Итак, Вы уже знаете: рождается на свет новая книга. Работа над ней ещё продолжается. Но некоторые подробности могут и даже должны явиться к читателю уже сейчас. Потому что там, потом, при Вашей личной встрече с ней, читателя ожидает довольно резкий поворот дороги к истине. И как говорили когда-то пионерам: «будьте готовы»! Инициатор этого труда — академик Мальцев Олег Викторович, автор его идеи, глава Одесской региональной организации Украинской Академии Наук, член президиума Историко-Литературного Общества УАН. С его соавтором — членом этого историко-литературного общества Игорем Каневским, беседует наш специальный корреспондент.
— Пишется новая книга. Да-да, ещё только пишется. А вот, поди ж ты, уже невтерпёж о ней потолковать-поразмышлять. Подобная превентивность — традиционна для нашего «Вестника», привычен информационный повод для подобной встречи и беседы. Мы старается встречать такие судьбоносные новинки, как говорят военные, ещё на дальних к ним подступах — в ходе их создания. Особенно, когда разведка, так сказать, доносит: читателю предстоит совершенно неожиданные тема и идея выхода в свет. И еще, когда это только зарождается в умах и душах авторов и соавторов. Разговор наш — о книге, которая, полагаю, многих привлечёт. А кого и, простите, ошарашит — своеобразием не только подачей материала. Но прежде всего — именно темой и идеей. Простому смертному, вероятно, не просто будет признать их вполне созвучными эпохе. А между тем, не только всей предыдущей историей, но именно нашим временем, как никаким другим, востребована такая книга. Разговор… об анархии. Точнее говоря, об анархизме.
Вот что сказал, среди прочего, академик Олег Викторович Мальцев: ««После 1917 года те, кому это надо было, потрудились, чтоб анархия превратилась просто в энциклопедическое определение, наподобие «злостной буржуазной науки и продажной девки империализма” — генетики. Тот же пафос, та же злость и попытка вывернуть всё наизнанку. Нет особого смысла цитировать источники того периода. По этой причине мы работаем с источниками до 1917 года. Я поставил задачу своей научной группе собрать все имеющиеся определения анархизма, в том числе в итальянских и немецких трудах. И выяснилось, что есть две точки зрения, две яркие противоположности. Одни говорят, что анархизм — это непомерное зло, а вторые — что это вообще непонятно. А поэтому с этим явлением надо очень серьезно разобраться исключительно в историческом, антропологическим, философско-психологическом аспектах». Понятное дело, что представители государства считают анархизм — ужасом, а представители философии считают, что не все так однозначно, как пишут государственники.
Уже давненько так пошли наши дела, что обыватель, если и разворачивает свежую газету, открывает журнал и новую книжку, то с откровенной надеждой на то, что сейчас они получат рецепт выхода из жизненной путаницы, какие-то ответы на острые вопросы его бытия. И вот разговор об анархизме. Насколько это актуально?
Игорь Каневский: Для начала, небольшое отступление по поводу самой книги. Одна из главных сложностей для авторов состояла в том, что и термин «Анархия», и это явление шельмовались годы и годы, десятки лет всемерно шаржировались отнюдь не дружески в обывательском сознании. Вполне логично удивление иных читателей, вслушивающихся в нашу беседу. А кто уже махнул рукой и, как говорится, вернулся к текущим своим делам. Но те, кого удерживает с нами здоровая и чисто человеческая любознательность, напомню: это — не первый и не единственный случай в истории цивилизации, когда ложный, предрассудочный стереотип восприятия крайне затрудняет общение честного писателя и читателя.
Книга, о которой речь, создаётся в ключе научно-популярного издания, монографии, которая построена на глубоких и честных исследованиях исторически сложившихся ситуаций, явлений и обстоятельств. Призвана она популярным языком донести до читателя многое из того, что мы считаем — ему необходимо и более чем актуально знать-понимать. И прежде всего, именно потому — что на страницах этой книги читатель имеет возможность увидеть перспективу, найти выход из запутанного лабиринта жизни, в который его завели обманом и силой, и в котором он порядком изнервничался.
Явление по имени Анархия — актуальности, на мой взгляд, не теряло никогда, хотя это далеко не всегда и всеми осознавалось. Тем более, как уже сказано, оно компрометировалось в сознании людей весьма массировано, централизовано и небездарно. А ведь родилось оно не вчера и не тридцать лет назад. И оказалось востребованным ходом жизни давным-давно и не раз, и не два. К какому времени, к какой эпохе следует отнести его зарождение? Может быть, тут следует помянуть добрым словом, даже первобытнообщинный строй. Есть гипотеза, как только людское сообщество стало форматироваться, слоиться и классироваться, как только стало появляться нечто вроде вертикали власти, тут же явились миру люди, которые уже проявляли анархичные склонности. Хотя и доисторический период не позаботился о своей для потомков документированности, но наука История всё же кое-что разглядела и за тем горизонтом. Иные первобытные наши предки явно протестовали против того, чтобы их кто-либо подчинял насильственно. То есть, протестовали не против труда, борьбы и культуры взаимоотношений, а исключительно против властного грубого насилия одних людей над другими.
