На бархат заката – слезинка дождя…
Строчка эта, прежде, чем стать названием журнальной статьи, в стихотворении Светлова «Гренада» царапнула по нервам самого Маяковского. Которого, вообще говоря, удивить стихами было трудно. Полвека назад в Одессе состоялся вечер поэзии Михаила Светлова. На этом мероприятии (напомню – хрушёвская «оттепель» всё ещё не выводила поэзию из социальной моды) некий молодой и уже знаменитый московский поэт одесского происхождения подарил нашей творческой молодёжи совершенно необычную книжку о своём учителе – Светлове. В эти дня она попала ко мне. Подробности – вскорости. Но пусть именно это будет информационным поводом нашего разговора. Автор.
«Я рисовал его.
— Красивым я бываю только на шаржах, — улыбаясь, сказал Светлов. Я рисовал, а к нему без конца подходили люди.
Много лет я наблюдал этот поток людей, тянувшихся к Светлову. Молодых, старых, известных, неизвестных… Шли домой, останавливали на улице, подходили в клубе, в театре. Он и сам постоянно искал общения. Даже когда работал. Написав стихи, он тут же читал их кому-нибудь. Если поблизости никого не было, звонил друзьям. Звонил иногда среди ночи. Однажды, разбуженный таким его звонком, я спросил:
— А ты знаешь, который час?
— Дружба, — ответил Светлов, — понятие круглосуточное.
При встрече он извлекал из кармана бумажку и читал строфу, а иной раз строчку.
— Как? — спрашивал он. И добавлял: — По-моему ни-че-го-о, может получиться стихотворение…
Человек, легендарный уже при жизни, он был удивительно прост. Любил молодежь. Комсомолец 20-х годов, он оставался им и в 40-х и в 60-х…»
Так начал в 1968 году книгу о Михаиле Светлове его старинный приятель, писатель и график Иосиф Игин. Собственно, речь – об альбоме рисунков, дополненных стихами. И то, и другое – как говорится, с юмором: пародии, эпиграммы и карикатуры. С той только оговоркой, что и графическая, и поэтическая интонации каждой страницы – именно приятельские, тёплые. К этому времени главный лирический герой этого своеобразного издания был уже очень давно и очень заслуженно знаменит. Хотя сегодня «продвинутому» современнику нашему не просто вообразить себе такую славу: он если и знает Михаила Светлова, то – чаще всего – по кинокомедии Гайдая «Бриллиантовая рука», в которой вся сюжетная суета начинается на круизном теплоходе «Михаил Светлов». Хотя разумному читателю и того довольно, чтобы понять – насколько популярен был поэт при жизни.
Заметка на поле: Вообще говоря, судно с этими именем и фамилией на борту в реальности плавало несколько северо-восточнее – было приписано к… Обь-Иртышскому пароходству, а позднее включено в реестр судов Ленского РП. И представляло из себя, в соответствии с проектом, отнюдь не морской, а чисто-речной трёхпалубный пассажирский теплоход серии «Сергей Есенин». Так что его рейсы никак не могли привести Семёнсемёныча Горбункова в Стамбул и западную Европу, а позволяли им запасаться впечатлениями исключительно от Якутска, Ленских щёк и Тикси.
В журнале нашем не раз говорилось о странноватом эффекте: коренные одесситы считают своими земляками не только тех, кто здесь родился и вырос, но и живших в Одессе некоторое время. Или даже вообще никогда у нас не бывавших, но – настоящих, больших людей. Знаменитых. В реестре этом ещё не так давно называли и поэта Михаила Светлова. В 1970 году на вечере его поэзии в Доме Актёра (тогда в Одессе ещё был Дом Актёра, он же – Клуб Творческой Молодёжи. Само собой, в дальнейшем – Казино «Ришелье») один литературовед уверенно называл светловские адреса в нашем городе. Мол, родился на улице Баранова, вырос на Гимназической улице, дом номер семь. А после революции жил на улице Шмидта. На самом деле, речь – о так называемом доме Баранова на улице, которая называлась – в отличие от одесской Гимназической, — Гимнастической. И волею Божией находилась в Екатеринославе (ныне – Днепр). Как, впрочем, и улица Шмидта. Но на помянутом уже вечере, хоть и случайно, оказался московский знаменитый поэт-песенник Игорь Шаферан. Между прочим, коренной одессит, хлопец с Малой Аранутской, уже тогда известный такими песнями, как «На тебе сошелся клином белый свет», «Мальчишки-мальчишки…», «Ходит песенка по кругу…» и «Зачем вы, девушки, красивых любите…». Поведал он, так же, и о том, что в тридцатом году одесская «Молодёжка» напечатала знаменитую светловскую «Гренаду». Того достаточно, чтобы прекратить споры бывал ли Светлов в Одессе.
