Вашему вниманию редакция предлагает беседу журналиста с доктором юридических наук, профессором Саинчиным Александром Сергеевичем. И по случаю, одновременно и банальнейшему, и потрясающе необычному. Предваряем: разговор не для слабонервных. Будьте внимательны и – мужайтесь…
— Александр Сергеевич! Прежде всего, благодарим за постоянное сотрудничество с «Вестником». Но вот в редакционном портфеле журнала — ещё один ваш материал. Совершенно необычный — постольку, поскольку необычно криминальное «Дело» в его основе. Но написан он в форме и языком, принятыми для специальных изданий. Это – классическая научная статья. Оно конечно, в числе читателей «Вестника» есть и учёные, для которых такой формат – дело самое привычное. Но вообще говоря, потребители нашей продукции – люди самых разных занятий. Вот мы и пригласили вас для того, чтобы, можно сказать, перевести это на общечитательский язык.
— Понимаю и готов.
— Спасибо. Знаете, один школьник в сочинении на тему «Твоё представление о счастье…» написал коротко: «Счастье – это когда тебя понимают…». Итак…
— Итак, приступим. С чего начнём?
— С начала, разумеется. Материал ваш имеет несколько подписей.
— Действительно, статья готовилась чисто научная, в соавторстве трёх учёных. И для соответствующего издания. То есть, изначально не предназначалась для широкой популяризации. Вполне согласен: специфическая форма подачи и терминология материала широкому читателю ни к чему. И только усложнит его восприятие. Как говорится, всему – своё место. Но я не сомневался в том, что суть дела вас заинтересует. Для вступления пусть узнает читатель: случившееся и изложенное — ряд фактов просто вопиющих. Утверждаю, что такого не было ещё в истории юриспруденции. Вот так, ни больше и не меньше.
— Всё началось с того, что…
— Всё началось ещё в 2016-ом году. В Черноморске. Жили-были на свете два парня. Один из них ранее судим. И неоднократно. Попросту: рецидивист. Однажды заскучали. И в порядке культурного досуга на природе, пригласили девушку на пляж. Ну, не на сухую, конечно. Накупили водки. В ходе распития-общения, как бы это выразиться… все трое пламенно полюбили друг друга. И не стали сдерживать порывы, которые идут от души. По дальнейшему уверению этих двух, всё было обоюдно, равным образом и при полном непротивлении сторон.
— Ну, это скорее – вопрос морали и эстетики, нежели криминального права…
— Само по себе так-то оно так. И не так уж далеко простирается за пределы ныне действующих моральных норм. Но вышло так, что довольно быстро страсти накалились и процесс общения вышел из под контроля. Один из них, хорошо знакомый с УК и технологией отбытия наказания, подругу убил. Посоветовались, решили спрятать её тело в кустах. И вернулись по месту жительства.
— Страсти-то, страсти-то какие!
— Никаких страстей. Дома преспокойненько продолжили культурное общение с напитками. А среди ночи засомневались – убита до смерти ли? Не поленились, вернулись к месту действия. Всё-таки мертва. То есть, мертвее не бывает. Знаете, и предыдущее впечатляет. Но остальное – точно не для слабонервных. Опять нахлынули некие чувства: интимный контакт у обоих поочередно состоялся уже с покойной.
— Считаем, что читатель наш вами уже предупреждён. Но это – клиника?
— А вот представьте, правоведу сложно сказать определённо. Я поднимал материалы аналогичного характера. Вот последний аналогичный факт имел место в семьдесят четвёртом году, в Николаеве. Но там некрофил воровал трупы после захоронения. И вступал с ними в эту самую связь. Воровал, но не убивал же! И тогда статья была слабая: «Надругательство над могилами». Даже не над телом умершего.
— И всё же, всё же, всё же мы говорим о больных людях? О сумасшедших?