На сегодня ситуация радикально не изменилась. Власть — есть власть, подчинение — есть подчинение. И моральная несправедливость этой структуры, и её практическая неэффективность, очень часто очевидны невооруженным взглядом. И сама тема «анархия», и само понятие «анархизм», сегодня, хотя и многократно ретрансформировалось, имеющий очи да увидит — объективно несет в себе всё то же исконное стремление лучших умов и сердец к справедливости.
— Но какие мысли-картины возникают сегодня в представлении у многих при слове «Анархия»? Гоп-компания неопрятной матросни, погромщиков и мародёров, которым и своя головушка — полушка, и чужая шейка — копейка. И каковые днём и ночью под гитару метут клёшами мостовые, гробокровятся по любому поводу и без такового. И рвут рябчики на татуированных грудях, распевая похабщину о разрушении порядка. Некая разновидность маргиналов и бандитизма. Кому же из мирных благонамеренных обывателей такое понравится?
Игорь Каневский: Так ведь и самые передовые, культурные, социально-активные земляне тоже едва ли это одобрили бы и пожелали бы присоединиться к такой, извините, кодле? Только маленькая оговорка: картинка эта ровно никакого отношения к реальности не имеет. Навязывалась она и с правительственной верхотуры народу, разным его слоям, классам, поколениям, при посредстве СМИ, кино, театра, литературы и прочими инстанциями втирания всевозможных мазей в мозги сограждан. Кстати, это имело место не только в СССР. И в просвещенной Европе и в Новом Свете. В этом плане анархизм нередко путали с коммунизмом. Помните — «Призрак бродит по Европе, признак коммунизма…». Нечто в этом роде писалось и говорилось там об анархизме. Вплоть до того, что призраком этим пугали маленьких детей.
Тем более, у нас дома — анархические персонажи в тех же фильмах — «Александр Пархоменко», «Оптимистическая трагедия», «По ту сторону», «Чрезвычайное поручение», «Восемнадцатый год» — всегда карикатурные, практически за очень малым исключением, они криминальны. И это принято, как документ. Кстати, наша творческая интеллигенция постаралась. Она отрабатывала свой хлеб, Да и выполняла социальный заказ. И судя по такому предрассудочному стереотипу, его выполнила. Не даром, можно сказать, свой хлеб ела. Сталинские премии получала. Кстати, даже в те времена, когда уже не очень-то и смотрели эти фильмы, я, разумеется, говорю о молодежи, тоже находились «властители умов», лидеры поколения, несущие массам примерно такие же образы анархистов, хотя сами прекрасно знали-понимали что к чему. Речь о довольно-таки известных музыкальных коллективах и их лидерах. Тех, что не на ставку работали и вовсе не Сталинские премии получали… Наверное, вызовет улыбку, но многих из них лично я по сю пору слушаю с удовольствием…
— Но дело сделали, в сердцах и душах её аудитории картинка сформирована. А вы на какую читательскую аудиторию рассчитываете эту будущую книгу?
Игорь Каневский: Аудитория предполагается самая разнообразная и обширная, От тех же подростков, юношей, которые хоть что-то более-менее хотят знать и уже способны задумываться над серьёзным и воспринимать объем знаний приличный. Встречаются, как ни странно, и такие. Конечно, рассчитываем на интерес людей постарше, студенческого возраста. И ещё постарше, кто всё ещё библейски — в поте лица своего обретает свой хлеб. И видят: пота всё больше, а хлеба всё меньше. Те, кто остро чувствует дисгармоничность нынешнего государственно-общественного устройства. Но не утешаются лжефилософской формулой «C’est la vie», а страстно желали бы переустроить жизнь более разумным и справедливым образом. И однако не могут сообразить — как это сделать. И к тем адресуемся, кто в жизни самостоятельно не нашел удовлетворительного выхода. И ждёт в этом помощи. Словом, люди разные духовно, национально, конфессиально и социально. Потому что анархизм сам по себе, можно сказать, асоциален. И потому — человечен.
В истории человечества не так уж редки случаи, когда более всего страдающие от неустройства, насилия над собой, грубого принуждения, слепого подчинения и прочего тому подобного дискомфорта, примирялись с такой жизнью, вписывались в неё. Но встречались и случаи, когда вполне вроде бы благополучные, по меркам времени благоустроенные, болезненно воспринимали дисгармонию устройства общества, упорно отыскивали его причины и возможности гармонизировать жизнь людей, сделать её более человечной, разумной, рациональной, осмысленной, и свободной. Некоторые из них не ограничивались одними только размышлениями и мировыми скорбями. Они глубоко и всесторонне изучали механизм сложившегося. Объединялись с себе подобными. И действовали, даже и дорого оплачивая свою социальную активность. В их числе были и те, кто называл себя и своих товарищей анархистами.
— Предусматривает ли эта работа раскрытие истоков — откуда взялись идеи анархизма и как они развивались в исторической практике? Уже сказано — древние дела. И выходит, имели они место чуть ли не в пещерах, и до и после, так сказать, рождества Христова.
