Продолжение. Часть первая здесь.
Часть 7
Не акцентировал автор «Бега» и на том, что дело было и впрямь не только и не столько в личном конфликте Верховного и комфронта. Последний оказался главой партии антиэмигрантов. В бесчисленных беседах — на собраниях, митингах, в прессе он компрометировал барона. А однажды, как уже сказано, даже как бы оскорбил его действием. С этим Пётр Николаевич и иже с ним мириться уже как бы не могли. Судим. Разжалован в рядовые. Лишен оклада жалованья, пенсии, льгот-дотаций и горячего питания. Бедствовал, как и многие беглецы из России. Носил солдатскую шинель без погон. Причем, у многих было такое впечатление, что он в ней спал. Между прочим, тогда на Галате или Перу купить офицерскую или даже генеральскую шинель ничего почти что и не стоило. Тем паче, пользовался Яков Александрович симпатией всё большего числа военных изгнанников. И где-то немалые находил средства для антиврангелевских мероприятий и публикаций. Как вы думаете – где?
В конце концов Слащёв уже воспринимался, как неформальный лидер известного движения за возврат на Родину. Это вчерашний-то белый генерал, крымский вешатель, живодёр, признававшийся – мол, рука болит от расстрельных подписей. Вот тебе и единстве белых, противопоставленное историй единству красных. Читателю совершенно не за чем знать подробности и располагать документами для того, чтобы поверить мне на слово: всё это не могло не вызвать чисто-детского любопытства «наших» и «ихних» спецслужб, по-разному, но одинаково горячо заинтересованных в развитии ситуации.
Врангелевская контрразведка барона «пасла» мятежного экс-генерала почти открыто. Охотно помогали ей в этом, а нередко и инициировали, и субсидировали сей сыск турецкий, английский и французский департаменты. И, конечно же, задолго до драматурга Булгакова интерес к этим событиям проявили «прозаики в штатском» Москвы, Харькова, Севастополя и Одессы. Причем, Одессе здесь отвелась особенная роль. Так, по крайности, думает автор.
Да, это не литературная фантазия: генерал-рядовой Яков Слащёв действительно в 1921 году вернулся в Советскую страну, предстал перед трибуналом. Ответил на все непростые вопросы. Даже не пытался отрицать главный свой инструментарий порядка в Крыму – пуля, мешок и петля. И получил за всё за это… пост старшего преподавателя и курсового командира высших командных курсов «Выстрел». Странновато, верно? Да, тогда же он написал помянутую мною брошюру «Оборона Крыма», — споткнувшись о которую я некогда и стал размышлять о случившемся. Мне, конечно, в голову тогда не приходило, что задолго до того сам Булгаков тоже споткнулся об это странноватое издание. И что именно оно натолкнуло его на создание «Бега». Не читали, дорогой мой читатель? Прочтите. И имейте терпение начать с предисловия. Оно принадлежит перу чапаевского крёстного отца Дм. Фурманова. Я не сравниваю трёх этих авторов. И тем паче – не ставлю себя в этот ряд. Но намёк на ядовитейшую парадоксальность жизни здесь очевиден.
По рекомендации ГЛАВПУРа и с согласия главразведупра РККА беседовал преподаватель курсов «Выстрел» с молодым, несколько провинциальным, но несомненно интеллигентным писателем, вздумавшим создать пьесу-эпопею о фрунзевском разгроме белого Крыма. Вероятно, высказывался относительно некоторых сцен и персонажей. Знаком был и с МХАТовскими «Днями Турбиных». Признан автором ряда научных трудов – в основном по анализу основных достоинств и ошибок устройства долговременной обороны. Дал блестящий анализ операций в Северной Таврии. Статьёй Дм. Фурманова в сборнике «ХХ лет РККА» назван автором ряда успешных операций против Красной Армии. В «Военном вестнике» подвергался резкой критике нового замнаркомвоена товарища Фрунзе, изгнавшего его с полуострова осенью двадцатого. Бывший тогда командюжем, Михаил Васильевич утверждал: Слащев находится в цепких лапах царской генштабной концепции. А пролетарская военная доктрина в корне отличается от монархической и буржуазной.
