, в 1929-м году, появилась организация РАПМ – Российская Ассоциация Пролетарских Музыкантов. Задача понятная – искоренение вредных новому пролетарскому государству жанров. Началось выкорчевывание фокстрота, чарльстона, танго, фрейлехса (танец с еврейской мелодией), цыганщины, блатных песен, сатиры. Репертуар артистов был разбит на 4 категории. К примеру, репертуар Г – контрреволюционный, в него попали буржуазные и дворянские романсы («Дорогой длинною, да ночкой лунною…» Бориса Фомина, «Мне некуда больше спешить…», «Ехали на тройке с бубенцами…», «Караван» Прозоровского. Как же выживали такие песни? Часть зазвучали уже за рубежом с Первой волной эмиграции. Что-то зазвучало в ресторанах – островках НЭПа в СССР, вплоть до «Лимончики». И хотя в ресторанах был так же надзор – уже помянутые объединения музыкальных ансамблей, на предмет идеологически выверенного репертуара и курирование музыкальных коллективов; заполнение рапортичек, где указывали, сколько было использовано песен советских композиторов, все же свобода выбора репертуара присутствовала. И люди шли туда за этим, за тем, что не прозвучит с официальных подмостков. Своего рода прорывом в освобождении песни от ига реперткома и цензуры стало в СССР изобретение и широкое внедрение бытовых магнитофонов. Как это не редко бывало в истории, в дело вмешался научно-технический прогресс.

Так совпало, что после смерти Сталина атмосфера в этом смысле немного потеплела (эпоха «Оттепели»); до горожан стали доходить так называемые шансонье – уличные, кабакские, клубные самодеятельные певцы, их песни подпольно записывались на целлулоидные диски, изготовленные… из рентгеновских снимков. Появились в больших городах и собственные барды. Довольно быстро заговорили о Булате Окуджаве, о Александре Галече, о Юрии Визборе. И о квартирниках – квартирных концертах.

Появление магнитофона позволяло любому человеку дома, взяв гитару, записать запрещенный репертуар. На это власти никак уже не могли повлиять. Переделки давали альтернативный взгляд от официальной пропаганды, показывали то, что не выставлялось на показ. Официальные песни обслуживали великую утопию, советскую мифологию, а пародии возвращали в реальность, и вырабатывали здоровое скептическое видение, которое не давало сойти с ума. Если читатель захочет увидеть истинное положение вещей на тот период, пусть послушает неофициальные, запрещенные песни. Вот ответ – переделка официальной песни:

Товарищ Бровкин захотел в командировку,
В командировку, в командировку.
Но не хотел ему помочь директор треста,
Ему помочь директор не хотел.
Но сыну директора Бровкин
Подарил заводной самолет,
И вот товарищ Бровкин опять в командировке
Кто ищет — тот всегда найдет.

А что касается песен на языке идиш, то тут вопрос особенный. Политика антисемитизма в СССР была такова, что практически не звучали даже народные песни. Немного примеров из разных годов.

Знаменитая певица и артистка оперетты Иза Кремер, уроженка Бессарабской губернии, в 1919 году, вместе со своим мужем, редактором «Одесских новостей» Израилем Моисеевичем Хейфецом, вынуждена эмигрировать во Францию. Она была первой певицей, которая начала петь на идиш со сцены, даже несмотря на антисемитские выступления в её адрес. Когда в 1917 году в Одессу бежали все кому не лень из России, то выяснилось, что песни Изы в эти дни были еще нужнее слушателям, даже больше, чем в мирное время. Возвращение красных в Одессу ознаменовалось еще большим террором. В одесском издании «Мельпомена» писали: «Советская власть объявила вне закона многих артистов, находящихся на территории, занятой Доброармией. За участие в концертах в пользу белых советская власть арестовывала очень многих артистов и увозит их подальше в советские края». Ничего не напоминает прототипологически?

Мало что поменялось спустя несколько десятилетий. В 1983 году известный уроженец Одессы и исполнитель еврейских песен Константин Беляев был осужден за песенные темы государственного антисемитизма. Нашелся официальный предлог по ст.162 – запись музыки и тиражирование магнитофонных записей. А следователи дословно сказали: «Теперь вы будете свои гнусные песенки распевать в местах не столь отдаленных». Особо знаменитой стала его пародия на ширившийся антисемитизм:

«Если в кране нет воды — значит выпили жиды…
Если в кране есть вода — значит, жид нас.ал туда…
Словом, евреи, евреи, кругом одни евреи…».

К. Беляева ждала сначала — «Матросская тишина», затем — «Бутырка». В общей сложности в тюрьмах он отбыл почти год. И, наконец, суд — четыре года усиленного режима с конфискацией имущества. Далее Краснопресненская «пересылка» и — по тундре, по железной дороге… к месту последнего назначения — Устюжанская зона.