Игорь Каневский: Без корней нет ни ствола, ни кроны. Эта работа изначально углубляется в корневые времена — зарождения анархизма. И как крупное идейное течение, в разные времена оно явно находило своё отражение во многих других школах и движениях философской мысли. Анархические мотивы находят историки ещё даже и у греческих киников, которые отрицали власть в том виде, утвердившейся в той древности. Уточняющая оговорка: «Киники» или «Циники» — также, вот уже которое тысячелетие (!) термины, трактуемые ложно. Киник, циник для обывателя — ёрник, грубиян, сквернослов, надсмехающийся над всем, не имеющий ничего святого за душой. А ведь изначально это — древняя философская школа, в основу которой положен, по сути, единственный принцип –— смотреть на вещи только прямо и называть их своими именами. Спрашивается, что же в этом дурного? Нам бы так…
Характерно, что с этими терминами, как и с «Анархией», так же имеет место искаженная трактовка и просто дьявольская аберрация. Циники (киники) — древние философы, исключительно прямые, честные и порядочные люди. Они, среди прочего, указывали на необходимость переустройства общества свободных людей. Эти тенденции пробиваются и через мрак средневековья и свет Возрождения, когда само понятие анархизма приобрело направленное совершенно четкое определение, определились первые, настоящие пути, «Засветились» пророки, вожди, и адепты анархизма. От Антифона и Диогена, Прудона и Руссо. И Кропоткина, и Бакунина, что уже ближе к нашим временам.
— Итак, дело древнее, происходило, начиналось, висело в воздухе во взвешенном состоянии давно. То есть так давно, как наиболее наблюдательные и социально чувствительные земляне обнаружили дисгармонию устройства жизни, возмечтали её гармонизировать и поверили в саму такую возможность.
Игорь Каневский: Можно сказать и так. Этот вроде бы тупиковый эффект, когда и не чрезмерно разумные сограждане ощущают то, как назвал Говорухин не лучший свой фильм, «Так жить нельзя». И на что ещё в «договорухинский» период намекал народу Иисус Христос — две тысячи лет назад. Давно. Но этот же логический механизм рождения анархии и анархизма, породил и многие другие, фактически все протестные течения. Да, можно сказать — многое в этом роде питалось дискомфортом массы землян, их глухим недовольством совокупности обстоятельств жизни. Ведь от добра добра не ищут, а тем паче, не идут на кровопролитие. Одно из коренных природных свойств массовых сообществ — они достаточно терпеливы и их составным не так уж много нужно. Но если условия их существования слишком противоречивы и дискомфортны, да если их ещё и как следует подогреть (а этого подогрева в истории предостаточно), табун может сорваться и понестись. Да так, что не сразу и остановишь. Из чего родились наломавшее дров и значительно идеализированное всё той же творческой интеллигенцией, восстание рабов в Риме. Или откуда взялись на первых порах успехи Пугачёва, Булавина, Разина. А вся революционность и весь разнообразно-партийный лагерь, атакующий трёхсотлетнюю твердыню Дома Романовы? А из чего родился марксизм. А «Народная Воля» и эсэровщина? И чем всё это питалось в народе? Внятным ощущением дисгармонии жизненеустройства. И из естественного желания, столь свойственно всему живому, занять более удобную позицию. И от веры в то, что прилагая определенные усилия и понеся некоторые потери, можно жизнь переустроить более гармонично. Книга поведает и об этом.
— Но ведь любой историк вам скажет: при единстве побудительных моментов и конечной цели, в истории мы ясно видим: со временем движения, течения эти сливались, объединялись во многом. Вместе шли по Владимирке, гнили на каторге, вместе сидели в тюрьмах и поднимались на баррикады. Вместе прятались в подпол и прели в эмигрантских дешевых кафе. У Николая Второго не было отдельных тюрем для большевиков и меньшевиков, эсеров и анархистов, либералов и кадетов, бундовцев и межрайонцев. Но ведь и не на шутку расходились. И очень даже. Вплоть до того, что оказывались по разные стороны фронтов и баррикад.
Игорь Каневский: Несомненно, и очевидно, что у истоков очень разных течений и движений было много общего. Да, их многое и объединяло. В частности, то обстоятельство, что они адресовались будущему. И ещё их объединял их всех отнюдь не «Манифест коммунистической партии» — кроме большевиков и меньшевиков его никто не признавал. Их сплачивало то, о чём сейчас сказано — подполье, эмиграция, баррикада, тюрьма и ссылка. Кресты и Лукьяновка, Шлиссельбург и Петропавловка. Орловский централ. Их связывало отношение к ним ко всем государства. И перед всеми ими едино была твердыня Дома Романовых, и для большевиков, и для эсеров, и для анархистов — все сидели в одних петропавловках, шлиссельбургах, в Крестах и лукьяновках. Нет, никогда они не были побратимами. Они были союзниками, явлением временным. А судьбы союзничества в истории тоже известны. Достаточно вспомнить монолит антигитлеровской коалиции. Плечом к плечу. До первого городового в истории. До фултоновской речи Черчилля. И чуть атомными бомбами друг друга не забросали. Союзнички… Нет, до революции левые течения союзничали, но, заметьте, никогда организационно не сливались. Да и время от времени расходились довольно далеко. И тоже — кроваво. Большевики у власти с шестого июля-18 революционеров-побратимов эсеров и анархистов законапатили в тюрьмы и расстреливали аж до сорок первого, когда немцы уже были под Москвой.