В дискуссии, было, поучаствовал и сам Лев Троцкий. И именно на стороне Слащева – мол, нет и не может быть какой-то отдельной, пролетарской науки войны. Как нет и не может быть пролетарской таблицы умножения. Наука, дескать, есть наука. Но именно в этот исторический момент наркомвоен передал булаву своему заму – герою всё того же Крыма товарищу Фрунзе. Сам занялся народным хозяйством, электротехникой и главконцесскомом. А вскоре был выведен из состава Политбюро, исключен из ЦК и из партии. В двадцать седьмом был выслан в Алма-Ату, в двадцать девятом – в Турцию. А зимой двадцать восьмого Яков Слащёв был застрелен слушателем курсов «Выстрел» товарищем Коленбергом – армейским комвзвода и вроде бы родным братом одного из слесарей, повешанных тогда в Симферополе по приказу комфронтом. И об этом Михаил Афанасьевич Булгаков узнал раньше, чем написал свою пьесу.
Много тёмного до сих пор в этой истории. Но в любом случае было очень непросто – палачу рабочего Крыма, бывшему белогвардейскому комфронтом и врангелененавистнику уехать из Константинополя в Республику Труда. Булгаков же свёл всю непростоту ситуации к финальному спору с Чернотой. И как бы не знал Хлудов другого горя. И просто стоял в очереди на пароходную посадку. До чего же нужно неуважать зрителя-читателя, чтобы подсовывать такую туфту.
Куда? Куда конкретно был куплен билет? В какой конкретно порт отправлялся пароход? Фантазёру Булгакову на это было высочайше плевать. Зато крайне интересовало турецких, английских, французских и белых-русских контрразведчиков. Многие реалисты этого круга ещё долго не могли забыть напряженность тех дней-ночей. И если Слащёв всё же покинул Константинополь и оказался в Красной Москве, то должен был по гроб жизни Бога молить за Одессу. Если бы не она…
Часть 8
Нужно заметить, ещё в двадцатом году на освобождённой территории советской тайной полиции удалось основательно погромить конспиративную систему белых. Но это были, в основном, наскоро импровизированные организации, кооперировавшие тех, кто попросту не смог, не успел эвакуироваться. Боевые офицеры, мастера оперативно-тактического искусства, еще не освоились под стеклянным колпаком конспирации. Так что победа чека тут была более количественная, нежели качественная. И однако же существовало другое антисоветское подполье.
Это были структуры, проросшие ещё до русско-японской и первой мировой. Закордонная резидентура опиралась, главным образом, на своих и русских профессионалов, для которых законы подпола были ясны-понятны и святы-нерушимы. Принимая у Деникина командование над ВСЮР, барон получал и опору на эту сеть. Что делало его положение вовсе не таким уж безнадёжным. Достаточно сказать, что агентура эта была внедрена и в Петрочека, и в Москву. Не исключением были Всеукраинская и Одесская чрезвычайки. К его же услугам были спецслужбы Антанты – до известной степени, конечно.
Но Врангель на этом не акцентировал. Оно, мол, и к лучшему: общее дело делаем. Да и пусть Европа раскошеливается. Вернём власть и порядок – рассчитаемся. С другой стороны и само собой разумеется, особенности октябрьского переворота-17 и последующей гражданской войны и интервенции заставили советское правительство годами сидеть на бочке с порохом. Всё пошло не совсем по Марксу. И даже совсем не по Ленину, если иметь в виду его предреволюционные прогнозы. Поход Деникина на Москву (его разъезды уже появились под Тулой), успехи белых и интеревентов за Уралом, в Сибири, под Питером, на Кубани, Дону и Кавказе, заставляли большевиков отрабатывать и проигрышные варианты. Было ясно, как день: в отличие от дореволюционного периода (когда можно было уйти из-под огня охранки за границу), теперь Европа их к себе попросту не впустит. Шутка ли – сорвали Антанте такую победу, отказались платить царские-керенские долги! Да ещё и учредили международную парторганизацию «Коминтерн». Его щупальцы ощущались на всех материках, кроме Антарктиды. Это уже были не русские дела. Это уже была завтрашняя мировая революция.
Кто же тогда мог знать, что в начале сороковых, когда заигрывание большевизма с фашизмом лопнет и вторая мировая придёт на нашу землю – заигрывание с антигитлеровской Европой заставит Сталина упразднить антикапиталистический «Коминтерн». Но это – через двадцать лет. А тогда до мировой революции было так же рукой подать, как при Хрущёве – до коммунизма. Поэтому главное – в случае временного поражения не дать вырезать вождей, революционные штабы, идеологов и организаторов. Задача эта решалась в нескольких основных направлениях. Во-первых, часть изъятых ценностей централизовано консервировалась в укромных местах Урала, Сибири, Дальнего Востока и Латинской Америки. Вожди и те, кто – в случае проигрыша – был им необходим для будущего торжества, могли в любую минуту дематериализоваться в центре и на местах. И появиться в других — в качестве самых разных, абсолютно мирных и не желающих никому зла граждан.