Артисты часто выступали в ресторанах и записывали альбомы под псевдонимами, чтобы скрыться от властей. Яркий пример — музыкант из Петербурга, которого любители жанра знают как Виталия Крестовского — Валерий Павлович Цыганок. И кстати занимал он должность замдиректора крупного ленинградского завода по ремонту электронно-вычислительной техники. В 1978 году он записал первый альбом одесского репертуара с ансамблем «Крестные отцы» – отсюда и псевдоним его.

«Воркутинцы» — одесский коллектив, о котором известно крайне мало. И вот пойди разберись, назывались они так то ли для конспирации, то ли потому, что они часто выступали, подрабатывали в ресторанах Воркуты? Но коллектив получился такой легендарный.

Аркадий Северный (настоящее имя — Аркадий Дмитриевич Звездин) — советский музыкант и певец, исполнитель песен современного городского фольклора, одесского репертуара, авторских песен с ненормативной лексикой, романсов и стилизаций.

Автор и исполнитель песен, уроженец Одессы 1944 года Алик Ошмянский в Советском Союзе был известен под псевдонимом Алик Фарбер. В 1972 году он начал давать подпольные концерты с одесским репертуаром на смеси идиш и одесского наречия. В 1975 году Алик эмигрировал из СССР. Кстати, Алик, вероятно, единственный из певцов-эмигрантов, кто начал записываться еще в СССР. Известны две программы, сделанные им в конце 60-х годов. Как говорят, записи этих концертов организовал и оплатил один из членов ЦК партии Украины, оказавшийся большим поклонником «блатной песни».

При всем при этом можно задать логичный вопрос. А как же при всей своей запрещенности, блатные песни можно было услышать прямо с советского экрана и в советском театре? Скажем, Юрий Никулин пел «Постой, паровоз, не стучите колеса» …

Оригинальные слова песни:

Летит паровоз по долинам, по взгорьям,
Летит он неведомо куда.
Мальчонка назвал себя жуликом и вором,
И жизнь его — вечная игра.
Постой, паровоз, не стучите, колеса,
Кондуктор, нажми на тормоза.
Я к маменьке родной с последним приветом
Хочу показаться на глаза.

Прежде всего, иллюстрацией отрицательных персонажей, что допускалось цензурой. И многие песни, считающиеся сегодня блатными, были написаны советскими композиторами и поэтами. Еще за это они получали зарплату. Один из примеров — известная песня «Кралечка» или «Пиковая дама». Ее написал известный композитор Андрей Эшпай и поэт Владимир Карпенко. На Одесской киностудии в 1957 году вышел фильм «Страницы былого», и там от лица героя-шулера по имени Яшка Пятачок, звучала эта песня.

Два туза и между
Кралечка вразрез.
Я имел надежду,
А теперь я без.

Ах, какая драма,
Пиковая дама.
Ты мне жизнь испортила мою.
И теперь я бедный,
И худой, и бледный
Здесь, на Дерибасовской стою.

Михаил Водяной в роли Попандопуло сначала в спектакле «Свадьба в Малиновке», а затем и в фильме пел «Не один в пистолете патрончик», «Одесса красная», «Сонечкины именины», «Мясоедовская». Леонид Утесов называл Водяного полпредом Одессы в Москве, а власть всегда считала его идеологически вредным.

В Одессе жил, купался в море я Черном,
Знали на пляже все меня,
Куплеты пел, играть умел на гитаре,
Любовью я играл шутя.

Картина ясная — любовь несчастная,
А сердце страстное горит в груди,
Картина ясная — Одесса красная,
И мне с Одессой той не по пути.

Так что же с одесским репертуаром не так? Почему основная масса песен звучала подпольно, пополняя кабацкий репертуар и записываясь «на ребрах»? Дело в том, что музыкальной основой для большинства классических одесских песен стали старинные популярные еврейские мелодии, так называемая клезмерские танцевальные мелодии. Истоки клезмера находятся как в древнем еврейском фольклоре, так и в музыке соседних народов, молдавских и бессарабских. Первоначально такая музыка предназначалась для исполнения на свадебных торжествах. И еще в основе лежал коллективный еврейский танец «фрейлехс» (в переводе с идиш – веселый танец на свадьбах). Они даже не имели названий, руководитель оркестра говорил музыкантам: «Играем фрейлехс №57!». И звучало… И соответствующие инструменты: скрипка, контрабас, аккордеон, кларнет, виолончель, барабан, флейта, труба, цимбалы, тромбон, гармоника, фортепиано. Кстати, в настоящем одесском репертуаре редко когда услышишь матерные выражения, неграмотность языка, возможно, нарочитую, суржик — смесь идиша, русского и украинского – так это да. «Школа бальных танцев», «Денежки», «Сонечкины именины», «Жил на свете Хаим» — все сочинено забавно, с юмором.

