Это было недавно. Это было давно. Это будет… Продолжение

Продолжение первой части по ссылке.

– На Форосе.

– Да. Это было удивительное место. К нему приезжали президенты практически всех стран, начиная с Грузии, Азербайджана, Узбекистана. Я закрываю глаза и вижу живые легенды – людей, которых я мог только видеть и слышать по телевидению, а тут я имел честь, возможность с ними общаться.

– И еще там были наши Ян Табачник и Володя Филипчук.

– Да, они приезжали, но не всегда. Среди известных артистов, допустим… там было много известных артистов, я их не буду называть по имени. Там был и Элтон Джон, для примера. Т.е. это был высочайший уровень исполнительского мастерства, но не всех артистов приглашали дважды, чтоб ты знал. Иво Бобул там был, например, раза два. Блистательный наш украинский певец, потрясающий диапазон и тембр голоса. Даже сам Элтон Джон его хвалил и говорил, что он был просто потрясен его исполнительскими способностями. Вот такая скромная оценка. Поэтому попасть туда было достаточно сложно. А мне Борис Георгиевич говорил: «Николай, с баяном по станции “Симферополь”, там вас встретят». И вот я приезжаю с этим баянчиком в чехле. Стоят пограничники и служба охраны. Прошел первый пост, потом второй пост, потом третий пост. Т.е. нужно было пройти три проверочных пункта. Только потом я попадал в ту зону, в которой были элитарные гости, элита современная политическая, лидеры своих стран. И я, как сейчас помню, что Леонид Данилович говорит: «Коля, так значит? сейчас поем “Шаланды, полные кефали”» (это была одна из его любимых песен), а сидит Алиев, рядышком сидит Шеварднадзе, сидят известные люди и т.д. Леонид Данилович начинает: «Шаланды, полные кефали…», а я подыгрываю чуть-чуть. А Алиев говорит мне: «Николай, пожалуйста, чуть тише, я хочу слышать Президента». Я говорю: «Пожалуйста, будьте любезны». Потом звучали «Два кольори», потом звучала «Рідна мати моя», потом звучала «Как много девушек хороших», и все ждали, когда Леонид Данилович исполнит эти песни, потому что у меня была гитара, я подыгрывал чуть-чуть. И таким образом, была такая какая-то особая, располагающая, знаете, какая-то такая добрая неповторимая атмосфера праздника, встреча друзей, я бы так сказал, потому что это был неофициальный. Хотя до этого, когда был День Рождения, к нему приезжали, ну, все губернаторы, известные люди за день до начала. А вот уже за самим столом, когда был День Рождения непосредственно, было приблизительно человек 15-20. Я вам открываю тайны, которые я не раскрывал, не говорил никому.

– Государственные тайны?

– Государственные, да.

– Николай Иванович, я почему сакцентировал среди прочего на твоей работе… конферансье по сути, так?

– Да.

– Как-то так сложилось на одном из этапов, что я был лично в этом заинтересован тоже, в твоём синтезе музыканта-инструменталиста, вокалиста и ведущего.

Наш «ГОПАК» вспоминаем. Да, Ким?

– «ГОПАК», да, покойный, невинно убиенный мерзавцами, но пять лет все-таки проживший. «ГОПАК» – Гумористичний одеський професійно-аматорський клуб, в котором участвовали элитарные люди, и это было достаточно популярно, интересно. Но хорошие передачи всегда кому-то мешают? Это ж понятно.

– К сожалению.

– Но в «ГОПАКе» особенно пригодился этот синтез, потому что Николай Свидюк открывал традиционно, как музыкальный руководитель этого цикла, одной своей вещью, премьерой, сам аккомпанируя и исполняя, заканчивал тоже какой-нибудь вещью, которую все, как правило, подпевали, внутри тоже была какая-то вещица. Иногда появлялись твои ученики, которые тоже вкраплялись в эту программу – тут ты выступал еще и в роли учителя, в роли наставника молодежи и подростков.

– Было.

– И был абсолютно полноценным соведущим. Человек, у которого определенно талант и навык импровизировать, потому что никаких сценариев – мне никто не верил – не существует!

