Хлудов не по Булгакову. Часть 2

Продолжение…

Предыдущую главу №1 читайте здесь.

Часть 3

Уж не заради ли этого прибыло начальство? Тем более, в их числе одесситы узнали Роберта Эйдемана, замнаркома обороны Украины и Крыма, известного борца с бандитизмом. Пресса, конечно, подчёркивала транзитный характер этого приезда. Что также не могло не обратить внимание зантересованных профессионалов и их сообществ. В сочетании с помпезностью встречи (шпалеры войск под знамёнами у Одесского многострадального вокзала, духовой оркестр, киносьёмки и проезд по Ришельевской в Губком, куда на совещание шумно съехались чины партийные, чекистские и оперразведотдел штаба округа), это не могло не взволновать обывателя, а также белую и иностранную агентуры. А кто-то из одесситов вроде бы слышал слова Сааджая о том, что он привёз большой сюрприз местным чекистам. По Одессе поползли слухи…
Говорилось о развёртывании Диктатурой в Люстдорфе и на Даче Ковалевского новых лагерей для белогвардейцев, которые бежали в прошлом году в Стамбул. И о которых правительство Турецкой республики согласилось с Фрунзе – депортировать их в Одессу. Но толковали и об усилении в городе строгостей в связи с подготовкой, под видом этой репатриации, белого десанта из Турции, которым должен был командовать генерал-лейтенант Слащов лично. Утверждали, также: арестована группа террористов, развернувших базу в Одесских катакомбах. Там у них, мол, был штаб с телефонной связью, складом оружия, боеприпасов и взрывчатки.
Заходили в одесском народе и версии самые экзотические. Вплоть до того, что… несколько близких к Врангелю офицеров и генералов (Миллер, к примеру, Марушевский, Скоблин и даже сам Кутепов), давно контактируют с большевистскими агентами. Назойливо жужжали слухи о сепаратных переговорах генерала Яши (прифронтовая кличка Слащёва) за спиной Врангеля и Антанты – с советским правительством. Болталось и о посредничестве англичан в этом тёмном деле. Да что там: безымянный, под номером Девяносто Три, агент ВУЧеКа, командиром взвода внедрённый в нелегальный отряд Смерти (штаб – на Ближних Мельницах), сообщал о совещании белого подполья. Там шла речь об этом же чудовищном факте. Правда, подчёркивалась его абсурдность. И участники этого тайного сборища были единодушны: сие есть, дескать, дешевая попытка большевиков дискредитировать вождей белой войны, деморализовать активную эмиграцию и белое подполье.
Тем не менее, в донесении агента сплетня приводилась подробно и уводила очень далеко. Генералы, буцим-то, куплены ещё в начале революции, когда несокрушимая и легендарная старая армия развалилась, а новая только рождалась. А началось всё задолго до Октября-17, с царского военного представительства во Франции, начальник которого, некий русский граф и дипломат, координировал отечественную резидентуру и воензаказы. Большие русские миллионы протекали во французскую промышленность через его белы ручки. Ну, и…
Крепко вляпался граф. И, говорили, уж было наган зарядил одним патроном. А тут – Великая Октябрьская Социалистическая революция! И он отдал ей свой меч, с реестром нашей агентуры во Франции и Бельгии заодно. А она ему списала все расходы на себя и царя. На радостях, и дабы не одному гореть на Страшном Суде, быстро завербовал граф Алексей Алексеич Игнатьев для Республики Труда с десяток высших военных. Вляпались они в это дело сдуру, не предвидя гражданской войны и интервенции, в которых потом увязли всеми четырьмя. И вот они вынужденно (коготок увяз – всей птичке пропасть), основательно запутали белые и союзнические карты, привели к естественному краху. А теперь, дискредитировав барона в глазах Антанты, должны бежать к красным.