— Но и внутри своих течений они оказывались не так уж едины. Русский марксизм не успел толком поставить на ноги отечественную социал-демократию, как она тут же перегрызлась и раскололась на фракции большевиков и меньшевиков. И они стали отдельными и враждебными друг другу политическими партиями. И схватились «конно, людно и оружно» шестого июля восемнадцатого, когда уже второй год входили в единое правительство. Опять-таки, кто же не знает, что в семнадцатом большевики захватили всю власть в стране. А ведь это тоже, пардон враньё: первое советское правительство было ко-а-ли-ци-онным, двухпартийным. Было бы трёх, но анархисты отказались от портфелей. Правда, недолго музыка играла, опять бросились резать друг друга. Да и анархизм, строго говоря, в хвалённой Европе чуть ли не с первых своих шагов образовал разные ручейки…
Игорь Каневский: совершенно очевидно, что и здесь — в природе таких объединений-движений-течений заложены изрядные противоречия, не давая эффекта полного и прочного единства. Едины они все, пожалуй, были в восприятии себя борцами за неизменно будущее счастье человечества. В плане лозунгов всё было в порядке. Но в трёх с гаком войнах, избитый до полусмерти, народ менее всего интересовался декларациями. Его интересовала практика повседневности — так, кстати, и по сей день. Сколько поколений одних только наших сограждан днём и ночью слышали от вождей (ещё только идущих-ведущих к победе и уже пришедших к ней) о будущей счастливой жизни. Да что-то не видать ничего в волнах…
Движение к счастью человечества под руководством бывших лидеров РСДРП (б), в простонародье — большевиков, отрекшихся от родившей их социал-демократии и сменивших вывеску на РКП (б), ВКП (б) и, наконец, КПСС — очень дорого обошлось народу и стране, да и миру. Всё никак не расплатимся. «Великие те скачки» привели к невероятному количеству крови и пота. И отнюдь не к смягчению нравов.
— Но что можно в этом отношении сказать об анархистах? Интересно, что в числе глав будущей книги…
Игорь Каневский: В одной из них читателей ожидает встреча с терминологическим оборотом «рыцарь-анархист».Вот уж для кого справедливость не была эфемерным, абстрактным понятием! Рыцарь — изначально одиночка, который ведет себя благородно в любой ситуации. Эталоном анархии, безначалия, заступничества считаются рейнские рыцари-розенкрейцеры — один орден, который воевал против почти всей Европы и победил, провозгласив право лютеранской церкви на адекватную католицизму, власть. Нет иерархии, кроме Божественной, считали они, а если ее нарушать, то появляется искусственная форма правления — и этого никак нельзя допустить. Гроссмейстер ордена не назначался, а призывался всеми — как констатация факта самого уважаемого человека. «Большой мастер», как и в случае с Александром Невским, не желал управлять, к нему люди приходили и просили об этом; мастер был облачен полномочиями, но не властью — он был, скорее, третейский судья, чем правитель. Совсем лишнее — заставлять людей делать то, что им нужно. Они и так сделают. Не так ли?
Книга, несмотря на то, что это будет классическая научная монография, непременно найдет своих читателей не только в научной среде: и тема, и подача материала настолько интересны и выходят так далеко за рамки общепривычного, что, несомненно, заслужит места не только на столах ученых, но и на полке книгоманов, любителей настоящей и достоверной истории. Которую забывать нельзя. А ежели так уж сложилось, а если кто у власти, любой ценой удерживая её, ловко тасовал многострадальную эту колоду, — признаться, уже порядком замусоленную, то рано или поздно честные историки и поведают об этом миру. И сдадут карты как положено…
Любая подлинная история, история — как наука, — не терпит приблизительности, туманности и неточности. Особенно, когда популяризируется безапелляционно, с позиции истины в последней инстанции. И принуждает зубрить «От сих до сих». А остальное, мол, от Лукавого. А ведь именно история призвана формировать в человеке Гражданина. Теперь возьмите — любое советское издание о гражданской войне – все они называются «Гражданская война в СССР, 1918—1922 год». Хоть краткий курс, хоть сборник очерков, хоть многотомник. И не ищите там ни доброго слова об анархистах. И хоть бы кто удивился: позвольте, до самого конца 1922 года СССР просто не существовало! Союз ССР был провозглашен лишь 30-го декабря-22. Про-воз-гла-шен! Всякому ясно, провозгласить — самое простое. А 31-го сели за новогодние столы. И ещё несколько месяцев, до весны-23, отрабатывали центральные органы управления, всесоюзный аппарат. Каким же образом тот Союз многострадальный поместился между 1918-м и 1922-м? Или прав был Пушкин — мы ленивы и не любопытны? И таких чудес в официальной нашей истории — навалом.