– Да, это импровизация.

– Все знали, как там строго сценарные материалы проверялись, подписывались, и это был единственный цикл, где не было никаких сценариев, потому что его и быть не могло! Потому что это просто собирались талантливые, умные, с развитым мышлением и речью люди, и они вызывали даже у нашего начальства чувство доверия, что они глупостей говорить не будут. Сохранилась у тебя в памяти вот эта работа твоя как конферансье, солиста, инструменталиста, аккомпаниатора, концертмейстера и импровизатора?

– Я благодарен тебе, Ким, что ты меня привлек к этому удивительному театрально-концертно-песенному музыкальному сериалу «ГОПАК». Это было действительно элитарное собрание людей. Ну, возьмем хотя бы Бориса Бурду, Олега Филимонова, Барского. Школьника. Фроловых, Завгородних. Это потрясающие люди! Это была потрясающая атмосфера, потому что я всегда с открытым ртом слушал их и для меня это было чрезвычайно интересно. Ну, а твоя сценография, которой ты настолько мастерски, удачно подкреплял каждую тему, потому что каждая серия «ГОПАКа» – это была отдельная тема, которую мы раскрывали во время общения на театральные, концертные, политические, научные, экономические какие-то темы. «Датские» были выпуски – то есть посвященные датам. Масса была тем! Но ГОПАК был тем и интересен, что всегда импровизация, какой-то одесский классический анекдот или свежий анекдот всегда украшал эту атмосферу. Я думаю, что одесситы тоже любили эту передачу за ее искрометный юмор, за твое… Ну, ты стоял у штурвала этой передачи – ты ее придумал. Я очень сожалею, что она прожила пять лет. Хотя, скажу тебе, по большому счету, что пять лет на ТВ, Кимушка, это достаточно большой срок.

– Это рекорд.

– Тем более, за твои тридцать с гаком лет на экране были у тебя и другие сериалы. А ведь иные передачи, программы вообще «сгорали» сразу. Хотя я ее вспоминаю и вспоминаю с сожалением, что она, так сказать, ушла как бы в анналы истории телевизионной.

– Я, например, припоминаю, среди прочих, человека, которого ты привел на ГОПАК. Это была крошечная совершенно девочка, которая пела тоненьким голосом. Это, насколько я понимаю, внучка покойного Балуха Валерия Сергеевча?

– Да.

– Ее судьбы известна вообще? Она во что-то вылилась под твоим чутким руководством? Потому что она тогда привлекла огромную аудиторию, когда она пела и приплясывала. Очень забавная была девочка.

– Она была очень милой. Она остается сейчас уже взрослой милой девушкой, но на примере ее я хочу сказать, что ее была такая девушка, которая пела и стала сейчас… Мне кажется, она где-то подбирается к пику своей славы песенной. Это Ирина Ибралидзе. Эта девочка сейчас выиграла второй тур в проекте «Голос» на телеканале «1+1». Она пела мои песни. И я, кажется, тоже приводил ее к тебе, Ким.

– Конечно. Незабываемое нельзя забыть.

– Но вот сейчас она уже звезда. Она легко выигрывает от конкурса к конкурсу. Сейчас будут идти как бы баттлы уже непосредственно на выбывание. Но два тура она блестяще спела и прошла достаточно легко, т.е. жюри из наших современных певцов, которые определяют, и «жюрят» правильно, на мой взгляд, по-одесски правильно. Я жду от нее результатов таких… на уровне не всеукраинских, а европейских. Хотя неталантливых детей не бывает, все дети талантливы.

– Так вот, как в кино, знаешь, сначала снимают конец фильма, потом снимают середину, а потом все это монтируют. Сейчас нырнем в другую эпоху, которая была, я думаю, судьбоносной для тебя, была судьбоносной и для меня. Когда в Одесском Доме актера (это в филармонии, во дворе, направо)… Тогда еще был Дом актера, потом оказалось, что казино «Ришелье» важнее, чем чтобы был Дом актера.

– К сожалению.

– Да. И там был Клуб творческой молодежи Одессы. Председателем Клуба была Лена Аминова, она тогда работала в Русском театре. Она уже была Заслуженной артисткой, уже снялась тогда, по-моему, в фильме «Формула любви» в роли вот этой дивы, влюблённой Калиостро, танцующей.