— Я не врач. Я – юрист. Как гражданин, во всяком случае думаю: эти люди представляют крайнюю опасность для общества. И требуют пожизненной изоляции. Но что касается диагностики…
-Едем дальше: они вернулись, убедились в том, что она мертва, так сказать, окончательно. И…
— И сотворили то, о чём я уже вынужден был рассказать. Потом закопали тело и ушли. А через три дня вернулись. Раскопали. И опять – то самое действо, которому-то и название трудно подобрать. При всём богатстве языка. Один даже предварительно совершил омовение покойной в морской воде. Видимо, из гигиенических соображений. Ну, опять закопали — на этот раз уже не на «хап-лап», основательнее.
— Приостановимся, переведём дыхание. Я вот, вроде, человек не сентиментальный, а как-то не по себе. Речь, прежде всего, об уголовном преступлении? Об умышленном убийстве?
— Речь о той преступной сфере, которая у нас теоретически мало исследована. А лучше сказать: почти не исследована. И не разработана методика расследования. То есть, разработана только мною. Да, одолев ложную скромность, скажу: я – единственный автор разработанной и научно обоснованной методики расследования умышленных убийств в стране. После меня никто этим не занимался и не занимается.
— А до?
— И до тоже. С семнадцатого года.
— Что, на правовую эту продукцию не было спроса? У нас не было таких преступлений?
— Ну, как не было! Умышленные убийства были. А наука не отвечала.
— Спрашивается: почему?
— Потому, вероятно, что до пятьдесят девятого года я не родился. Шутка, конечно. А сколько в ней шутки – думайте сами. Нужно учесть, что в СССР преступность вообще считалась родимыми пятнами капитализма. А такие мерзейшие преступления – тем паче. Секса у нас не было, умышленных убийств – почитай, тоже. С победой социализма и при развёрнутом строительстве коммунизма это всё больше относилось на счёт мрачного прошлого.
— До возвращения к случившемуся — еще один вопрос: в законодательстве и технологии расследования других демократических независимых стран подобное имеется?
— Конечно. А у нас не велись научные разработки. Были, конечно, элементы и попытки осмысления некоторых вопросов. Допустим: допрос несовершеннолетнего подозреваемого в убийстве, особенности осмотра. А вот в комплексе проблему не рассматривал никто. Заниматься этой проблематикой я начал с девяносто пятого. В десятом-одиннадцатом годах защитил диссертацию на эту тему. И после этого всё. И сколько уже? 13 лет тишина. Впрочем, есть методика, она содержится в учебнике, автор – Александр Саинчин. Это моя книга…
— Занятно. И, однако же, от обобщений – вернёмся к конкретному «Делу». Как узнали о случившемся? Два слова о личности жертвы…
— 28 лет. Маргинальная личность с далеко зашедшими психическими изменениями. Сообщил отец. Да, была семья, у нее ребенок есть. Мать уже пять дней не возвращается. Признаков жизни не поддаёт, на телефон не отвечает. Могла и загулять. В органы поступило сообщение. Начали активно искать. Камеры наблюдения. Нашли видео – она шла на пляж с двумя парнями. Портреты увеличили. Их задержали.
— То есть, быстро и просто. Без захватывающих детективных элементов – погонь, борьбы, перестрелки…
— Оно-то и быстро, и просто. И никаких погонь-перестрелок. И если бы тем всё кончилось, при всём своеобразии случившегося, не стал бы я огород городить. Но представьте: далее имело место ещё одно убийство. Преступники – те же. И тоже не без пакостной неожиданности. И тоже раскрыто. И тоже задержание. Но тут-то и начинается катавасия в области уголовного права. Продолжает действовать так называемый закон Тимошенко-Савченко.
— Ну, такого закона, вроде бы, нет. «Закон Тимошенко – Савченко», это же условное название?
— Так его назвали в своё время. И не спроста. В соответствии с ним лица, находящиеся в следственном изоляторе, чуть ли не приравниваются к участникам боевых действий. В том смысле, что им засчитываются год за два. В данном случае требовался ряд очень сложных экспертных исследований. Психологическая, комплексная психолого-психиатрическая экспертиза. Закон предполагает, если лица, которые находятся под следствием в следственном изоляторе, то срок их пребывания исчисляется один к двум. Допустим, если дали 10 лет и ты просидел 5 лет в следственном изоляторе, значит — тебя освободят.