Кто же смеет отрицать, что в ходе гражданской войны и интервенции анархисты, уже революционеры со стажем, были на фронте этой борьбы, на передовой. Рядом и с большевиками, и с эсерами. Себя не жалели. Боролись с белыми и интервентами, с банкирами, фабрикантами-заводчиками-помещиками, шли в морозном ноябре-20 по грудь в ледяной Сиваш, брали Перекоп. И на Турецком валу клали лучшие свои головы. Один из признанных вождей анархистов за тот штурм получил от Ленина первый в истории советский боевой орден — «Красного знамени». Такой — Махно Нестор Иванович. Но в постыдной делёжке правительственных портфелей семнадцатого-восемнадцатого не замарались. И у власти не были ни дня, ни часа. Более того, потом у боевых своих побратимов, у большевиков, тоже, в конце концов, сидели в тюрьме…
— Что же поведает миру новая книга относительно того — как вышло, что такое замечательное движение не получило тогда массовой поддержки и никоим особенным образом не повлияло на новую дисгармонию, сменившую старую.
Игорь Каневский: Если, наконец, в свистопляске современности остановиться и оглянуться, уже с такого расстояния не трудно увидеть картину. Если коротко: одна из революционных партий, инициировала госпереворот и оказалась у власти. Взять которую было много проще, чем её удержать. И повисло дело на волоске. Потребовались союзники. Естественно, из числа таких же революционных течений, движений и партий. При делёжке министерских портфелей левые эсеры взяли кое-какие кресла, пайки и автомобили. Повторим, первое советское правительство было отнюдь не чисто большевистское. А анархисты на фронты, к стенке и на фонарь пошли, а в правительство, а во власть — нет. Иначе они были бы уже не анархистами. Вот уж кому была небезразлична своя историческая репутация. А после гражданской войны, когда мавры сделали своё дело, партия власти схватила страну за горло, расправилась с союзниками и соратниками вероломно и беспощадно. А сосредоточив только в своих руках всю власть в огромной стране, все средства воздействия на сознание десятков миллионов граждан, переписала и всю историю революции и гражданской войны. В которой только большевики оказались настоящими революционерами, борцами за дело народа. А остальные партии революционного фронта клеймились контрой, врагами трудящихся. Исторически быстро для обывателя слова «Эсэры», «Меньшевики», «Анархисты», «Троцкисты», стали ругательными. Потому и расстреливались пачками и гноились в советских тюрьмах с двадцатых годов и до… сороковых.
— В том числе и анархисты?
Игорь Каневский: в том числе и анархисты. Им ещё, кое в чем повезло. Их по большей части выставили смешными и нелепыми пьянствующими человечками (бабникам и пьяницам на Руси всегда симпатизировали). Но умолчали об их вкладе в борьбу с царизмом, о совместной с ними отсидке в тюрьмах до переворота, об общих подвигах на Перекопе и об их советских орденах. Другое дело — меньшевики, эсеры и троцкисты — этим досталось на всю катушку…
— Но мыслящий читатель, наш трезвый современник, может сделать из этого вывод, что — как бы ни благороден и равнодушен был анархизм собственно к власти, тем более к диктатуре, он в этом контексте выглядит утопично. И поэтому как бы заведомо обречен, ибо не может быть реализован. Поскольку история внятно нам втолковывает: для реализации своих принципов, лозунгов, тезисов и целей, для энергичного переустройства общества нужна власть. А власть без известного минимума насилия неосуществима.
Игорь Каневский: У кого может появиться и такой вывод. И вам скажу больше — может напроситься сам с собой. Тут даже не нужно глубоко копать. Как сказал один литературный герой — идеалы потому и называются идеалами, что находятся в разительном несоответствии с действительностью. Но давайте заметим один очень серьезный момент. Анархизм и в старину, и после не топтался на месте. Он очень долгое время идя по исторической целине, тоже кое-чему учился и трансформировался. Он мужал, мудрел, прогрессировал. И на сегодня зрячим гражданам заметен тем, что его можно и должно применять практически во всех сферах жизни — в политической, экономической, социальной, гуманитарной сфере он очень кстати. В обществе, заметим, уже всё более ощущается потребность в том, чтобы вырваться из болота насилия на простор разумной, свободной жизни. Совершенно очевидно: люди заведомо нерабского мировосприятия стремятся к жизнеустройству (читай — переустройству), при котором ежели кто хочет строить дом и может, и умеет это — нехай берётся за дело. Или лить метал, сочинять, петь песни. Плавать по морям, по волнам. Рожать детей и воспитывать их. Писать стихи или картины. И не тратить бесценное время жизни на то, чтобы для всего этого испрашивать дозволения у случайных людей у власти, неуважаемых и не в своих санях сидящих.
— Это напоминает лозунг – от каждого по способностям…
Игорь Каневский: Да, похоже. А что?
—Но это лозунг большевистский, не анархический…
Игорь Каневский: С той, однако, разницей, что у КПСС это так и осталось политической трескотнёй по имени «Моральный кодекс строителя коммунизма» имени — отнюдь не доктора Маркса, а… полуграмотного Хрущёва. А сегодня мы обращаем внимание современника на возможность реализовать высокие принципы. В контексте анархическом они могут рассчитывать на народное доверие, ибо не скомпрометированы властью, провозгласившей лозунги, которые и не собиралась воплощать в жизнь. И даже не объясняя, почему. Такое впечатление, что удачное надувательство масс в семнадцатом и в ходе гражданской войны лозунгами «Власть — советам, земля — крестьянам, заводы-фабрики — рабочим, мир — народам!» власть забавляло, как-то развлекало. Так и слышишь: «Ну, что-с? Купились, дешевки! Теперь расхлёбывайте…». То есть, из всех течений, некогда прогрессивных, в теории, может быть, даже гуманных течений, то, о которой мы толкуем, самое гуманное, исторически последовательное и прогрессивное. Именно потому, что отсутствие в нём пресловутой вертикали жесткой власти, вернее, совершеннейшее не желание к ней идти, позволяет им быть именно такими, именно благородными и гуманными.