– Да, она тогда популярна была и любима, авторитетна, постоянно занята в Русском театре, достаточно активно работала.

– Она была председателем, а в Совет входили руководители секций. У меня была журналистская секция. Были секции творческие различные – литературные, изобразительные (Саша Лантухов), капустники и пр. И вот в этой самой атмосфере… Тогда казалось, это очень естественно… Сейчас я очень ностальгирую по той атмосфере, потому что я ее почти не заметил, считая, что это очень нормально. В большом культурном центре, как Одесса, творческая молодежь и прочее, и прочее собираются по вечерам и по ночам на мероприятия. На некоторые мероприятия пробиться было невозможно даже – такой был уровень: москвичи, ленинградцы приезжали смотреть. Но в этой всей ярмарке, так сказать, появлялся очень скромный мальчик, который вел себя очень тихо. Тогда считалось как-то провинциально – вести себя тихо, слишком захолустно. Надо было эпатировать, надо было шуметь, обращать на себя внимание, что-то такое…

– Особенно в Одессе.

– Надо было что-то утверждать, что-там отрицать. И вот приходил Коля Свидюк и садился подальше, и больше слушал, в общем-то, слушал, смотрел. Я думаю, что ничего не преувеличиваю, сказав, что это было и для тебя судьбоносно тоже.

– Безусловно.

– Вот что это было для тебя?

– Ну, конечно, для меня это была целая эпоха, потому что после окончания института я получил направление в одесский Дом актера, более того, у меня была такая должность – заместитель директора, представляешь? Я имел даже свою визитку со своей собственной подписью.

– Ирина Кузнецова была директором.

– Ирина Григорьевна Кузнецова. Я хочу сказать, что-то время для меня было уникально тем, что я познакомился и общался с Папановым, с Ульяновым, с Николаем Караченцовым, с Олегом Табаковым, с Романом Виктюком, с гениальными режиссерами и актерами, которые приезжали. Верно, попасть в одесский Дом актера было практически невозможно, потому что, как правило, это были элитарные встречи с удивительными людьми, представителями прежде всего театрального мира. Это были, как правило, закрытые вечера, они были переполнены. И хочу сказать, что когда Роман Виктюк привез драматургию Людмилы Петрушевской, опальную пьесу «Не запомню», но тогда ее показывали небольшому количеству людей, был узкий круг людей, при закрытом на все ключи Доме актера. Роман тогда показал свою постановку как гениальный режиссер, впоследствии он доказал своей жизнью, что это действительно так и было. И мы с удовольствием слушали и смотрели эту пьесу. Я вспоминаю это время, потому что и Олег Табаков, и Михаил Михайлович Жванецкий, и Карцев… Я им в свое время помог. Когда они поехали на первый конкурс эстрады, на котором председательствовал Леонид Утесов, если не ошибаюсь. Нужно было срочно подать документы. Ирина Григорьевна говорит: «Николай, значит так, Михаил Михайлович, Карцев и Ильченко должны поехать на этот конкурс. Срочно езжай в Обком партии, находи этих людей, чтоб они подписали кучу документов». Я стремглав, так сказать, бросился, нашел тех людей, которые подписали документы. Пришлось мне немножко побегать, посуетиться, но документы были готовы, и ребята уехали в Москву и стали лауреатами первого конкурса эстрады. Тогда это была, конечно, большая, огромнейшая победа. Туда съехали исполнители, начиная с Белоруссии («Песняры»), Азербайджана (вокальный квартет «Гая»), от Грузии там был коллектив – ВИА «Орэра», Кикабидзе пел в нем. И тогда все поехало-пошло, и судьба нашего известного дуэта, правда, они потом уехали в Ленинград, работая в театре… И Михаил Михайлович Жванецкий уехал работать в театр к Райкину, который потом был директором Театра эстрады в Москве.

– Во всяком случае Петя Шедевар тоже блистал в Доме актера.

