В ТРЁХ КНИГАХ.
КНИГА ПЕРВАЯ
КТО СТУЧАЛСЯ В ДВЕРЬ КО МНЕ…
(Продолжение. Начало: «Перед романом», «1», «2», «3» «4» «5»)
…Само собой, сотрясающие сюрпризы на том не кончились. На мой взгляд, вообще те две пятилетки – от появления на свет лирического нашего с вами героя в первый послевоенный год до разнообразно-знаменитого пятьдесят шестого, — сплошь сюрпризные. Хотя и предшествующие, и последующие пятилетия своей бесфорсмажоностью не отличаются. Но пока – всё ещё об этих. Возвращение из-за Вислы и с того света настоящего мужа будущей моей матери, будущего отца моих будущих старших братьев, сестры и будущего меня – потрясающий сюрприз вроде как семейного масштаба. Но внимание ваше, читатель драгоценный, уже обращено на связь этого частного события с другими – исторического масштаба. Да, как бы это ни звучало, но в некотором роде крёстным своим отцом считаю маршала Берия Лаврентия Павловича. Уж хорош ли, плох ли (разное о нём сейчас пишут-говорят), а только если бы не его письмо Верховному…
Перечитайте конец предыдущей главы. Оно конечно, хорошо бы тут продлить-продлить это форсмажорное очарование. Тем более, детали последовали за ним весьма экзотические и в будущем моём семействе, и в городе нашем. И в стране. Не подумайте, что автор по рассеянности просто забыл. Помню, смею вас уверить. И немедленно продолжу и об этом возвращении, и о параллельном действе (Ваня Кучка и Сахарный посёлок). Совсем уже скоро. А пока…
Вот перед автором и читателем – чертёж страны к концу сороковых, в начале и к середине пятидесятых. Личную кальку накладывать ещё не стану, рассмотрим ватманский этот лист и его черно-белую графику. Почему-то ваше высокое внимание ни одна сатана не обращала на вот такой сюрприз, неожиданность на уровне явления: именно на том этапе впервые очень многие выпускники средних школ, поступавшие в ВУЗы, оказались туда не приняты. Оно конечно, и прежде не все юные граждане СССР, так или этак дотянувшиеся до «Аттестата Зрелости», подавали документы в высшие учебные заведения. Но поступавшие – как правило именно поступали. Отбив напор вихрей враждебных и разрухи в двадцатых, страна проростала не только фабриками-заводами-комбинатами, колхозами-совхозами-МТС. Рождались школы, техникумы, училища и ВУЗЫ. Многое делалось за счёт мускульной силы, но всё более требовались квалифицированные специалисты. Выписывали их пачками из-за границы – за валюту. Но курс брался на соотечественников. И до начала сороковых сдвиги были ощутимы.
Но тут опять сюрприз. Буквально – неожиданный подарок. Ну, насколько это был сюр – до сих пор историки не сойдутся. Но военная катастрофа сотрясла и вузовскую систему. На фронты отправились и школьные выпускники, и профессоры-преподаватели, и многие студенты. Увы – нередко в один конец. Потеря огромных территорий вынудила закрывать или эвакуировать большое число таких заведений. И далеко не все, поступавшие в институты перед войной, уже учившиеся там на начальных курсах и дожившие до победы хотели и имели возможность продолжать учёбу. Между тем, опять очень нужны были специалисты с высшим образованием. Так что в конце войны и сразу после неё особых проблем у абитуриентов не было. А дембелей-фронтовиков, говорят, вообще во многие институты принимали без экзаменов. Даже уговаривали. Так шло из года в год. Кто из вас интересовался, узнает — к этому привыкли и о другом не думали. Всё как будто было ясно…
И вдруг – здрасссьте вам! Повсеместно: не поступил! Не прошел! Не приняли! Сработали хоть и голодноватые, но демографически-урожайные тридцатые годы и отсутствие в стране соответствующих наблюдений, анализов и прогнозов. Сам термин «Демография» в нашем лексиконе отсутствовал. Да, до того городские ребята-девчата, более-менее сносно окончившие полную среднюю школу, при желании и возможности обычно становились студентами-студентками. Форс-мажор застал врасплох: вдруг абитуриентов оказалось много больше, чем учебных мест. Зашелестело словечко: «Конкурс». Новинка – дефицит баллов. Они суммировались обалдевшими приёмными комиссиями по «Аттестатам зрелости» и вступительным экзаменационным оценкам.
