Вновь я посетил… Часть 1

Я зарастаю памятью,
Как лесом зарастает пустошь.
И птицы-память по утрам поют,
И ветер-память по ночам гудит,
Деревья-память целый день лепечут.
И там, в пернатой памяти моей,
Все сказки начинаются с «однажды».
И в этом однократность бытия.
И однократность утоленья жажды.
(Давид Самойлов)

…И эта сказка не будет исключением: начнётся – с «Однажды». Итак, однажды – в достаточно студеную и, во всяком случае, в зимнюю пору, я вышел из лесу сомнений и колебаний. Каковые есть неизменные спутники непростого выбора. Дело было в конце 80-х годов, вскоре после моего перевода из областной молодёжной газеты прямиком в Государственный телерадиокомитет. Получил назначение в молодёжную редакцию и оказался автором-ведущим цикла «СТОП» — («Сатирической Телевизионной Одесской Программы)». Может, кто и припомнит такую – в своё время наделала довольно много шума и перессорила меня с Одессой и областью. Ну, по этому поводу я назначу вам другое свидание. Здесь же объясню: за авторские программы журналисты получали гонорары. А должностной свой оклад обязаны были отрабатывать дополнительными программами. Это называлось «Отработка». Вот я и ломал голову – что бы этакое придумать в виде той самой отработки. И подумалось: я, всё же, автор-исполнитель песен. Бард. Какой-никакой. Песни мои поют артисты на эстраде, по радио. И в кино. И на ТВ. Случайно ли одна газета обозвала меня хэдлайнером одесских бардов. Что такое значит это слово – не знаю до сих пор. Но тогда, как говорят одесситки, меня осеменило. И явился миру телефестиваль авторской песни «Мы выбираем песни и судьбы…». Разработал устав и Положение, согласовал с руководством. В большой студии построили нам декорацию с огромным уступчивым пандусом. И в телеэфире стали крутить объявление – барды, мол, слетайтесь. как бабочки, на нашу свечу. И слетелись. Вот в числе прочих оказались и два разномолодых, но равноодарённых одессита. Они стали лауреатами нашего фестиваля, познакомились и сдружились. Более того, спелись. Так появился популярный тогда дуэт. И всему этому одна из причин – необходимость отрабатывать всё равно какой программой мой должностной оклад. Вот уж, во истину – «Когда б вы знали из какого сора Растут стихи, не ведая стыда…» А потом было всякое. И один из участников замечательного этого дуэта недавно вновь посетил Одессу. Между прочим – из-за океана. Мы встретились. Беседуем. Присоединяйтесь…

– Итак, для знакомства с нашим широким читателем – ещё несколько слов своих о себе – родился, женился, крестился.

– Зовут меня Александр Алабин. Я родился и вырос в Одессе. Родился в 1969 году, соответственно, мне сейчас 52 года. Учился до 8-го класса в школе №119, затем поступил в Медицинское училище №3, которое закончил с дипломом фельдшера. Помимо этого я увлекся музыкой и в какой-то момент примкнул к клубу авторской песни.

От первого аккорда судьбы

– Какой именно клуб?

– Клуб был своеобразный. Им руководила некая Людмила (фамилию не помню). Это не был традиционный клуб КСП, а внезапно появившийся клуб при каком-то кооперативе, кажется “Электрон” возникшем в 1986 году, основатель которого хотел, чтобы при нем были, что называется “придворные барды», которые бы писали гимны и разные песни, посвященные его кооперативу. У него это, разумеется, не вышло, потому что мы все быстро вышли из повиновения и ушли. Сам клуб, в итоге, возник из авторов песен, которые не примыкали ни к каким КСПшным объединениям в Одессе. Я там был, что называется «первый парень на деревне» в плане игры на гитаре. Людмила и вывела нас на телевидение, где мы, Ким, с тобой познакомились и где я впервые увидел Сережу Швеца, с которым мы потом пели-играли в дуэте.