– Ну, Петя Шедевар тогда был ведущим актером Украинского музыкального драматического театра им. Василько. Блистательно играл он, потрясающе играл на гитаре. Кстати, это помогло ему, и он со временем потом уехал во Францию, где стал французским одесситом или одесским французом. Но я помню его, помню и тебя, когда ты выставлял свои первые выставки, «Дружеские шаржи» это называлось, помню Олега Сташкевича. Помню, в Доме актера был молодежный театр, который разъезжал со своими спектаклями и в Ленинград, и в другие города.

– Это «капустники» были знаменитые.

– «Капустники», да-да. Конечно, это для меня была большая школа, потому что, особенно новогодние «капустники»… попасть туда было практически невозможно. Я познакомился с Михаилом Григорьевичем Водяным, с Лией Исааковной Буговой, т.е. это были классики – театральная одесская школа… Не только потому что там Театр музыкальной комедии был, и там играли известные мастера, которых я уже называл. Это был и Русский театр, это был и Оперный театр, в котором блистали наши исполнители. Т.е. это была такая насыщенная театральная концертная жизнь, как правило, а замыкалась она на Одесский Дом актера, где Ирина Григорьевна Кузнецова смогла вот такой вот творческий коллектив собрать вокруг себя, и потом это стало не только достоянием Одессы, это становилось достоянием всей большой страны, потому что это были гастроли и в Тбилиси, и в Ленинград и т.д. и т.д. Это была замечательное неповторимое время и знакомство с удивительными, потрясающими людьми.

– Но вот один из моментов, который мне запомнился – в том числе запомнился, там было много ярких моментов, тусклого там не было ничего и серого – практически все основные участники совета творческой молодежи по журналистской, по актерской, по музыкальной части – в общем, все так или иначе старались обратить на себя внимание.

– И это получалось.

– Да. Каюсь, аз грешен тоже – старался обратить на себя внимание всячески. По сути, единственный человек, который мне памятен в этом архиве – это Коля Свидюк, который, наоборот, старался не обращать на себя внимание и старался всегда где-то в уголочке…

– Спасибо, Кимушка, что ты вспомнил обо мне. Я, допустим, помню, когда Юра Горбачев только-только начинающий мастер, он тогда еще не был в Америке, не был оценен там и т.д., он имел мастерскую по улице Ласточкина, делал свои первые шаги, обжигал свои фигурки, он был достаточно коммерческим человеком. Я помню, говорит «Коля, давай, отнесем» такой огромнейший лист ДВП, где-то 4 Х 5 метров, и мы тащим этот лист, ветер сдувает, парусность колоссальная, но мы доносим этот лист, где впоследствии Юра размещал свои работы – в Музее западного и восточного искусства. Потом мы узнали, что Юра Горбачев благодаря фамилии «Горбачев» стал известен и популярен в Америке, где он начал делать свои уникальные выставки и «покупался», стал достаточно небедным, обеспеченным человеком там. Ну, и многих-многих интересных людей… Я вот сейчас попытаюсь вспомнить… Беренбойм. Ты помнишь, наверно, Беринбойма, да?

– Да. Александр Менделевич.

– Он работал в библиотеке. Галя Жадушкина.

– Валера Барда-Скляренко.

– Барда-Скляренко.

– Валерий Хаит.

– Валерий Хаит, Сущенко, Голубенко. Они поднимались как авторы, читали свои первые миниатюры одесские. Потом, конечно, они стали впоследствии классиками. Кстати, с Валерой я до сих пор поддерживаю теплые отношения, в нас даже есть несколько песен написанных, он – как поэт, я – как композитор. Я с пиететом и уважением отношусь к нему. Ну, это классика. Я уже не говорю о КВНовском движении.

– И все-таки ты тогда что, не мечтал о славе?

– Нет.

– Но ведь не может же одаренный человек не мечтать о славе. Почему была такая позиция? Ты чего-то стеснялся? Или что происходило?