Это как-то решало проблему самих высших учебных заведений. Но начальство упёрлось в другие вопросы: а куда девать тех, кого не приняли? И как быть с таким боевым помощником партии в работе с молодёжью, как комсомол? Ещё в восьмом-девятом-десятом классах их приняли в ленинский коммунистический союз молодёжи. Ясно было – кто за них отвечал, кто за ними посматривал и присматривал. Кто и что им поручал. А с вылетом из школы и с недолётом до ВУЗа они оказывались в невесомости – вне этого притяжения. По Уставу молодёжного союза их даже не могли взять на комсомольский учёт. Поскольку он предусматривался в первичной организации – то есть, в школе, ВУЗе, на фабрике, заводе, в учреждении, воинской части и прочих полезных социализму сообществах. А эти были, так сказать, вне. Что не предусматривалось. В ЦК ВЛКСМ растерянно чесали затылки и бегали к старшим товарищам. И даже предлагали рассмотреть партийный опыт – при ЖЭКах имелись первичные парторганизации для коммунистов-пенсионеров. Этот вопрос всерьёз вентилировали в верхах. А время – шло…
— Ну, вот, зеваешь. Сказал бы: скучно. Или показалось? – спрашиваю Серого, выражение лица которого воплощает не то печальную скуку, не то зубной дискомфорт.
— Тебе не показалось. Но не относи это на свой счёт. Почти не спал сегодня. Не сомневайся: мне интересно. Иначе давно бы отвалил. Уж очень спать хочется. Борюсь. А вот что мне особенно интересно – как ты всё это свяжешь с собой. Или, как ты себя именуешь, со своим лирическим героем? Как в той песне поётся: «Это наша с тобою судьба, Это наша с тобой биография…»?
Именно так. Наша с тобой. И с ними, со всеми. К приезду бати и к моему явлению народу вернусь. Обещал же. А сюда перескочил, ведь договаривались с самого начала: как вспоминается — так и пишется. Я в пятидесятые уже жил, во всём этом. Хотя, конечно, мало что наблюдал и понимал. Но старший мой брат как раз и принадлежал к той плеяде, которой именно тогда выпало кончать полную среднюю школу и поступить в институт. Точнее – в университет, на возлюбленную геологию и географию. И ещё точнее – не поступить. По нехватке каких-то там балов, разговор о чём помню довольно отчётливо. Как и холодок в груди, поскольку понял только одно: теперь предстоит мне с ним, любимым, большая разлука. Он отправлялся на флот. Именно – на Северный. Помню также, что родителей это никак особенно не огорчило. Тут тебе и моя личная калечка, и наш всесоюзный чертёж…
…Между тем, в столичных и университетских центрах таких юношей-девушек оказалось слишком много. Да-да, граждане и гражданки тех самых недоедливых и просто голодных тридцатых годов рождения. Перед второй мировой они успели окончить один-два-три класса. В войну многие из них пропустили год-другий. Бывало — и третий. Некоторые – из-за оккупации. Иные – в эвакуации. А кто успел пережить и то, и другое. И к попытке поступления в означенные заведения были несколько старше более удачливых абитуриентов. Разлетелись в ВУЗ – ан, не тут-то было. Экзамены кое-как сдали. Но конкурс, чёрт бы его побрал!
Куда податься? Совсем сложно было шибкой поросли мужского пола. Страна всё ещё поднималась из руин, рабочие руки требовались настоятельно. Но нужна была профессия. Специальность. На фабрику-завод или в ПТУ можно было, если повезёт, определяться только учениками. Но рабочие профессии осваивались за два года. А через год ребятам выходило – в армию. На четыре года. А ежели на флот или в госпогранохрану – на все пять.