— А на что уходит столько времени?
— По таким делам законодатель обязывает проводить тщательную судебно-медицинскую проверку, допрос эксперта, который вскрывал тело, и прочее. И «Дело» затянулось… почти на 7 лет. И вот 28 июня, понимая, что срок содержания под стражей заканчивается и нужно выходить на судебное решение, судья начинает «штурмовать». Назначает чуть ли не через день это «Дело» к слушанию и выходит на судебное решение.
— В войну на фронте считался год за два. В авиации — за три. Но там люди головы подставляли за отечество. Откуда здесь взялся этот счёт?
— Так нужно было тогда. Это – как звёзды, если их зажигают – значит, это кому-то очень нужно. И Савченко отсиживала, и Тимошенко, и Луценко сидел. Многие сидели.
— Махатма Ганди тоже в своё время сидел. И говорил, что никто не может считать себя полноценным гражданином, если не отсидел какой-то срок в тюрьме.
— Но у Ганди речь шла о борьбе за идеи, а не об уголовщине.А в данном случае — что же дальше? Вообразите и не поверите: судья в зале суда… освобождает из-под стражи обоих. Причём, у второго фигуранта условная мера наказания, по мелочам. Почему? Первый заявил: да он не убивал, убил я. А он не знал. Сидели-то оба. Переполох, что-то нужно менять. Второму вменяют надругательство над могилой и над трупом. А изнасилования здесь нет. Поскольку этот акт предполагает насилие над живым человеком. И всё. А надругательство над могилами, над телом захороненного предусматривает наказание — до пяти лет максимально. А они просидели семь и срок засчитывается. И второго тоже освобождают. Обоих.
— Как говорится, на свободу с чистой совестью?
-Да какая там чистая совесть! У кого? Пусть подумает и ответит читатель: есть ли здесь оправдание правовым нормам? А кодекс уголовный принимался 1 сентября 2001 года. Уже прошли 22 года. Что же это у нас творится? Нет, уголовное право не отвечает реалиям времени.
— Случай исключительный во всех отношениях. А между прочим, общественность никак на него не отреагировала. Если бы подобное сотворили с какой-нибудь социально-заметной фигурой или близкой к ней, следствие и суд ощутили бы давление и общества, и администрации. А так – делайте, мол, что хотите.
— Во всяком случае ясно: приговор, вынесенный законно за убийство при таких обстоятельствах. А суд «вкатил» четырнадцать лет и через семь с половиной лет отпустил на волю — отвечает ли уголовное право реалиям? Нет, никак не отвечает. Но и тут ещё не точка: пойдёмте дальше.
— Пойдёмте вместе.
— Поговорим юридически. Почему прокуратура и суд решили, что здесь речь именно об убийстве? Просматриваем материалы дела — допрашивает суд эксперта. И он говорит о том, что у обследованной сломана с правой стороны подъязычная кость. Эксперт выполнил свою работу чётко и точно. Он профессионально констатировал факт. Но для профессионала-юриста это означает — не было убийства. Речь, по всей видимости, о нанесении тяжких телесных повреждений, повлекших смерть. По закону за это – до двенадцати лет. Вот свод законов, убедитесь. Не ошибся ли суд, дав четырнадцать? Не пошел ли суд на поводу у прокуратуры, оставив квалификацию «Убийство» вместо другой — «Нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть»?
— То есть, вы хотите сказать: на самом деле она не погибла, а умерла от ран?
— Она умерла от удушения, которое наступила через некоторое время при переломе подъязычной кости, слева или справа. Да, ещё какое-то время она была жива.
— Это имеет значение?
-Для правовой безалаберности, для беззакония – нет. Для Права и Закона – безусловно. Мы говорим о юридической составляющей. С этой травмой она могла жить и четыре, и шесть, и 10 часов. Смерть не наступила сразу. По закону тут срок наказания — до двенадцати, как уже сказано. А за убийство – пятнадцать лет либо пожизненное.