Другая часть ценностей распределялась лично-персонально среди наиболее выдающихся вождей большевизма – вместе с ассортиментом безупречной липы, удостверяющей личности. Через десять лет после смерти первого главы Государства Труда товарища Свердлова был, наконец, вскрыт его сейф. Там находились жмени драгоценностей и несколько свердловских паспортов на разные имена-фамилии. Опубликовав сей факт, пресса как бы удивилась: что это? Как понять? А российская спецслужба, как говорил подполковник Гоцман, прикинулась Кларой Целкин – недоумённо пожала плечами. Мол, сами удивляемся…
Третье же направление – реализация единого плана советской заграничной агентуры и… инспирации во отечестве липового антисоветского подполья. Этот вариант был призван стать и сигнальной системой намерений Запада в отношение планов интервенции, и взаимодействия Европы с Белым движением. А главное – запутать их карты, выпустить пар на ветер, отвлечь антисоветские силы на пустые игры. Одна из задач прямо связана с нашим разговором – проект касался заманивания в страну и захвата белых вождей, разложения русской эмиграции и возврата её домой.
Делалось сие в строжайшей тайне. И потому долгие десятилетия разобраться у сути и ходе операции у публицистики не было никаких возможностей. Уже в демократические дни появились кино-теле-яркие, но весьма робкие исторически ленты типа «Операция «ТРЕСТ», «СИНДИКАТ», «СИНДИКАТ-2». Конечно, это уже был не булгаковский и аловски-наумовский «БЕГ», где разжалованный белый генерал Хлудов-Слащёв в двадцать первом году купил на стамбульской пристани билет в Советскую Россию и стал в очередь на посадку. Тут уже приоткрывалась слегка тяжкая завеса инспирации лжеподполья. Назывались имена. Но классический интервал между правдой искусства и правдой жизни сохранялся неизменно.
Ну, нельзя сказать, что сегодня вдруг поднят занавес и прояснена картина. Это – по разным причинам – всё ещё не возможно. Существенные детали, видимо, проступять сквозь время ещё не скоро. А может, стёрты они навсегда в памяти человечества. Не забудем: после начала двадцатых был конец тридцатых. Очень многие авторы, разработчики и реализаторы проекта защиты революции были зарезаны этой же революцией, как бараны. Что до полного раскрытия спецохрана с наступлением демократии и независимости – двадцать лет назад сие утверждавшие чувствуют себя крайне неловко. И при таких напоминаниях опускают очи долу. И всё же кое-что автор может вам поведать вполне определённо. Даже если почему-то (кто поймёт этих авторов) выберет для этого вопросную форму.
Как вы полагаете, о чём в 1920 году генерал Слащёв мог переговариваться с комиссаром разведуправ войск Украины и Крыма, одесситом, товарищем Кухарчуком в Корсунском монастыре под Бориславом? И почему эта встреча была тайной и для Деникина, и для Врангеля? Не забудем: комиссар прямо подчинялся военному министру красной Украины Фрунзе. Так что переговоры велись, фактически, с Михаилом Васильевичем.
Конфликт Врангеля и Слащёва вовсе не был так уж популярен ( возможно, вообще не имел места) до того, как контрразведка барона стала получать информации и об этих переговорах, и о подготовке Слащёва сдать Крым красным и бежать в Москву. Конечно, история была до такой степени фантастична, что едва ли Пётр Николаевич в неё поверил. Он-то мыслил логично (читай – стандартно). А значит, был уверен в правоте гипотетического Черноты: уж в Советскую-то Россию его комфронтом дорогу себе завалил трупами, но барон под влиянием ряда серьёзных фронтовых неудач и валяний дурака Антантой стал чрезвычайно подозрительным человеком. Тем более, доносы свидетельствовали о том, что Слащёв пакует чемоданы. Более того, дабы замести следы, его люди налаживают конспиративную линию на Болгарию и на Севастополь. А на самом деле отрабатывается вариант на Одессу.
“Хлудов не по Булгакову”…
Продолжение следует…
Автор Ким Каневский