…И вот многие с десятью классами образования по вечерам и в выходные пополнили компании своих куда менее просвещенных соседей во дворах, подворотнях, на скамейках и танцплощадках парков культуры и отдыха имени бог знает кого. Да и в будние дни сбивались в могучие кучки. У последних наблюдалась диффузия с другими кучками – с приблатнённой шпаной, давно-постоянно прописанной в подъездах, подворотнях и ЦПКиО. И у известного департамента были сведения о том, что спецслужбы растленного Запада проявляют к этим сообществам некоторый интерес…
Речь в данном случае, конечно, – о городской молодёжи. В сёлах-деревнях-хуторах и станицах огромной страны работы всем хватало. И гниющему Западу было туда далековато. Да и всё в деревне было на виду. Не сильно и надиверсионишь идеологически. Заметят, заметут. А перспектива ухода в армию через год юных аграриев не смущала. И чаще всего даже радовала. Чего не скажешь об их подружках. И о руководителях колхозов-совхозов-мтс, всё острее ощущавших дефицит рабочих рук. А город всё ел и ел…
Впрочем, и в городах тогдавоенная служба для очень многих была в почёте. Все с детства любили кино о войне. И об армии, авиации и флоте мирного времени. «Застава в горах», «Солдат Иван Бровкин». «Максим Перепелица». Прелесть что такое! И уклоняться от неё мало кто старался. Но автор – горожанин. Вспоминает о том, что видел и знает сам – а тогда был бесконечно далёк от сельской местности и тамошней жизни. Да и в дальнейшем ещё очень долго дистанция между городом и селом была огромного размера, каковой тоже не представляют себе мои сограждане века двадцать первого. Сообщение между селом и городом было межпланетным.
Уже в чине литератора допущенный к некоторой государственной документации, узнавал я о том, как в те годы городская молодёжь обеспокоила вождей. И почему об этом вы нигде не прочтёте – окромя как в данном романе. В истории такого форс-мажора как бы не было. А ведь был. Ещё как! Ох, уж эти компании в подъездах и дворах домов, их посиделки в квартирах, садиках, палисадниках и скверах. Их гитары и репертуар, разговорчики, шуры-муры вне школы и её комсомольской организации. Да, именно в этой среде появились… стиляги! То есть, особенным образом, даже как-то подчёркнуто не-нашенски, одевающиеся мальчики-девочки рождения тех самых роковых годов. Коротковатые, с подбитыми ватой плечами, пиджаки (назывались «Пиджи»), ужайшие коротковатые брючки («Дудочки»), крикливые рубашки и галстуки с драконами. Странноватые причёски: у пацанов – бачки и кок на лбу, у девчонок – черт знает что, называлось «Взрыв на макаронной фабрике». Любители рок-н-ролла.
В общем, какие-то не наши. Причём, демонстративно. Просто – пощёчина общественному вкусу. Мы, дети Победы, их сразу невзлюбили. И начальство – тоже. На них стали натравливать трудящиеся и учащиеся массы. Прежде всего – промышленный комсомол. Народные дружинники останавливали таких на улицах. Ножницами разрезали внизу брюки-дудочки по швам. И парикмахерскими механическими машинками выстригали кок (чуб торчком) – под аплодисменты прохожих, переходящие в овации. Притом их фотографировали. И выставляли эти фото в витринах, абонированных сатириками горкома комсомола – в угловом доме на Дерибасовской и Екатерининской. При случае я задерживался у этой витриной, любовался работой и горячо её одобрял. Понятия не имея, что со временем буду комиссарить в этих же сатирических витринах. И что в этом доме будет жить сам Яшка-Буксир и Попандопуло из «Белой Акации» и «Свадьбы в Малиновке» (Михаил Водяной»), мой друг и коллега Анатолий Довгонос и я сам…