— Кстати, там очень смешная штука вышла. Надо же было какую-то песню сочинить, которой открывать фестивальные встречи в эфире. И я набросал диалог:

Что возникло раньше – песня или звезды?
Конечно, звезды!
Что явилось раньше – песня или воздух?
Конечно, воздух.
Что гремело раньше, песня или гром?
Ясно дело, гром.
Что важней всего построить, песню или дом?
Ясно дело, дом.
И всё же, и всё же мы песни, как звёзды считаем,
И всё же, и всё же, мы песни, как воздух, вдыхаем,
И всё же, и всё же, мы песни, как гром, высекаем,
И в дом приглашаем: ну, здравствуй, песня,
Так вот ты – какая…

— Да, я, конечно, хорошо помню эту милую незамысловатую песенку-вступление. Ты пел её с диктором Ниной Зайцевой всякий раз, когда начиналась фестивальная передача.

— Занятно: я тогда быстренько сочинил четыре строчки куплета и припев. Решили – чуть позже досочиню остальное. Успею. Ведь вести фестиваль собирались, чуть ли не целый год. Да та и ничего не присочинил, остались только один куплет и припев. И все думали – так и надо.

– Я много помню подробностей. Был это март 1987 года, а пикантная подробность была, что прямо перед телепередачей у меня выскочил страшный ячмень на глазу, который мне с трудом запудрили, но он все равно просвечивался. Я пел какую-то романтическую юношескую песню про то, как мне приятно гулять по ночному городу, не вспомню. Но Сережа обратил внимание на гармонию, она была сложнее, чем у остальных, а я обратил внимание на его песню «Дженни» на стихи Багрицкого. “Песня о разлуке” — так стихи назывались.

– Из старых английских песен.

– Да, там подзаголовок был — “из старых английских песен”. “Если Дженни выйдет ночью посмотреть на злое море”. “Песня о разлуке” (С.Швец — Э.Багрицкий)

– Вот, видишь, а у меня в памяти почему-то эти детали не сохранились. Итак, ты взял гитару, явился на государственное телевидение. А откуда ты узнал об этом? Это она тебя привела?

– Привела Людмила, которая руководила клубом. Вероятно, у нее были какие-то контакты, она нам про все это объявила, и мы всем клубом пошли на телевидение в первый раз. Для меня это вообще было… Взял гитару, сочинил несколько песен – и сразу же на телевидение, т.е. для меня это все было «карьера ракетой», что называется. И все это было жутко интересно, потому что вокруг творческие люди, которые что-то сочиняют, и ты среди них как бы тоже хоть и самый младший, но не последний, к тебе прислушиваются, с уважением относятся, это было совсем не похоже на школу или училище. И плюс к этому началось совершенно другое время в стране.

– Но Швец был постарше тебя.

– На 13 лет старше. Он был физиком-теоретиком, он уже сдавал на кандидатскую. Он работал в Государственном Океанографическом Институте (ГОИН).

– А ты собственно, в техникуме учился?

– В медучилище учился. Это был, по-моему, второй или третий курс.

– Кстати, для авторской песни это тогда было нехарактерно. Это очень индивидуально было. И вдруг что произошло? Швец-то пришел ко мне сам по себе, ты пришел сам по себе…

– Да. Я подошел к нему после передачи и сказал, что это замечательно то, что он делает, что мне страшно нравится его песня, что было абсолютной правдой.

– А другие что, не нравились? Там много было…

– Ну, там он пел только «Дженни», а потом мы пригласили его в клуб, он заинтересовался. По-моему, на тогдашней Кирова, нынешней Базарной этот клуб был. Сережа пришел и начал петь песни на разные стихи, которые все были, что называется, сногсшибательно прекрасны. Он действительно великолепный композитор, мелодист. И я ему стал сразу подыгрывать на гитаре, импровизировать какие-то сольные куски. Т.е. у нас получилась фирменная такая штука, которая, когда один играет аккорд в одной аппликатуре, другой не в этой же аппликатуре, какое-то соло или контрапункт. И оно сразу сложилось. Мы попробовали что-то вместе спеть, он пригласил меня к себе домой попробовать что-то порепетировать, и голоса мгновенно совпали.

– Закономерная случайность?

– Точно. Хотя, казалось бы, мы очень разные люди. Он на 13 лет меня старше, сложившийся, образованный человек, физик и лирик, композитор с сотнями уже готовых песен. А я – пацан, 17 лет. Но судьба, которая разделяет и сводит нас, с нами не советуется. Успеху редко сопутствует объяснение. Поражению – да, успеху – нет. И мы начали пробовать аранжировать песни для дуэта, раскладывать на голоса и гитары. Причем, дело какое-то время стояло-стояло, а потом вдруг… мы съездили на фестиваль авторской песни в Ялту в 1987 году. И именно вдруг сразу стали лауреатами.

