1.
А сия притча и вовсе будет краткой. Не потому, что герой ея недостоин большего строкажа. Просто – в той компании будущих советских европейских «Имён» одесского происхождения, он не обеспечил себя тем, что социальные психологи впоследствии назвали добавочным фактором сенсации. Признайтесь, читатель мой внимательный, в приведенном выше калейдоскопе судеб вы и сами не обратили внимания на Степанова. И автор тоже хорош, назвал его как-то вскользь, мимоходом. В числе Имён, в круговерти мясорубно-великой истории Отечества, Александр и сам не претендовал на особенное Ваше внимание. По личной скромности, несомненной самодостаточности. А главное, мне сдаётся, по осмотрительности. Потому и судьба его сложилась несколько иначе, чем у куда более знаменитых друзей. И всё же, всё же, всё же какая-никакая слава его не обошла. Потому и решаюсь продолжить изложение своих заветных взглядов на угловую эпоху падения-отражения страничками его судьбы.
Между прочим, речь – о призабытом нами, относительно культурными людьми, писателе, чей портрет довольно долго присутствовал в числе багетных овалов на школьных стендах. Ну, припомните – под заголовком «Русские советские писатели». Даже родившая его мама-Одесса, призабыла и этого своего сына. Что уж тут говорить «за других городов». Такой — Александр Степанов. Нет? Не припоминаете? А ведь прожил он гремучую жизнь. Приятельствовал с настоящими знаменитостями. И даже сам достиг советского литературного Олимпа.
Автору так и не удалось установить – как, когда и при каких обстоятельствах он появился в растрёпанной компании будущих классиков. Скорее всего, познакомились они на одном из поэтических вечеров, на которые тогда была так падка провинция у моря. А может быть, дело было на Николаевском бульваре – в очередной драке юных гимназёров с Ришельевской и пересыпьских пролетариев. Или в цирке Чинезелли, на чемпионате Европы по борьбе. Может быть, на Одесском ипподроме – при одном из первых полётов аэроплана. Или на Ланжероне, при самоловле бычков с пирса. Да мало ли как знакомились одесские ребята конца Х1Х – начала ХХ веков. Во всяком случае, не на дискотеке…
Ясно, однако, что он был в конце концов, принят в их среду. И прежде всего – из-за необычно ярких рассказов об обороне крепости Порт-Артур. Причём, в деталях, и… по памяти, как непосредственный наблюдатель. Выдумывал он тогда, в юности, свою яркую порт-артурскую эпопею, нет ли? Об этом и ныне мнения не едины. Но некоторое время он, точно, отсутствовал в одесском дому, бежав из-под чистого уютного крылышка мамаши своей Лидии Николаевны. Кстати, вполне культурная одесситка – преподавала русский язык и литературу в женской классической прогимназии. Из дворян. И у отца-офицера на Дальнем Востоке бывал, это точно. Как правда и то, что вернулся он потом к Одессе, маме и друзьям. А друзья, готовясь в великие писатели, подрабатывали ловлей птиц и десятистрочными информациями в местной прессе, читали друг другу свои стихи и рассказы. Сочиняли свои биографии. И едва ли сами верили в сочинённое. Неспроста в дальнейшем замечали за Валентином Петровичем Катаевым приговорку «Не любишь – не слушай, а врать не мешай!».
2.
Саша, вообще-то, главным образом отмалчивался. Вроде бы тоже что-то там такое сочинял, масштабное. Намекал на роман-эпопею. Но никому не показывал. А вскоре и вовсе исчез из их поля зрения. Стал писать им из Санкт-Петербурга. Студент. Ну, как водится, мировая война. Производство в прапорщики. Царю, то есть, присягал. И даже сочинил стихотворную листовку-плакат о верности присяге, утверждённый в отделе печати генерального штаба. Ну, как там он весной, летом и в особенности осенью семнадцатого разбирался с этой самой присягой – трудно сказать. Но добровольно вступил в Красную армию, был с Воскобойниковым в том бою под Нарвой, который до сих пор празднуется, как День защитника Отечества. Откликнулся на призыв «Все – на защиту Петрограда!», знаменитой Второй обороной которого заправлял Сталин. С каковым там-тогда и познакомились. На этот исторический факт он однажды сослался в автобиографии – осенью тридцать седьмого. Ну, что именно по рекомендации члена реввоенсовета Царицынского фронта товарища Сталина был зачислен во фронтовой штаб. Вероятно, так и было. Ибо – кто же мог попасть в этот штаб без такой рекомендации.