Решение проблемы с молодёжными табунчиками в подворотнях отчасти подсказала кампания освоения целинных и залежных земель. Всё не забывались обеты хорошенько накормить народ – за что боролись. А кормились мы – так себе. Что было чревато… требовался прорыв. И прежде всего – в сельском хозяйстве. Партия весь пятьдесят третий и над этим ломала голову. А в пятьдесят четвёртом и далее звала отечественную молодёжь на трудовой подвиг. На целину! Даже учредили государственную награду: специальная медаль «За освоение целинных и залежных земель». Зазвенело в ушах: «Едут новосёлы По земле целинной, Песня молодая далекооооо летит…». Я тогда с удовольствием фальцетил песенку эту первой целины. Понятия не имея о том, что всего-то через две пятилетки сам отправлюсь в Казахстан — на десятую, юбилейную целину. И стану, таким чином, заметной фигурой. С медалью…
В пятьдесят третьем это называлось длинно и замысловато: «Комплекс мероприятий по увеличению производства зерна в СССР – путём введения в севооборот обширных земельных ресурсов Казахстана». Но коснулось и Поволжья, Урала, Сибири и Дальнего Востока. Даже и Крыма. Само собой, пошли песни, книги, спектакли и фильмы про целину. Живопись, графика. Скульптура. Монументалистика и прикладное искусство. Даже вытащили из нафталина оперу «Поднятая целина» по шолоховским мотивам, ещё в 1937 году потянувшую на Сталинскую премию второй степени. Тем более, фамилия композитора была подходящая – Дзержинский. Иван Иванович. Даром что не Феликс Эдмундович. Творческая интеллигенция и тут не пожелала оставаться в долгу…
Уже помянутый и страстно полюбившийся широкому зрителю «Солдат Иван Бровкин» (в несколько дней сделавший всесоюзной знаменитостью артиста Леонида Харитонова) получил продолжение — «Солдат Иван Бровкин на целине». Как говаривал другой популярный персонаж, карусель, да и только. Впрочем, с целиной реальной всё вышло сложнее. Тоже – не без неожиданностей…
Да-с, две первые мои в жизни пятилетки! Всё форс-мажоры, да форс-мажоры. И не за чем знать читателю дорогому – сколько их, самых разных, так и остались в черновике этого романа. Довольно и того, на что рука моя не поднялась. И всё – вдруг, всё – треснувшие прорехи и их латание. Наконец, десять лет спустя после родного моего, родимого сорок шестого дождался своей очереди сногсшибательный тысяча девятьсот пятьдесят шестой. Очевидная растерянность взрослых — ХХ съезд, разоблачение культа личности Сталина. И кем? Тем, кого он создал, всячески выдвигал и таскал за собой: его другой правой рукой – секретарём сталинского ЦК Хрущёвым. Очень многое посвящалось этому форуму советских коммунистов в Москве. Это были трудовые подарки строителей и сталеваров, шахтёров и колхозников. Не осталась в стороне и творческая интеллигенция. Съезду торжества справедливости и возвращения на истинно-ленинский путь посвящались живописные полотна и спектакли, кинофильмы и песни. В том числе и кинокомедия «Карнавальная ночь», первая лента тогда ещё неизвестного режиссёра Эльдара Рязанова. И блистательный ответ Одессы на это — оперетта «Белая Акация» уже весьма знаменитого лауреата двух сталинских премий Исаака Дунаевского. Где впервые обратил на себя внимание Михаил Водяной в роли Яшки-Буксира. На премьерной афише я, третьеклассник, сам читал: «ХХ съезду посвящается». По поводу чего гражданин некий (и мой родственник) пошутил – мол, одна комедия посвящается другой. После чего он уже более не острил…
Это – так, в двух-трёх словах и с пятого на десятое. Как нонича кажется, пролетело-промелькнуло. На деле всё длилось-тянулось очень долго. И вместило многое нежданно, негаданно. Очень многое. Впрочем, прав Серый. Тысячу раз прав. Вернёмьтесь-ка, граждане, в ту послевоенную темень, Сахарного посёлка в Одессе, где на Сахарном посёлке латает прорехи своей судьбы Иван Горобец по прозвищу Кучка иже с ним. И в тот дом сто двадцать третий на одесской улице Большая Арнаутская, в двадцать первую квартиру, куда из небытия явился уже год как отпетый роднёй офицер…
Подписывайтесь на наши ресурсы:
Facebook: www.facebook.com/odhislit/
Telegram канал: https://t.me/lnvistnik
Почта редакции: info@lnvistnik.com.ua