Да, суд пошёл на поводу у обвинения прокуратуры и вменил убийство, место тяжких телесных. А тут ещё время поджимало, прошли семь лет. И отправлять на новое доследование, выяснять, возвращать — это будет уже лет десять.
— А пожизненное?
— Не было возможности, там не просматривался эта жёсткая характеристика, кроме таких выдающихся «подвигов», о которых тошнит и на рвоту тянет. Придушили, сломали, изнасиловали, бросили и ушли. С чего следствие, прокуратура и суд решили, что она была мёртва? Я по материалам суда не вижу, чтобы кто-то, хоть кто-нибудь задал этот вопрос. Зафиксировали всё: и дефекацию, и непроизвольное мочеиспускание, и хрипы, конвульсии, агонию – уже со слов подследственных. А ведь может быть, смерть сразу и не наступила. Что меняет уголовно-правовую характеристику. Более того, обвиняемый говорит: я не хотел ее убивать. У меня мысли этой не было. Так вышло — в результате борьбы. И вот оба освобождаются в зале суда из-под стражи. Из зала суда они возвращаются в тюрьму, выписываются, сдают-получают вещи и в тот же день — дома. И ровно через три дня отмечают возвращение к вольной житухе. Приглашают очередную даму свата своего. Пьют-беседуют. Утром она мертва. И от тела они избавляются примерно тем же аллюром.
— Три дня на свободе…
— И три ночи. Убили, расчленили, сложили в тумбочку. Вынесли к альтфатеру. Дворничиха утром полюбопытствовала – чуть не померла со страху. Сыщики знали – кто недавно освободился. Идут к ним, те – пьяные, отсыпаются после бурной ночи. Задерживают, изолируют. И на следующий день при избрании меры пресечения суд освобождает второго. Иди – куда глаза глядят. Потому что он категоричен: я не убивал, пьяный заснул. А проснулся – она мертва.
— Пусть так. Но он по закону обязан был сообщить о совершенном преступлении.
— Говорит: да, точно. Хотел сообщить. Побоялся. Колебался. Не успел – повязали. Но опять-таки, за недонесение – три года условно. И в предварительном сидеть не обязательно.
— Его, что же, и не допрашивали, как следует?
— Да нет, беседовали процессуально. Говорили: есть твоя биология, следы, как ты за руки, за ноги хватал. Он подтверждает: услышал-увидел их борьбу, полез разнимать. Оттаскивал. Хватал, конечно. Уговаривал прекратить. Но – пьяный, улёгся спать. И всё… И суд освобождает убийцу по второму эпизоду. Убийца сейчас на свободе. Что, ждём третий эпизод? Мало, что ли, без вести пропавших в так называемое мирное время! А этот уже опытный. Теперь его не возьмёшь за рупь, за двадцать…
— Насколько я понимаю, это – та категория граждан, которым на воле вообще не живётся. Они не очень дрожат со свободой. Им как-то комфортнее там, на «Киче»? А мы при встрече с ними беззащитны, когда такой ублюдок ходит среди нас? На нём же ничего такого не написано?
— Да нет, ничего особенного. Люди как люди. Не по Ломброзо. Право нас не защищает. Правовые институты современной Украины разработаны до 2001 года, они не отвечают своим задачам. Нужны новые критерии подхода к оценке доказательств, к приговорам. И наконец, расследовать «Дела» и судить людей за 10 лет — что это за «Санта Барбара»? Давай спросим. Прокуратура отработала это «Дело» за полгода. А что делалось в суде 7,5 лет? Может быть, законно и справедливо будет судить судью за преступную халатность. По его же приговору освободили убийцу из зала суда. Прокурор надавил…
— Но судья не зависит от прокурора. Судья вообще ни от кого не зависит – окромя Закона.
— Так-то оно, так. Но видите, пошёл же на поводу.
— Кстати, о многолетних следственно-судебных проволочках. Если обратиться к мрачной эпохе культа личности, то там были молниеносные сроки и задержания, и ареста, и следствия, и суда. И приговора. И масса трудящихся всё это горячо одобряла.