И наконец: поскольку Крым едва только освободили и в нём ещё не слава Богу, большевики их ждут в Одессе. С гарантией жизни, свободы и определения на соответствующие должности в Красную Армию.
Приблизительно то же (за исключением одиссеи графа Игнатьева), доносила внутренняя агентура губчека о болтовне на Соборке и «Привозе». Дополнялось сие информацией о том, что окончательный сговор состоялся ещё осенью двадцатого, при сдаче Крыма. Причём, организованное бегство за море планировалось, как закомуфлированно-коварное вторжение в Азию и Европу крупного контингента русских войск. Дислоцируясь там бивачно, строго сохраняя боевую структуру и дисциплину, они в нужный момент будут приведены в действие в контексте мировой революции. Иными словами, кровавая сдача полуострова и галлиполийские лагеря были не только согласованы с большевиками, но и задуманы-разработаны по их инициативе. И что это – величайшая деза и беспрецедентная генштабная операция в мировой истории.
Вот так. Ни много – ни мало. Из подробностей приведу ещё только одну: шептали о вытеснении большевиками с помощью Врангеля из крымской власти генерала Деникина. И так же – в двух вариантах:
1). Деникина генералы не посвящали в коварный свой план, потому что для честнейшего полководца таковое было исключено.
2). Деникин был в курсе дела, что оставляло ему простую альтернативу – бросить всё, передать скипетр барону и унести ноги в отставку, или умереть.
И ещё: всё это как бы подтверждалось надуманно-демонстративным конфликтом Деникина и Врангеля, сдача первым власти последнему и отъезд Антона Ивановича задолго до поражения – за кордон. А Пётр Николаевич, совершенно точно до того утверждавший безнадёжность крымской обороны (таковы его интервью западной прессе), охотно принял командование ВСЮР и сдал Фрунзе-Михайлову Крым, на удивление аккуратно организовав вывоз огромного воинского контингента за рубеж. То есть просто выполнил красный соцзаказ по её естественному, хоть и хитроумному, и дороговатому завершению. Всё это и многое другое зашелестело как-то вдруг, разом, но интенсивно. И включило в свой идейно-тематический круг ещё и этот приезд начальства в Одессу – самого неопределённого назначения, но громогласный…
Да, не забыть бы и другие, более наивные версии приезда в наш город высоких гостей. В их числе и следующая. Напомню: начиная в семидесятые годы эти исследования, автор тесно общался с престарелыми одесситами, для которых искомая эпоха – собственные детство, отрочество, юность и молодость. Так вот, иные связывали приезд такого начальства в Одессу с выдающимся событием, почетными участниками которого и стали высокие гости города. Этот акт был широко, своевременно и всевозможно освещен: в Одессе, наконец, пустили трамвай. Нужно заметить, в городе нашем до революции действовали двадцать пять трамвайных линий. Даже двадцать шесть: перед самым развалом одесситы торжественно открыли новый маршрут – номер тридцать два. И долго вспоминали, как с духовым оркестром Херсонской пожарной части проехали от Вокзала до Степовой, через Прохоровскую и сквер, до Тираспольской и по Преображенской до Софиевской. Но вскоре зашагала по свету Великая Октябрьская Социалистическая революция. И стал одесский трамвай. В январе и восставшие одесситы, и отбивающиеся от них наши земляки с гайдамаками ещё использовали трамвай и как военный транспорт, и как материал для баррикад. К лету-18 попытались возродить одесский трамвай на конной тяге и на паровиках. Но овёс дорожал подённо, лошадей изъяли белые и красные мобилизации. И динамика дальнейших событий поставила на сем деле жирный крест.