— Книга — обращение не к средневековому читателю и не читателю, эпохи незабываемого семнадцатого года, а к нашему современнику, в основном обременённому не столько теоретическими экзерсисами, сколько повседневностью бытоустройства и трудоустройства, к прагматику, ему просто не до романтизма. Так, что этот наш современник в среднем может умиляться рассказам о том, какие были честные-благородные страдальцы за его счастье. Но его интересует практика, реальность жизни, от которой он устал. И он хочет уже железного порядка. Неспроста опять на ветровых стёклах автомобилей появляются портреты Сталина — отнюдь не анархиста. В отличие, от Маркса, он с анархистами не дружил никогда. А при власти давил он их, как клопов. Как же все-таки мотивировать: появляется книга, труд научный, научно-популярный, обращается он к современному человеку, который меньше всего хочет поэзии в жизни, согласен на устойчивость, системность. И где-то брюхом чувствует или даже понимает, что без сильной, жесткой власти, без некоторого минимума насилия ( который почему-то все время превращается в максимум), эта системность не выходит, а выходит беспорядок. И это его научили называть анархией.
Игорь Каневский: Ну, что же… Что сделано — то сделано. Ничего, почитает современник эту книгу, кое в чём и разберётся. И узнает о том, что социумы, построенные по анархическому принципу, довольно толковые и обширные. А это уже — практика. Наверняка заинтересуют любознательного читателя ссылки на источники. Скажем, некоторые ордена средневековые, рыцарские, структуру которых можно назвать анархической. Касается это и некоторых современных вполне успешных, эффективных систем. Да, сегодня любой прагматичный читатель, зритель, слушатель наш хочет порядка, и понимает, что этого порядка, какой он хочет, при нынешнем устройстве общества, он не получит. Он хочет добросовестного, профессионального, энергичного, ответственного и эффективного выполнения государством его обязанностей, защиты от государства — и ничего этого все равно не получает. Он хочет экономической стабильности, он ее не получает, у него ее отбирают. Кстати, 30 лет он это только и слышит: мы сейчас уберем тех, кто вчера сидел у власти, а завтра у вас будет так хорошо. Не так уж он глуп, современник наш, чтобы верить в это…
— Почему три десятка лет? Разве не весь оскольчато-переломный семнадцатый увлёк предков завтрашними обещаниями? А уже через пару пятилеток народ разводил руками и чесал затылок. «Завтра будет хорошо!». И всякий раз — завтра, завтра, завтра. Даже уже после войны — после Сталина, после ХХ съезда — ну, да, культ личности и его последствия. Ну, накололи дров. Ну, щепки летели. Ошибочка вышла. Но уж теперь вернулись на правильный путь — в будущее. Под руководством дорогого Никитысергеича! А потому турнули Никиту — глазом не моргнули, обновлённое правительство опять вернуло нас, заблудших, на истинный путь – прямо к коммунизму. Чуть-чуть не довели, не дошли даже и к социализму с человеческим лицом. А тридцать лет – это уже дромадерским шагом к процветанию Украины. Нет, последние шесть пятилеток в принципе мало чем отличны от предшествующих. Разве что в деталях…
Игорь Каневский: Припомним: «Возвращается ветер на круги своя, не шумят возмущенные воды, повторяется все, дорогая моя, повинуясь законам природы…». Заодно скажу, в анархизме, при всём его революционном практицизме переустройства жизни к лучшему, всегда было место и для поэзии, для романтики вообще. Можно ли себе представить больший романтизм, чем стремление помочь людям жить лучше, добрее, разумнее. Почему-то об этом дефиците современности мы слышим мало, бесконечно болтая о дефиците вообще. Кстати, о романтизме, вот вам эпизод из биографии предков. Хоронили одного их вождей анархии. А множество анархистов тогда сидели в советской тюрьме. И вот они обратились к председателю ОГПУ Ф.Э. Дзержинскому с коллективной просьбой — выпустить их на пару часов, дабы могли попрощаться со своим старым товарищем, дорогим вождём, достойно проводить его в последний путь. И дали честное слово. честное слово, что – вернутся обратно. В тюрьму.
—И… что же?
Игорь Каневский: И… то же. Вернулись. В обещанный срок. И все, до единого. Это не анекдот, это хрестоматийный случай. Это больше чем факт. Чистый анархизм.