Интересно, что примерно в этом разряде для очень многих одесситов состояла песня «Шаланды, полные кефали…» – хотя написана она профессиональным поэтом Владимиром Агатом и знаменитым композитором Никитой Богословским для кинофильма Леонида Лукова «Два бойца» (1943). Может быть, сработало исполнение Марка Бернеса, которого все считали почему-то одесситом.

При этом официально она не рекомендовалась для исполнения и не публиковалась как идеологически невыдержанная и чуть ли не блатная.

«7:40»

Текст песен написан на мотив старой еврейской мелодии, которую играли зачастую на вокзале уличные музыканты. Первая граммофонная запись мелодии появилась в 1903 году без названия. Название «7:40» появилось в дореволюционное время и имеет несколько версий. Автор текста Рудольф Фукс, считает, что в песне описан приезд основоположника политического сионизма Теодора Герцля в Одессу (по каким-то причинам он все же не приехал). Есть другая версия с паровозом. Евреи, работавшие в Одессе, но не проживавшие там, приезжали в город рано утром из окрестных местечек — часть из них на первом поезде, приезжавшем в 7:40.

«Мурка»

Одна из самых известных блатных песен. В первом известном варианте, в прочем, песни нет никаких уголовных событий – это городской «жестокий романс». На пластинке с текстом обозначен автор киевлянин Яков Ядов – украинский советский поэт, писатель-сатирик, автор слов широко известной песни «Бублички», ему приписывают «народные» песни «Цыплёнок жареный» и «Фонарики». Яков жил и работал в 1920-е годы в Одессе, затем в Москве. По поводу автора музыки уже много лет ходят споры, так известен еще и еврейский вариант «Мурки» — «Сурка», где имя главной героини Сарра. В 1920—30-х годах появился блатной вариант песни, который популярен сегодня. События, о которых идет речь в песне, были в действительности и произошли в Одессе в 1918-1922 годах. В 1940 году Общество советской эстрады решило исключить Якова Ядова как несогласного с РАППовскими установками с эстрады. Затем причислили к категории классовых врагов и исключили из Литфонда, с пометкой, что его литературная продукция не имеет художественной ценности.

«С одесского кичмана, бежали два уркана…»

Одна из известнейших так называемых «одесских» песен. Широкой публике стала известна благодаря замечательному исполнению одессита Леонида Осиповича Утёсова (настоящее имя Лазарь Вайнсбейн). В своем зачатке, это царских времен каторжная песня, навеянная песней на стихи Генриха Гейне в переводе Михаила Михайлова «Во Францию два гренадера из русского плена брели». Указанные во многих сборниках авторы Кельман и Тимофеев — в лучшем случае обработчики одного из вариантов.

В своей книге «Прах и пепел» Анатолий Рыбаков делится легендой о том, как Леонид Утесов в Кремле пел «С одесского кичмана» перед самим товарищем Сталиным! Как-то на приеме у Сталина военный летчик Чкалов предложил вождю, чтобы песню «С одесского кичмана» исполнил Утесов. Мол, слова хоть и тюремные, но мелодия боевая и вдохновляющая. На ответственном выступлении в присутствии высших представителей власти, Утесов со своим оркестром сразу начал с заявленной песни:

С одесского кичмана бежали два уркана,
Бежали два уркана да на волю…
В Абнярской малине они остановились,
Они остановились отдохнуть…

Он пел и понимал, что с этой минуты никакой репертуарный комитет ему не страшен, и он везде будет исполнять свой репертуар. А из представителей власти никто не понимал, в чем дело. На приеме у товарища Сталина, и блатная песня!? Идеологическая диверсия?

Не то что хлопать, шевелиться боялись. С последними аккордами песни, весь блеклый, замер и сам Утесов. Уж не спровоцировал ли его?

И вдруг раздались одиночные хлопки товарища Сталина. Тогда зал бурно подхватил его аплодисменты! Летчики кричали: «Бис!».

Говорят, что вождю народов настолько понравилось исполнение Утесовым блатных песен, чуть позже прозвучит: «А «Мурку» можешь?..»

И это не единственный случай, когда члены ЦК КПСС устраивали закрытые концерты или просили записать альбом. В 60-е годы после серии аншлаговых спектаклей в Москве Одесского театра оперетты, ведущих артистов труппы пригласили на торжественный прием в Кремль, который плавно перетек в банкет. На этом банкете присутствовал член ЦК КПСС по фамилии Полянский, а рядом с ним сидел артист Семен Крупник. Выпивший Полянский разоткровенничался, сказал, что очень любит блатные, нэпманские песенки и спросил, есть ли кто на примете, кто бы их здорово исполнил. «Я дам команду, организую студию. А вы, по возможности, запишите что-нибудь интересное, из старенького» — ласково приказал подвыпивший чиновник. Семен звонит Алику Фарберу и возбужденным голосом говорит: «Алик, я только что говорил с членом ЦК! Есть просьба – надо срочно собрать ребят и записать программу одесских песен! Не волнуйся, студия будет предоставлена». На минуточку, в то время сам Высоцкий записывался на магнитофон дома. Какая студия? Как назло, по разным причинам состава коллектива Алика Фарбера не оказалось на месте, пришлось брать тех, кто под рукой. В итоге, на записи звучат «скрипка, бубен и утюг».