-Да-да, «Расстрелять, как бешенных собак!». А вот я изучал «Дела» царской России и послереволюционного периода. При царе-батюшке повешение, как крайняя мера давалась очень редко. К женщинам и несовершеннолетним вообще не применялась, А мера наказания самая большая мера была — 10 лет каторги, 15-25 лет не было. Вся система права старалась защищать граждан.
— А иначе она не нужна.
— А иначе она не нужна.
— И, однако же, что случилось, то случилось. Но как нам всем вместе и обществу не пройти мимо и сделать так, чтобы в дальнейшем это было невозможно? При каких обстоятельствах наш разговор выйдет за пределы категории теоретической?
— Вывод: необходимо созывать государственно-правовую ассамблею. И с одним условием — ни один доктор, профессор, который получил эти звания при СССР, в этой ассамблее находиться не должен.
— Почему?
— А иначе они напишут то же самое. Действует вот этот признак, условно говоря – российский. Как в том анекдоте про советское КБ: в любой технологии — разбирай, собирай, — всё равно по выходу будет автомат Калашникова. Подумайте: бригада из 25 учёных и практиков, которые создавали этот Уголовный кодекс в 2001-ом. Ведь они заложили этот бардак. И они живы, здоровы. Опять привлечём их? Что они напишут? То же самое. Они не могут другого писать.
— Не в правилах нашего журнала переходить на личность. Но вопрос: вы ведь тоже профессор, доктор юридических наук. Даже академик.
— Да вопрос, как вопрос. А ответ таков: я положил на полку свой профессорский мандат. Я – член учёного совета и педсовета. Но своё «Слава науке!» я сказал и более ею не занимаюсь. Нужна новая генерация учёных, новая генерация практиков, которые могут разрабатывать нормы и превентивно. Так сказать, на вырост. Незамыленным оком прочесть существующий УК, увидеть там нарушения логики, морали и даже… Конституции. И внести по этому поводу конструктивные квалифицированные предложения. Может быть, им суждено заметить, скажем, статью Конституции страны относительно того, что жизнь и здоровье человека — есть наивысший приоритет государства. Притом, уголовный кодекс состоит из двух частей. Общая — наказания, виды, смягчающие, отягощающие. Открываем особенную часть и — что мы видим? Покушение на государственного деятеля. Это копия Кодекса первого апреля шестидесятого года. Чуть-чуть подшаманили, понимаешь. 1 апреля шестидесятого года по 1 сентября 2001 года, 61 год Кодекс устоял. Они пришли и сделали то же самое. Или – вот: написано в Конституции: жизнь и здоровье человека. Второй раздел — преступления против жизни и здоровья особы. Как это прикажете понимать — человек или личность? Но человек личностью становится не ранее, чем через 2,5-3 года, когда он начинает адекватно реагировать на мир, а пока извиняюсь, он кушает и пьёт. Он адекватно на мир не реагирует. И это прошло, за что проголосовало 450 депутатов. Зачем нам такие неучи-профессоры? Я гарантирую превентивно, общественность добьётся таких перемен после войны обязательно. Меня и мне подобных в ассамблею — не включат.
— Читатель наверняка уже давно заметил: мы толкуем о правовых инстанциях, ставим под сомнение их квалификацию и мораль. Ну, а медицина? Ведь тут было и за ней слово?
— Психиатры проводили стационарную, по таким делам полагается экспертиза не менее месяца. И они дали заключение: он подлежит ответственности. То есть — вменяем. Это что же, нормальная линия поведения молодого гражданина Украины? Одному 28, а другому 32.
— Да тут не нужно быть специалистом, чтобы видеть: это явно не нормально в степени, не требующей пристального рассмотрения.
