Вниманию читателя предлагаем один из рассказов, присланных в редакцию известным писателем Александром Бирштейном. Заголовок сам по себе исключает вступительный комментарий редакции.
– Жванецкий? Да, кто он такой? – ругаются некоторые, узнав, что сегодня праздник.
– С какой стати его праздники отмечать? – недоумевают они.
А мы выпили, закусили, снова выпили. И так до кондиции. А придя в кондицию сами:
– Да, действительно, кто этот Жванецкий такой?
– Гений! – услужливо подсказывают откуда-то, откуда наливают.
Но это мы и сами знаем! Но… Почему гений? Отчего гений? Зачем гений? И это все на нетрезвую голову. Разбираться будем?
– Будем! Еще как будем! – обнадеживает кто-то, кому уже наливать перестали. И засучивает рукава, если может их достать.
Веселит Жванецкий? Еще как веселит!
И что? А то, что плакать потом хочется. И не от смеха. От мыслей. А это хорошо? Кому как! С какой радости его тогда слушать? Если думать неохота и все равно грустно… Может, почитать? Еще хуже. Слезы на глазах. И откуда он такой взялся? Все видит, все слышит, все понимает… Мало того, еще и высказать может! Нет! Нашему человеку это не по силам. Значит, он не наш человек! Уф-ф… И сразу легче стало. Не наш, тогда конечно. И как сразу не догадались?
Опять же, наш человек говорить станет, что все вокруг и, особенно, вдали тупые. И тексты воровать, при случае. А у Жванецкого хрен украдешь. Послушают секунд тридцать и пальцами показывать станут. А не дойдет, так и побить могут. И все равно пальцами вертеть станут. Уже побив. Палец у виска покрутят – мол, мишигине коп – и пойдут себе. А, кстати, вы заметили, что даже мишигине от Миши происходит? Он – Миша, а все, кто его обидеть стараются – мишигине. Справедливо!
Теперь о его внешности поговорим. Высокий? Вроде, нет… Стройный? Ни, Боже мой!За что же его все женщины любят?
– Что? Не все? А-а, понял – некоторые просто обожают!
Такие, как он, рождаются раз в сто-двести лет. Один в 1799 году в Москве. Если, кто не помнит, Александром звали.
– Ночной зефир. Струит эфир. Шумит. Бежит. Гвадалквивир.
Другой в 1938 в Москве опять… Величали, опять же, ежели забыли, Владимиром.
– Устал бороться с притяжением земли
–Лежу, – так больше расстоянье до петли….
Третий – Михаил Михайлович наш! – в 1934 в Одессе. А как же?
– Ночью, когда он гасил свет, на него наваливалась жизнь. Он хрипел и ругался.
Нет, конечно, были еще гении. Но эти…
И так всегда. Когда наваливается жизнь, мы вспоминаем о нем. Потому что, он – это и они тоже.