— Решусь предположить, что они потом горько пожалели о том своём прекраснодушии. Так вот, если рассматривать анархизм и его продукт — анархию в душах и умах, как нечто прошлое, как какая-то историческая экзотика, историческая романтика, исторический идеализм, прекраснодушие, и даже чистоплюйство, то, как же можно не заметить жирного вопросительного знака: собственно говоря, а то такое рынок? Мы говорим о том, что убрали Госплан, так называемую плановую экономику в нашей стране, рухнул СССР. Теперь это отдельные независимые свободные республики и они живут в смысле экономики, рыночно. Никакой центр им не указ. А рынок — это и есть нелимитированное, неуправляемое, не насилуемое государством ценообразование. Основанное только на спросе и потреблении и этот спрос определяет производство, что производить, потому что это область сбыта, а поскольку оно потребляется, оно необходимо, то прекращает это потребление и прекращается производство. Ведь это же чистейший анархизм — в чистом виде. Мы что же, не заметили, что живем при анархизме?
Игорь Каневский: мы заметили, что живем не при анархизме, в теории оно все очень красиво и именно так. Если брать тот постулат — рынок, такая жизнь ,каждый не зависим, замечательно, но почему-то в теории все так, но на практике по-другому. Того самого рынка фактически нет, есть вертикальная сила, очень жесткая, а в мире тоже самое.
—Но правительство Франции не вмешивается в ценообразование?
Игорь Каневский: как сказать. Когда им это нужно —вмешиваются и очень даже. Они всегда оставляют за собой возможность вмешаться во все, что угодно, это как раз противоречит анархизму.
— Но они должны вмешиваться. Просто они должны вмешаться не тогда, когда им это нужно, а когда нужно гражданам.
Игорь Каневский: Именно так. В этом-то и основа анархизма. В неком равноправии. Народ нужен тем, кто условно говорим, командует, управляет, управленцам нужен народ. Поэтому народ должен нанимать их, ставить — ты можешь управлять — иди, управляй. Координируй. Я не могу управлять, я не пойду. Конечно, все это основывается на самосознании. Чем выше будет самосознание, тем ближе будет общество к анархическому.
— Ах, как и это знакомо! Коммунизм, мол, наступит тогда, когда последний человек поимеет совесть, скромность, аскетизм. Хорошо, вернемся в прошлое. Когда, простите, анархия, анархизм не только существовали, были достаточно развиты теоретически и уже начали щупать жизнь практически. То есть, анархисты стали бороться за практическое устройство жизни. У нас Махно тоже показывали каким-то пьянчугой, и сиплым, чуть ли не сифилитиком, на самом дел это был вождь народный. Но даже ему, который преклонялся перед идеей анархии и анархизма, пришлось создать армию, то есть, вооруженное объединение десятка тысяч людей. Навести там порядок и дисциплину, жесткую подчинённость, которая противоречит анархии, Ему пришлось ввести смертную казнь и казнить мародеров, погромщиков, трусов и дезертиров, и он это и делал. И у него был трибунал. А трибунал и свобода людей вещи противоположные. Значит, он никуда не делся и далеко откатился от теории, более того, да более того, он еще вступил в союз с большевиками и принимал от них ордена.
Игорь Каневский: Скажем так, он немного отошел от теории по надобностям времени, он шел к идее, а на этом пути, придерживаться исключительно самой этой идеи, в идеальном ее варианте невозможно.
— Следовательно, это неверный путь большевизма, потому что идея была прорекламирована широко. РПТ: Земля — крестьянам, заводы, фабрики — рабочим, мир — народам. Все ясно сказано. Пришли к власти, не только не дали мира народу, а утопили в гражданской войне индульгенции и обеспечили войну холодную, горячую на веки вечные вперед. Потому что остались окруженные врагами. Земля попалась крестьянам, а хлеб с этой земли не попал крестьянам. Кстати его у них физически силой отобрали. Фабрики и заводы, в какой смысле принадлежали рабочим? Понятно, что рабочие — это профком, общественность, а директор –это директор, министерство –это министерство. Даже и генералы завелись, с шитьём, шевронами, галунами, лампасами, за которые в революцию и гражданскую войну заставляли резать беспощадно. И хлопец, который не был даже ефрейтором, даже рядовым, стал маршалом и генералиссимусом. До чего не додумался даже Николай Второй, всего-навсего полковник гвардии. Следовательно, в реализации тех и этих идей примерно одна и та же роль,
Игорь Каневский: Разговор об идеях? Да, на определенном этапе это именно так, потому что основа их одинакова, мы еще раз возвращаемся к тому, что они очень расходятся в деталях, главная линия, в общем-то, одна, но это добровольное и самосознательное, если угодно — самодеятельное определение, человек, скажем так, коммунистической, социалистической направленности, ему говорят — ты завтра пойдешь руководить Путиловским заводом, он говорит — есть. А он — балтийский палубный матрос. Так в анархическом обществе быть не может. А вот приходит человек и говорит, у вас тут нет директора. Я очень хороший управленец, ему говорят — иди, управляй. И вдруг люди видят, что через год колхоз — миллионер, завод — миллионер, каждый рабочий ездит на своей собственной машине. Как в Европе. Конечно, это примитивная модель анархизма, но она очень правильна.