— Да как это «не нормально»? Это очень даже нормально, раз у нас есть решение суда, принятое от имени государства, именем Украины. Это же орган государственной власти, который, согласившись с психиатрической экспертизой, показал вам и мне, что это является нормой. Да, мол, это плохо. Ужасно. Но – в пределах, подлежащих ответственности и осуждению по закону. Судья не сказал: давайте вызовем комиссию. Спросим председателя: вы действительно считаете поведение этого гражданина нормальным, что написали в выводе психиатрической экспертизы? Значит, и это у нас не работает. И судебно — медицинская характеристика не работает как закон. Есть закон о судебно-психиатрической экспертизе. Он принят девятнадцатого февраля в девяносто четвёртом году. Староват? Староват. 30 лет. Общество не развивается, что ли?
— Но общество само по себе не развивается. Его нужно развивать.
— Это верно. Вернее, само по себе оно развивается «обратно». Оно деградирует. В нашем случае нельзя из контекста выхватить только Уголовное право, как базовое основное институт. Опять и опять: нужно создать ассамблею и в неё больше и больше включать специалистов судебной медицины, судебной психиатрии, Уголовного права, процесса оперативной розыскной деятельности. Всё то, что будет обслуживать, давать инструментарий суду, но ни в коем случае не слушать дела по 7-10 лет. Это нонсенс. Но не беспрецедентность. Вот, к примеру, «Делу», где я адвокат — 15 лет в этом году будет, как слушается в суде. Три пятилетки…
— А мера пресечения?
— 6,8 отсидели. 15 лет. А почему мы сейчас будем прекращать? По истечению срока давности привлечения к ответственности. Потому что посадили не тех и суд прикрывает, пардон, заднее место прокуратуры. Они же отсидели. И если прекратить дело ввиду отсутствия состава преступления, надо им по миллиону выплатить. Люди лишились работы, здоровья и прочее. Если дело будет прекращено по срокам данности и привлечения к ответственности, никакие риски не принимаются. И не за моралку, и не за материалку ты не взыщешь с государства. Решения суда нет — обвинительного или оправдательного. Дело прекращено. А может, вы были виноваты, а может, и нет. Скажи, пожалуйста, долго мы этот суд терпеть будет?
— А что касается данного конкретного «Дела»: феноменальный этот случай мог бы иметь нормальный ход и результат?
— В том случае, если бы хорошо работали пресса и общественное мнение. Народ должен всё знать, ему нужно всё рассказывать и показывать. Но ведь, собственно говоря, город наш сейчас знает, что они убивали. И что одного опять задержали, а другой ходит вольно среди нас. Но все молчат. Молчит суд и прокуратура, молчат журналисты, Молчит общественность. Что? Война? Но ведь так было и в мирное время. Вот вам и итог…
— Собственно говоря, итог нашей беседы подведен. Он пока нереализуем.
— Пока нет зачатков к желанию в этом плане. Представьте сколько нужно времени и сил, надо создать коллегию или ассамблею, да прикинуть, кого мы включим, потом указом это закрепить, потом предоставить им место. Потом они в первой редакции нам предоставят общую часть, мы её сверим с европейским правом. Потом они предоставят вторую часть, особенную, мы опять сверим с европейским правом. Иначе нельзя, мы же в системе европейских правоотношений. Сколько же времени пройдет? Если мы будем работать каждый день — минимум года три, до того, как этот законопроект попадёт на стол депутатам, а там ещё полгода первое чтение, потом второе. Ну и президенту ещё полгода на подпись…
— Вот, собственно, на сегодня и всё. И Пост-Скриптум: зачем нам изобретать велосипед, если в законодательстве демократических стран — это все прописано?
— Мы об этом уже лет 15 говорим. Мы, но не Верховная Рада. Будем искать свой собственный правовой путь.
— Долго будем искать?
— Мы зашли в тупик. Значит, из него надо выходить, брать за основу чьи-то правовые институты устоявшихся демократий. Но говорим чётко и определённо уже сейчас: суд не смеет десятки лет рассматривать дела…
Подписывайтесь на наши ресурсы:
Facebook: www.facebook.com/odhislit/
Telegram канал: https://t.me/lnvistnik
Почта редакции: info@lnvistnik.com.ua