– Нет-нет-нет. Я скажу тебе, что меня всегда тянула музыка, и я впитывал в себя все, что я впитывал, потому что у меня этого не хватало, я этого не понимал. Вот когда я проработал там несколько лет, для меня открылась масса каких-то нюансов, о которых я мог только мечтать для того, чтобы прикоснуться, понять, оценить. Хотя музыка оставалась для меня приоритетом. Потому что я смотрел на вас, а внутри меня звучали какие-то мелодии. Т.е. я был в себе, одновременно выполнял все то, что мне необходимо было делать, потому что это была работа и в субботу, и в воскресенье, в понедельник и во вторник, т.е. масса была кропотливой какой-то незаметной работы, но ее нужно было делать. Допустим, сбегать в ЛИТ залитировать в ЛИТе какую-то афишу, потом отнести в типографию, потом забрать, потом отнести приглашения, потом пригласить. Ой, это, конечно, было очень насыщенное… но оно было полезно для меня. Потому что даже познакомившись ближе с известными актерами, с тем же Папановым, например… Я помню, как он любил украинскую кухню, как он с удовольствием уплетал варенички наши с творогом и с капусточкой. Т.е. они приезжали в Одессу, они наслаждались этой жизнью, а для меня это была тоже маленькая школа, потому что я что-то почерпнул у этих людей, что-то принимал, что-то отвергал, но в любом случае это был определенный этап моего творчества, который помог мне в будущем и до сих пор, кстати, я это чувствую.

– Вот такой вопрос, в общем, непростой. Лично у меня в связи с тем, о чем мы сейчас говорим и всем предыдущим, всегда было такое ощущение, что я иду в ногу со временем, мои товарищи идут в ногу со временем – кто в журналистике, кто в актерском деле, изобразительно творчестве, в кино, кто в музыке, в сочинении, исполнении, науке и т.д. И вот с некоторых пор ощущение такое, что я, возможно, очень сильно отстал от времени. Мало того, я всегда знал, что, поскольку мои предки родились в этом городе, кстати, на Пересыпи тоже, на Московской, правда, отец 1907 года рождения, мать 1909-го, что я родился и живу, и росту, созреваю в своем городе родном. И вот два таких ощущения. Я, кажется, от времени отстаю и кажется, город этот уже не совсем мой родной, а в чем-то чужой, и даже чуждый, недружелюбный по отношению ко мне. Вот у тебя нет такого ощущения?

– Ты знаешь, нет. У меня этого ощущения нет. Почему? Потому что я тебе говорил, что тренинг, занятия и работа над исполнительским мастерством, в данном случае вокальным, песенным, оно продолжается. Я открываю в себе каждый раз, после каждого урока своего, какие-то новые, доселе неизведанные, неиспытанные мною брани в развитии моей вокальной техники, и поэтому эта дает ощущение и желание только встречаться, общаться и языком музыки, поэзии, языком даже взгляда общаться с этими людьми. Я пытаюсь быть достойным этого города, потому что мы вспоминали очень много ярких страниц прожитых, пройденных нами с тобою, но они мотивируют меня. Мотивируют, потому что творческий человек без мотивации стать лучше в любом измерении – в творческом, человеческом, потому что с годами человек становится мудрым, и эта мудрость должна не быть формальной, а нести какие-то вещи, чтобы вокруг себя создавать именно эту атмосферу, атмосферу духовности прежде всего, дружелюбия, каких-то вещей, данных «свысока». Иногда мы забываем об этом и становимся, может быть, раздражительными, понимаем, что мы были когда-то лучше, а вот сейчас стало немножечко хуже. Нужно воспринимать это с чувством благодарности и ни в коей мере не заострять в себе вот эту остроту ощущений, потому что с высоты нашего полета, прожитых лет, мы смотрим на этот мир несколько по-иному. Кто-то, допустим, тот же Илон Маск сейчас чуть ли не предлагает совершить космическую прогулку. Время настолько развивает нас и не дает возможности нам сидеть на месте и как бы чувствовать себя несколько некомфортно. А для того, чтоб чувствовать комфортно, нужно развивать в себе то, что было заложено изначально. Если мы приостановили этот процесс, мы сами для себя становимся неинтересны, мы становимся раздражительными, мы становимся на себя непохожими. Поэтому я всем советую, кто будет читать наше интервью, наш с тобой разговор, Ким, смотреть на себя несколько с иной позиции, не только с критической. Прежде всего взгляд на свои возможности. Годы даются для того, чтобы человек совершенствовал себя и делал что-то доброе, ведь недаром же говорят, что доброе и вечное принесет пользу не только для тебя, но и для всех, кто будет общаться с тобой – через песню, через поэзию, через музыку, просто через возможность жить в одном городе и общаться тоже даже вот таким вот образом.