— Но она еще и потому неверна практически, что у нас в каждой области были такие колхозы и заводы, а в Советской Украине было 26 областей, и каждая область имела 1—2 колхоза-миллионера процветающего. Куда возили иностранцев показывать и снимать кинохронику и прочее. Но все остальные колхозы, эти три, два колхоза ненавидели лютой ненавистью, прозябали из-за них и кончалось тем, что как только покровитель в обкоме партии и ЦК председателя колхоза- миллионера слетал, то через три-четыре месяца этот колхоз был банкротом. Так что опять-таки, поскольку современность требует от нас практицизма, на какие мысли ваша работа может натолкнуть читателя? Были прекрасные люди, благородные, страдали за народ, Кропоткин, Бакунин, Махно, батька Ангел, тётка Маруся — и что же дальше? Было да сплыло. Как говаривал устами одного из своих героев Максим Горький, в карете прошлого далеко не уедешь…
Игорь Каневский: И без знания прошлого тоже в современности и перспективах не разберёшься. Хвори-то очень многие в общество и государства мы натащили оттуда. Из прошлого. А как можно надеяться на излечение, если отсутствует то, что врачи называют «История болезни».
— Ключевой вопрос практики. Для победы идеи, а идея — это абстракция, и это нечто мысленное, духовное. Для победы идеи, для воплощения ее в жизнь нужна власть. А анархия не желает власти.
Игорь Каневский: анархия не желает власти в том виде, в каком мы привыкли видеть эту власть. Власть в той или иной степени неизбежна. Вроде Маслов сказал — власть рождает паразитов. Мы же говорим о том, что бывает, мы идем и от пошлого в будущее, и конечно это не сегодня повернется все в обратную сторону. Все равно, если мы садимся на корабль, нам нужен будет тот, кто этим кораблем будет управлять. Помните с детства «Остров Сокровищ»: «Мы и сами неплохие моряки! — возразил Дик. — Неплохие матросы, ты хочешь сказать, — поправил его Сильвер. — Мы умеем ворочать рулем. Но кто вычислит курс? На это никто из вас не способен, джентльмены. Была бы моя воля, я позволил бы капитану Смоллетту довести нас на обратном пути хотя бы до пассата. Тогда знал бы, по крайней мере, что плывешь правильно и что не придется выдавать пресную воду по ложечке в день».
— Есть пример ближе к нашему богоспасаемому городу, когда броненосец «Потемкин» предъявил ультиматум, что если не выполнит дума городская, а он стоял на рейде, обстреляет эту думу из главного калибра. И он стал стрелять по Думе, которая видна была через ствол. И оба снаряда попали в жилые дома, а не в думу. Потому офицеров потопили и перебили. А матросы-комендоры без артиллерийских офицеров – нули без палочки.
Игорь Каневский: Ситуация примерно такая же. Именно поэтому они, анархисты, и отказывались в свое время от ключевых постов своей власти, как и от власти в целом. Да, действительно можно сказать о том, что им, как и многим, их так сказать, соратникам, в любом виде этого слова. С соратником трехсот летней давности, просто немножечко не повезло. С последователями немножечко не повезло окружению. И еще то, что слишком это гуманно по отношению к социуму в целом. Все-таки сделать людей счастливыми обозримое время крайне трудно. Я бы сказал практически невозможно. И один из главных постулатов — мы не заставляем ничего делать, мы просвещаем. Человек должен захотеть это сделать.
— То есть о власти речи и нет.
Игорь Каневский: о власти насилия речи и нет.
— Власть без силы и власть без принуждения? Знаете, спасателей на водных станциях обучали, когда спасаешь утопающего (иногда тонули крупные женщины и мужчины), то первым делом их учили наносить им удар в челюсть. Такой легкий нокаут, чтобы они не мешали себя спасать. А то и сами со страху потонут и спасателя погубят.
Игорь Каневский: это как анестезия перед операцией.
— Но анестезия — это обезболивание, а здесь наоборот. Вот, стало быть, как бы мы резюмировали: читателю эта будущая книга интересна чем? В резюме должен быть ответ на вопрос: чем эта вещь интересна, какова ее идея, тема, сверхзадача. И чего бы мы хотели от тех, кто вчитается в эти строки?
Игорь Каневский: сверхзадачу я бы охарактеризовал, как просвещение и попытка подтолкнуть Человека (с большой буквы), человека в массе своей, человека, который способен к самопознанию. К самоанализу, к разговору самим с собой, чего он именно хочет и от себя, и от окружающих. Как только он откровенно задаст себе этот вопрос, откровенно книга наша и ответит. Кстати я хочу уточнить: эта монография будет первая из цикла себе подобных монографий, очень тяжело кратко охватить то о чем мы хотим поговорить, и то о чем мы хотим поведать читателю. Я не настаиваю на том, что это будет какая-то новая библия, Я не настаиваю на том, что это будет какая-то новая библия, нет такой задачи: «когда он прочтет, будет жить именно так». Но она позволит ему задуматься, как жить дальше. Но она приоткроет некоторые пакостные загадки прошлого. Но она поможет открыть глаза — и на прошлое, когда на распутье свернули не туда, и на свет в конце нашего туннеля. Как ни банально звучит, а ведь и впрямь — так жить нельзя. А читатель услышит: вот посмотрите сюда, а так жить можно. А может быть даже и должно. Так что, надеемся и верим: продолжение — следует…
Автор Ким Каневский