Часть 4

И вот члены украинского советского правительства и московские гости приняли активное участие в пуске круговой линии номер двадцать семь «Александровский участок – Ришельевская – Ланжероновская – Гаванная – Малый переулок» и далее – «Преображенская – Пантелеймоновская – Александровский участок». На торжественном митинге говорилось о том, что вскоре будут пущены тридцать вторая линия, а до конца года ещё три маршрута. Но автору слабо верится в то, что того довольно для приезда в Одессу таких больших людей. Вспоминали, накануне кинохроникёры напились и на сьёмку опоздали; бегали, махали руками, орали, требовали повторить старт. И заставляли симпатичных одесситов-прохожих и каких-то барышень из сьёмочной группы ходить туда-сюда, аплодировать и махать бумажными цветами. Не память ли об этом вдохновила Ильфа-Петрова на включение эпизода «Пуск трамвая в Старгороде» в контекст «Двенадцати стульев»?. Ведь безвестные тогда, эти одесские репортёры наверняка не прошли мимо такого факта. Но что касается его связи с приездом исторических величин, думается, речь тут о курьёзном совпадении.
Курьёзы, как беды – никогда не ходят по одиночке. Тогда же имело место событие из разряда чисто-одесских. К делу нашему прямого отношения это не имеет, но – как автору удержаться, пройти мимо! «Известия» губкома и губисполкома вынуждены были опровергнуть публикацию «Одесского Листка» и громыхнувших из-за неё слухов о смерти… Карла Маркса, основоположника научного коммунизма, учителя Ленина и Троцкого. Одесские власти извещали земляков о том, что Великий Маркс умер давным-давно. И что на самом деле в Краснодаре умер ректор тамошнего университета генерал-лейтенант царской службы Маркс Н. А., бывший в семнадцатом году командующим Одесским округом и военкомендантом города и от души приветствовавшим тогда Советскую власть. Его чтила, и по праву, рабочая Одесса, но основоположнику научного коммунизма он был даже не родственник. Опровержение в «Известиях» называлось «Смеяться или плакать?» и принадлежало известному вам перу: Воскобойников Жора. Кстати, не преминул он воспользоваться случаем – боднул «Моряк», который за неделю до того прославился публикацией материала самого Лёвы Крупника – никрологом по случаю кончины художника Костанди. Который  оказался живым-здоровым.
Итак, уже совсем к концу подходил двадцать первый. Важнейший стратегический центр, крупнейший порт и вообще – транспортный узел, университетский и административный центр был уже почти год как прочно советским. Ну, поскольку вообще можно было в такой ситуации толковать о прочности. С падением белого Крыма красно-одесские тревоги отодвинулись достаточно далеко – за море. И однако же даже непосвященный, но внимательный мой читатель уже понял, почему не только ту военную, но и ту послевоенную Одессу нельзя назвать тихой ни в каком приближении. Сама драка, которая густо-перманентно и многосторонне шла за Одессу в гражданской войне, даёт представление о её высокой цене на рынке истории. Ясно ему и то, что представлял наш город в первый свой, так сказать, мирный год. Как нечто очень давнее (или вообще – выдуманное) проступали в воображении Бельгийская компания, РОПИТ, Пароходство Шаи Кропотницкого и кипяток порта. И магический хрусталь витрин, и былинный панцирь мостовых без признаков павших лошадей. И честь отдающий огромный городовой на углу Преображенской и Дерибасовской. И дымы пересыпьских труб. И дымы эскадры, идущей из Севастополя. И анатры-гены и белино-фрейдлихи. И всё это, и очень многое другое было в прошлом, казавшимся таким далёким. В уцелевших углах огромных цехов дембеля-инвалиды паяли вёдра-кастрюли-чайники, мастырили зажигалки из винтовочных гильз. И визжали ножовками, отрезая стволы и приклады трёхлинеек по заказу уголовщины и белого подпола. Под айвазовской луной шлёпали вёслами редчайшие контрабандисты и диверсанты. Днём – не плавал никто.
При таких обстоятельствах одесситы не могли не обратить внимание на появление, как бы из небытия большого белого парохода. Для уже поименованных выше именитых гостей, звонко бухнувших в город, как в бубен, – вплоть до трамвайной реабилитации – был вдруг подан свежеокрашенный большой пароход. Его явление среди разрухи, голодухи и портового мрако-запустения воспринималось одичавшими горожанами, как колумбова «Санта-Мария» аборигенами Нового Света. Ко всему тому на борту судна дешевой бронзой значилось «Феликс Дзержинский». А для его сопровождения был вытребован из Севастополя миноносец «Свирепый», дымивший нещадно и имеющий также яркую и поучительную историю. Георгий Воскобойников немедленно поведал землякам о том, что корабль-ветеран побывал в плену и у немцев, и у французов, и у англичан, и у белых. При угоне эскадры за море экипаж геройски имитировал неисправность механизмов и потому остался в составе Красного Ч.Ф. Некоторые биографические детали корабля Жора опустил. Например, это был тот самый «Свирепый», о котором «Русский голос» в 1902 году писал, что из лихости он распорол носом шхуну «Роза». Причём, спас всех пассажиров.
Чекиста-журналиста больше интересовал настоящий подвиг корабля. Острый и длинный, как сигара, миноносец был в Севастополе при восстании на «Очакове». Да мало сказать – был: именно на «Свирепом» Шмидт в погонах кавторанга обошел строй не поддержавшей их эскадры. На этом миноносце Пётр Петрович рванул к плавучей тюрьме, освободил арестованных потёмкинцев. Но при попытке «Свирепого» пойти за боеприпасами для «Очакова», он был обстрелян, выведен из строя и дрейфовал в акватории. Одного не указал чекистский публицист – что переименован будет сей доблестный корабль в «Лейтенанта Шмидта». Он и не мог этого знать, бо дело вышло в двадцать втором. Как не знал он и того, что Петр Петрович Шмидт при восстании на «Очакове» был уже не лейтенантом флота, а очень даже капитаном второго ранга. В каковых погонах и поднялся на мостик крейсера. Да он ли один не знал! До сих пор к фамилии Шмидт прибавляется чин лейтенанта. Дети – лейтенанта Шмидта. Улица Лейтенанта Шмидта, мост Лейтенанта Шмидта. Переулок – лейтенанта. Толкуют – в связи с восстанием царь его перед расстрелом разжаловал. Интересно – с каких это пор мы трепещем перед указами Николая Второго. Да и разжаловал он Шмидта не в лейтенанты, а в рядовые. Нет, тут – что-то другое…
Шутка о том, что Раковский и Фрунзе «укатили на Свирепом Дзержинском», тут же зашуршала по Одессе, как обычно – в направлении от Соборки и далее. Воображаю, как веселились бы те шутники, если бы знали, что воспетый мною в предыдущих строках «Ильич» был ближайшим родственником «Феликса Дзержинского» не только по порту приписки, но и по месту рождения.

«Хлудов не по Булгакову»…

Предыдущая статья здесь.

Продолжение следует…

Автор Ким Каневский