– Это было начало большего масштаба популярности? Потому что до того вы были популярны в Одессе…

– Одесскую популярность нам принёс, главным образом, твой фестиваль. В марте 1987 года мы познакомились на ГосТВ, где-то осенью мы стали работать уже более-менее серьезно. Сначала сделали тройку-четверку песен, а потом, в 1987 году у нас уже была концертная программа. В том клубе, который потом назывался «Альта» почему-то. Вместо «Альтернативы», кто-то назвал почему-то «Альта», странное название, но оно неожиданно прижилось. Была небольшая группа авторов песен — Игорь Говорин, Сережа Джеджора, Паша Покрывайло, Эдик Пергамент, Артур Раскин, Валя Стопников. Сразу договорились, что клуб авторский, ориентированный на сольные концерты. Сначала мы были во Дворце медработников, потом во Дворце связи на Островидова, ныне Новосельская. Там директор был, сталинист такой серьезный, но при этом зал он нам давал и концерты разрешал. Зал был отличный, кстати, и аппаратура была. Если помнишь, мы потом уже дали там сольный концерт, и пришло довольно много народу. Мы сами расклеивали объявления на тумбах, на столбах, на стенах домов даже. Ходили по ночному городу и клеили, было захватывающе.

– Помню. Был я там, конечно.

– Ты был точно. Первый концерт собрал человек 20, а второй – уже человек 80, т.е. этот зал был достаточно заполненный. Разумеется, вся выручка шла в фонд клуба связи, но тогда еще было все-таки советское время, начало его конца, так скажем. Потом был одесский фестиваль авторской песни, как они это делали на зоны, на регионы, как это придумали в системе КСП, и там мы тоже стали лауреатами и похватали все лауреатские места.

– Кто был в жюри, в одесском? Борис Бурда?

– Был Бурда, был Александр Медведенко, кто-то еще был, но я не помню. Кто-то был из Одессы… Скорей всего, был какой-то комсомольский секретарь, я не помню, кто именно.

– А между прочим, наш фестиваль «Мы выбираем песни и судьбы…» молодёжная редакция ГосТВ проводила совместно с Обкомом комсомола. И призы были хорошие. А призы-то комсомол обеспечивал.

– Слушай, мы помним все эти комсомольские деньги, на которые ездили и считали, что так и должно быть. Нам оплачивали дорогу и командировочные на эти фестивали, приглашали на концерты в разные города. Конечно же бюджет был оттуда.

– Причем о политике, об идеологии — ни слова. Речь шла все-таки о творчестве.

– Тогда было то самое замечательное время, когда, кто-то пошутил, крысы убежали, а корабль еще не утонул, и мы практически уже никакой цензуры не чувствовали над собой, что там было можно, а что нельзя.

– Ну, тем не менее, тексты вы клали мне на стол. Редактор за эфир отвечал головой.

— В 1987 да, но в 1988 году это уже почти исчезло. Впрочем, у нас в текстах песен ничего “неподцензурного” не было — в основном хорошая поэзия. Я помню, что в начале 1989 года, когда мы уже чуть-чуть поездили по Украине — съездили в Хмельницкий, Тернополь, Киев, Ялту, и где-то в это время мы как раз давали большое интервью с тобой на телевидении. А в 1988 году нам посчастливилось записать пластинку на «Мелодии». Была большая передача — почти на час, уже только с нами. И ее передавали уже по всей Украине, по республиканскому ТВ — передачу видели и в Киеве, и в Виннице, и в Запорожье.

– Мы в кадре сидели втроём со Швецом. И после каждой песни был ваш комментарий. И я вас представлял для тех, «Кто только что настроился на нашу волну». Эту программу я в Киев повез, в институт Гостелерадио. Её крутили по УкрЦТ. Но вы, кроме как друг с другом, еще у нас с кем-то знакомились. Кто остался в памяти? Кто вышел в люди? Помнишь, Марина Крылова, Наташа Изуграфова? Руслан Беденко?