Утесов первый, кто начал исполнять блатные, каторжанские песни в сопровождении джазового оркестра и первым стал записывать их на пластинки в 30-е годы. А самой-самой первой песней им была записана «Гоп со смыком»:

Гоп со смыком — это буду я,
Братцы, посмотрите на меня:
Ремеслом я выбрал кражу,
Из тюрьмы я не вылажу,
И тюрьма скучает без меня.

Одесский подтекст присутствует и здесь. «Смык» — кличка известного одесского вора-домушника, так же называли и скрипачей. Вор-домушник под видом музыканта ходил по свадьбам богатых людей, и когда все гости напивались, спокойно обворовывал дом. А значение выражения «гоп со смыком» связано с уголовной «специальностью», с так называемым «гоп-стопом» — уличным открытым грабежом, когда бандит внезапно налетает на жертву, ошеломляя ее, обчищает (часто с применением насилия) и так же внезапно исчезает.

Хотя исполнение одесских песен не рекомендовалось, особенно в 60-70х, но стоило где-нибудь затянуть новенькую «вещь», как через день-другой ее уже подхватывали все. Тексты старательно переписывались и передавались друг другу. Эти песни отзеркаливали события тех дней.

С августа 1970-го бушевала холера в Одессе, и одесситы запели:

На Дерибасовской открылася холера,
Ее споймала одна б… от кавалера.
Пусть Бога нет, но Бог накажет эту бабу,
Что в подворотне выдала арабу.
…От этой неразборчивости женской,
Холера прет по всей Преображенской…»

10 июня 1967 года СССР разорвал дипломатические отношения с Израилем. Поводом послужила Шестидневная война, в ходе которой Израиль разгромил египетско-сирийско-иорданскую коалицию. И Одесса запела:

…Когда еврейское казачество восстало —
В Биробиджане был переворот,
И кто посмеет забрать у нас Бердичев,
Тому болячка будет на живот…

Хотя никто категорически не хотел забирать у нас Бердичев.

Курортная Одесса в 1983 году начала подпевать:

Один заморский боцман Майна-Вира
Сидел в кафе с девчонкой до поры
И в общем после порции пломбира,
Рассчитывал на порцию любви.
Она ж не проявляла интереса
К тому, что он отчаянно богат
Она сказала: «Это же Одесса!»
У нас в Одессе это не едят!

К сожалению, многое уже кануло в историю. Азохн вей! Но благодаря коллекционерам одесского репертуара и более современным исполнителям, жизнь одесских песен продолжается, и не иссякает. Если есть потребность и спрос – будет и предложение!

И продолжение следует…

Автор — Олли Грин

Список использованной литературы:

Рыбаков А. Серия: Дети Арбата. Прах и пепел. Издательство: АСТ, Астрель, 2010 с.512
Кравчинский М. Песни, запрещенные в СССР. Издательство: Деком (Нижний Новгород), 2008 с.258
Пойзнер М. Тебя дороже нету… (что Одесса без песен?!). Для «Всемирного клуба одесситов»
Пыпин А. Н. История русской литературы. Том 3. Судьбы народной поэзии. Эпоха преобразований Петра Великого. Установление новой литературы. Ломоносов. — Типография М.М.Стасюлевича, 1899. — 534 с.
Баландин А. И., Ухов П. Д.Судьба песен, собранных П. В. Киреевским // Литературное наследство. М., 1968. Т. 79.
Русские народные стихи, собранные Петром Киреевским // Чтения в Обществе истории и древностей Российских при Московском университете. 1847. Кн. 9;
Михневич В.О. Извращение народного песнетворчества. — Исторический вестник, 1880. — Т. III, № 12. — С. 749—779.
Статьи: «Костя Беляев: Какой там, к черту, юбилей!», «Хулиганская муза», «Константин Беляев: «Вернулся-таки я в Одессу», «Константин Беляев — легенда русского шансона»(«»Вне закона», 2006)
Галяс А. В.Утесов — знакомый и незнакомый. Одесса: Издательство Бартенева, 2016. 153 с.
Сариева В.А. Судьба и песни Изы Кремер. Текст научной статьи по специальности «Искусствоведение»
Сайт A-PESNIпесенник анархиста-подпольщика
Алик Ошмянский (Фарбер). Интервью шансон-порталу 4 июня, 2016 года