– Собственно говоря, все, о чем мы сейчас говорили, в двух словах, а на самом деле тома можно писать об этом движении. Мы все жили в режиме непрерывных перемен, к этому приспособлены были, это нас не удивляло и не раздражало. Какие перемены мы ни встречали, в общем, вроде никто не падал духом, хотя разные были перемены, и мы продолжали делать себя и делать жизнь, делать много хорошего, доброго, полезного. Это было общепринято даже между теми, кто нас не очень любил и даже вредил (что было слишком очевидно). Но тебе в новое т.н. время не приходилось сталкиваться или спотыкаться даже о тех людей другого немножко поколения, которые едва ли могут нас упрекнуть в застое, в консерватизме, невыдержанности и пр., а просто они даже ни в чем никого не упрекают, а просто для них вот то, о чем мы сейчас говорили, этого не существует, этого не было, оно отрезано. Это называется «прошлое». Это называется «мрачное прошлое» почему-то, как будто бы ничего хорошего не было. Это называется «то прошлое, которое надо забыть». Но самое неприятное – то, что, когда спотыкаюсь я о таких людей, то выясняется, что от них очень многое зависит, и они очень много решают. Вот таких моментов нет?

– Бывают. Вот невольно мы сравниваем себя и цивилизацию, которую мы называем Европой, Новым или Старым Светом, вот та традиция для них является вечной, и это мерило ценностей. Вот, допустим, они в субботу или в воскресенье идут в церковь, у нас это тоже где-то каким-то образом развивается, но оно не имеет массового какого-то исчисления, по большому счету, оно единично. А ведь духовное начало является главным, оно изначально является главным стержнем в плане того, как человек развивается и как он относится к этому миру, окружению, ко всему. «Благостность»… Все, что связано с этим словом и многими другими словами, допустим, научиться прощать, научиться быть соучастным к тому, что происходит вокруг… Я имею в виду чисто духовное начало. Моя мама была духовным верующим человеком, не формально, а когда я с ней много общался, она знала Библию досконально, она не просто читала ее, она могла быть путеводителем по этой Вечной Книге. Я часто с ней общался, она мне очень много открывала вещей, потому что человек достаточно раним, и эта ранимость, эти зарубки от этих ран у некоторых зарастают, а у некоторых они постоянно болят, они ноют, где-то проявляются. Нет! Нужно исходить из духовного начала, а духовное начало даст возможность человеку прощать, не замечать, смотреть на этот мир с позиции любви, уважения, т.е. с позитивной позиции, и тогда человек и не наполняет себя каким-то грузом ошибок, а груз ошибок тянет человека за собой вниз, не вверх, а вниз. Поэтому я этой формулой стараюсь жить, она мне помогает на многое не обращать внимания, а только заострять внимание на том, чтобы ты был интересен для людей. Допустим, как я в свои годы… хотя я чувствую себя на 30-40 лет. Это и спорт, это и искусство, то, чем я занимаюсь. Я стараюсь каждый раз чем-то удивить, чем-то заставить человека сопереживать мне с моей позиции, с позиции, опять же, нравственной. Я говорил уже об этом много раз, но оно для меня это является определяющим.

– Есть что вспомнить Николаю Свидюку. Это я не к тому, что уже больше ничего такого сверхнового не будет, а просто прошлое тоже есть.

– Оно остается с нами. Да, Ким.

– Оно остается с нами, да. То, что сейчас у нас происходит, вот этот диалог, он через пять минут уже будет прошлым. Я это к тому, что очень многие люди, с которыми я, к счастью, в те годы познакомился, светло-теплые 60-е, пусть обманчивые, пусть какие угодно, но много породившие, много поднявшие и сотворившие многих из нас младших шестидесятников, когда я встречался в 70-е годы с людьми, в том числе и с тобой, в 80-е, сегодня они… кто себя чувствует разбитым стариком, кто себя чувствует молодым совершенно человеком и не смотрит в паспорт почему-то… Но я вижу такую тенденцию: люди берутся за перья, люди начинают что-то вспоминать, мемуаризировать…

– Мемуарить.