– Наташу Изуграфову конечно помню, мы с ней сейчас дружим в фейсбуке, иногда обмениваемся комментариями. Руслана Беденко я тоже помню, с ним произошло какое-то несчастье, он покончил с собой. С ним и Мариной связь прервалась после моего отъезда в США. А со Швецом в 1989 году у нас уже начались всесоюзные гастроли, потому что в 1988 году нам страшно повезло. Есть такой автор в Киеве – Валерий Винарский, он записал сторону пластинки на «Мелодии». Он с нами познакомился на фестивале в Черновцах. Мы друг другу пели песни, и он предложил: «Ребята, хотите пластинку записать?» А кто же не хочет пластинку записать? «Давайте, я вас познакомлю». Слово он свое сдержал. Он познакомил нас с Николаем Кузыком, редактором «Мелодии» в Киеве. Мы пришли, сыграли несколько песен из уже сложившейся программы. Это был май 1988 года. Нам задали вопрос: «Ну, что, пишемся в июне или в августе?» «В июне». Но получилось в июле. Для нас это было, разумеется, чудом… Композиторы, исполнители, авторы годами искали выходы на «Мелодию», а у нас как-то это получилось по щелчку пальца. “Давай теперь споем” — Сергей Швец, Александр Алабин. “Мелодия, 1988”

– Удачливые были во всех отношениях. Или, по крайней мере, во многих.

– Да, пожалуй. Вот нам, что называется, катило. Катило абсолютно невообразимо. Это только сейчас можно понять, насколько, потому что потом это везение, разумеется, закончилось. Мы записали эту пластинку, причем записали и были в полной уверенности, что теперь вообще все будет хорошо — концерты, гастроли, можно будет жить этим. Запись пластинки еще до выпуска попала в хорошие руки и распространилась. И в 1989 году нас стали звать уже на сольные концерты по всей стране. Мы проехались во Владивосток, Томск, Самару, голова кружилась, откровенно говоря – настолько все это было здорово. А пластинку в итоге затормозили уже в Москве. Кому-то что-то не понравилось, мы звонили, нам не хотели отвечать, начали темнить. Знающие люди говорили: «Ну, возможно, от вас чего-то еще хотят». Короче говоря, мы подали на апелляцию — это оказывается тоже было можно, и была апелляционная комиссия. Там собрался тоже какой-то совет, и мы приехали на этот совет уже в 1990 году. Пластинка начиналась с песни на стихи американского поэта Адама Смолла: «Друзья, откроем Библию и прочтем из нее…». Они поставили первую песню, посмотрели на нас: «Ребята, а какие у вас проблемы?» «У нас никаких проблем нет. Расскажите, какие у вас?» «А у нас тоже никаких проблем». И пластинка пошла в тираж. Но вышла она уже как раз тогда, когда мы с Сережей распались как дуэт. Знаешь, как это часто бывает в творческом союзе, когда какие-то вещи, очень важные, совпадают намертво, а какие-то столь же важные вещи не совпадают вообще. “Ноктюрн” — С.Швец — А.Алабин

– Интересно, что дуэты, которые рождались там, у меня на фестивале, становились популярными, шли дальше и выше, а потом поголовно разваливались. Не забыть бы Пархомчика и Краснопольского, они ведь тоже – две гитары, вдвоем сочиняли и пели. И что? Чем, спрашивается, кончилось?

– Краснопольского я даже недавно видел в Нью-Йорке.

– Краснопольский был в Русском театре, и Пархмчик. Кажется.

– Я помню этот дуэт. Они сатирические такие штуки делали.

– С юмором больше, да, но, тем не менее, это был авторский дуэт, что тоже было нечасто. Авторы обычно индивидуалисты же, эгоцентрики. И тоже развалился. А Краснопольского где ты видел?

– В Нью-Йорке. Он продолжает писать стихи. Они с Львом Котляром делали довольно долго «капустники», в 90х годах это пользовалось популярностью в русскоязычной общине на Брайтоне.

– И Котляр там?

– Да-да, Котляр тоже там, в Нью-Йорке. Надо как-то с ним увидеться, я не видел его с 90х. Кстати сказать, он с его театральной студией очень сильно посодействовал тому, что мы с Сережей записали еще один альбом, магнитофонный, назывался “Вселенская Тайна”. Такое немного наивное спонсорство — нам заплатили за авиабилеты в Казань, где мы записывались, и командировочные на неделю, кажется. А за это на обложке кассет или бобин стояло что-то типа лого — “записано с поддержкой театральной студии “Аркадия” — кажется они так назывались. “Вселенская Тайна” Сергей Швец — Александр Алабин, студия “Сибирский тракт”, 1990.