Вообще носило его, впрочем, и без всяких выдумок, как осенний листок по разлому российских времён. И в мирном для Одессы 1921 году – вместе с мобилизованными Троцким делегатами Х съезда РКП(б) – выходил на кронштадтский лёд, против мятежных фортов и линкоров, в полный рост. Хотя не был не только съездовским делегатом, но и вообще – членом партии. Уж Бог весть, как попал он в ту мала-кучу. Одно слово: одессит. Его земляк и приятель отрочества Эдуард Багрицкий воспел тот штурм Кронштадтской мятежной твердыни поэтически лихо, Помните, конечно:
Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лёд…
Но едва ли вы знаете о том, что именно Сашко рассказал Эдуарду Григорьевичу о тех атаках. Ибо молодость бросила на кронштадтский лёд не Багрицкого, а его, Александра Степанова. Да и если бы только на лёд — под него. Тяжелораненый, он провалился в ледяную воду и, основательно обмороженный, был едва спасён санитарами. Тогда вроде бы отвалялся в лазарете, отличился в санатории. Отъелся в Одессе. Мясце, там, сальце. Маслице. Яйце. Винце. И всё такое прочее, что одесситы обобщающе называли – «Витамин «Це». Но со временем кронштадтский и прочие подвиги Александра всё же свалили его с ног. Несколько лет был прикован к постели. Вот за этот безотчётный период и написал он роман-эпопею, принесший ему мировую славу и… Сталинскую премию первой степени. Что в то время и не снилось его куда более амбициозным друзьям.
— Ну, это уже банально! – не выдерживает читатель, — мало нам легенд о коммунаре Николае Островском и его стали, которая, видите ли, закалялась! Так придумали ещё хохму про одессита Степанова и его инвалидный премиальный роман.
3.
Да ей же Богу, читатель вспыльчивый мой! Чистая правда! Не верите мне? Да что – я, человек маленький. Загляните в любой соответствующий справочник. Степанов Александр Николаевич, сын Одессы, автор ряда книг, в числе каковых роман, написанный им в годы тяжелой болезни. В своё время – чрезвычайно популярная вещица. Называется «Порт-Артур». Да-да-да-да! Тот самый! Сталинская премия 1946 года.
Оно конечно, не всем своим одесским друзьям пожелал презентовать Александр эту штуку с автографом. Да и не всем смог. Ильф и Багрицкий к тому моменту померли в страшных мучениях от неизлечимых своих болячек. Дядю Вацлава Воровского, ставшего светским дипломатом, застрелили белогвардейцы-террористы за границей. Сёмку Урицкого в чине комкора и главного военразведчика СССР расстреляли в вонючем подвале, как сволоча. Автора советского Золотого Рубля Лёньку Юровского – там же и тоже, только чуть позже. Друга Женьку, Евгения Петрова убили на войне немцы…
Точно знаю: роман Александра Степановича, весьма прилично изданный, имелся в личных библиотеках таких начитанных людей, как Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, Будённый и Щаденко. Имелась ли книга у Тухачевского – его командарма по Кронштадту – не известно, поскольку не ясна судьба библиотеки маршала, расстрелянного в тридцать седьмом. Полагаю, был такой презент у Воскобойникова и Мехлиса. Но утверждать не стану.
И однако же автор этих строк судьбу одного экземпляра романа «Порт-Артур» знает точно. В конце шестидесятых и в числе трёх будущих одесских гениев пера посетил я в Переделкине Валентина Катаева. Самого хозяина дачи мы, конечно, не дождались. У него был некто, поведав о ком, горничная подняла брови и правый указательный палец. Но Валентин Петрович велел ей напоить нас кофе, забрать наши рукописи и проводить с миром. И в гостиной на первой же полке я увидел толщенный «Порт-Артур». И взял его. И раскрыл. Само собой, книга была – с автографом чуть ли не на полстраницы. Подписано: «твой Александр Степанов».
И постскриптум: «Зря вы мне тогда не верили».
(Для желающих ознакомиться с книгой оставляем ссылку на аудиокнигу онлайн).
Ким Каневский