– Так вот, у Николая Свидюка нет внутри таких позывов? Ведь есть же что вспомнить.

– Нет, нет, Кимушка. У меня этих позывов нет. Мне кажется, я еще к тому времени не подошел. В этом нашем современном мире, когда пандемия немножко так «компенсирует», иногда даже достаточно остро, и мы ощущаем это все из телевизионных программ, новостных, из того, что мы реально наблюдаем, что сейчас происходит в нашем городе, переполненные больницы, некоторая беспечность людей, которые не понимают, что все это реально происходит с нами, это в реальном мире, нужно беречь себя, а многие думают, что это какая-то сказка, которая пройдет сама по себе, а ведь это игра, по большому счету, на жизнь. И хотелось бы пожелать, Кимушка, тебе и мне, мы еще с тобой молодые люди, как говорится, «мы еще повоюем». По-другому день свой следующий я не планирую. Потому что я жду от себя, что следующий день принесет мне новое ощущение радости, новое ощущение общения с моими близкими, прежде всего родными людьми, с моей семьей, детьми и внуками, с друзьями. Благодарен тебе, что ты нашел время и возможность пригласить меня в свою программу, в свою передачу, к общению с тобой, оно всегда для меня было интересным. И пройдет это сегодня, может, мы еще через лет десять пообщаемся с тобой, что-то придумаем новое, будем смотреть на жизнь и желать только один другому здоровья и благополучия и всего того, что желают близкие друг другу люди. Поэтому я живу надеждой, что Господь даст нам еще возможность пообщаться в здравии, в благополучии, в радости и в желании жить и делать что-то доброе.

– Коля, наконец. Вот сейчас… Природу же никто, никакой политикан, никакой критикан не может обмануть, она все равно закручивает свою спираль, и это совершенно очевидно для нас, для историков во всяком случае, для наблюдательных людей. Вот сейчас, в этот момент в очередной раз, как когда-то у нас в 60-е – начале 70-х, у кого-то другого что-то зашевелилось в груди, какая-то мелодия возникла, в среднем ухе там где-то зажужжало что-то, какие-то рифмы появились поэтические, какие-то цвета, потянуло в изобразительное творчество, в музыку, в поэзию. Люди, которым сейчас столько лет, сколько нам тогда было, когда мы познакомились, вот их куда-то сейчас тоже потянет, но нет уже Дома актера, нет уже Совета творческой молодежи города, зато есть казино «Ришелье» и пр. Но, тем не менее природа все равно рождает этих людей, подталкивает смену за сменой. Что бы ты на прощание на данном этапе, дай Бог, не последняя встреча, пожелал бы этим ребятам?

– Я пожелал бы всем им, в том числе и себе, вдохновения, чтобы оно, опять же таки, давало возможность развивать все то, что… Т.е. ни в коем случае не сложить крылья, и не подставлять эти крылья под попутный ветер, как перекати-поле. Этого не должно быть. Потому что жизнь прекрасна. Каждый должен ее проживать таким образом, чтобы ни чувство зависти, ни чувство обиды не гложило нас, не наполняли нашу душу каким-то грузом чего-то несостоявшегося. Я – оптимист по характеру. И хотел бы видеть Одессу такой же привлекательной, такой же удивительной, такой же неповторимой, какая она есть. Ну, может быть, только Дерибасовскую… названия львовских фирм, которые там пребывают в таком большом количестве, я бы все-таки приобщил к более одесским названиям, потому что Одесса у нас является Одессой. Во Львове мы можем видеть львовское, в Одессе мы хотим видеть и слышать, и чувствовать только то, что присуще нашему городу. А моим друзьям, в том числе и себе, как я уже сказал, повторюсь – только вдохновения. Дышите полной грудью, не делайте лишний вдох – он вам не нужен. Дышите так, как вам позволяет ваша совесть и ваша честь.