Нужно заметить, Игин в этом альбоме изобразил не только Михаила Аркадьевича.. Он был близко знаком и дружен со многими прославленными советскими деятелями культуры, и, как говорится, имел что вспомнить и что написать о каждом из них. Светлов не оставался в долгу:
Твоею кистью я отмечен –
Спасибо, рыцарь красоты,
За то, что изувековечил
Мои небесные черты.
Или:
Я, в искусстве правду любя,
Убедился сегодня снова —
Как приятно после тебя
Видеть Репина и Васнецова.
Трудно сказать, обижался ли приятель Игин, ощущая себя в очередной раз на пере Светлова. Но эти и другие графические и литературные шаржи в свою книжку, ясное дело, включил он добровольно. И это – тоже проявление человеческой культуры. А ведь ребята, что называется, не из дворян. Сам Михаил Аркадьевич как-то заметил: его маман славилась на весь город… жаренными семечками. И вспоминал: собственно культурная жизнь началась в тот момент, когда отец принес в дом мешок с сочинениями классиков. Это добро стоило 1 рубль 60 копеек, но книги предназначались для жареных семечек матери – нужна была бумага для пакетирования. Почему паренёк вдруг страстно возжелал всё это прочесть? Загадка. Ведь покупатели его мамаши просто выбрасывали кульки в урны. Или скручивали из них цыгарки. Но судя по всему, кое-что из этой тары Светлову прочесть, всё же удалось. Как поэт, он – ровесник революции: первые стихи опубликовал в 1917 году, в 14 лет, в екатеринославской газете «Голос солдата». А свой гонорар потратил на большую буханку белого хлеба, которым тогда наелась вся семья. И маман стала несколько более уважительно относиться к стихосложению. Добытчик!
В 1919 году появился псевдоним «Светлов». Тогда же, шестнадцати лет от роду, он был назначен заведующим отделом печати Екатеринославского губкома комсомола. И занял должность главного редактора журнала «Юный пролетарий», В 1920 году вступил в Красную Армию добровольцем-стрелком 1-го Екатеринославского территориального полка и в течение нескольких месяцев участвовал в боях. Тема этих боёв и походов красной нитью простегало всё его творчество – до конца.
После демобилизации Светлов приехал в Харьков, где работал в отделе печати ЦК комсомола Украины. А в 1922 году переехал в Москву, где учится на рабфаке, затем на литературном факультете 1-го МГУ (1927-1928), в Высшем литературно-художественном институте им. В. Брюсова, где познакомился с одесситом Э. Багрицким, дружба с которым продолжалась долгие годы. В 1926 году появилась знаменитая «Гренада» – баллада, которая принесла ему широкую известность. Опубликованная в «Комсомольской правде» 29 августа 1926 году «Гренада» сразу полюбилась советским людям. Позднее Михаил Аркадьевич признавался, что именно в «Гренаде» он открыл самого себя. 31 декабря 1926 года Марина Цветаева писала Борису Пастернаку: «Передай Светлову (Молодая Гвардия), что его Гренада — мой любимый — чуть не сказала: мой лучший — стих за все эти годы. У Есенина ни одного такого не было. Этого, впрочем, не говори, — пусть Есенину мирно спится». К «Гренаде» Светлова в разное время обращались многие литераторы. Его положили на музыку композиторы разных стран. Валентин Катаев вспоминал, как после вечера поэзии позвонил Светлову: «Зря ты так рано ушел! Пришел на вечер Маяковский – читал со сцены твою «Гренаду»!».
Заметка на поле: Слава Богу, характеристика, данная нам ещё Александром Сергеевичем Пушкиным – мы, мол, ленивы и не любопытны, — оказалась удивительно живучей и для ХХ-го, и для ХХ1-го веков. Иначе, при сказочной популярности по сей день… нет-нет, не стихов Светлова и вообще не поэзии, а «Бриллиантовой Руки», уже давно был бы накормлен и утих пчелиный рой вопросов типа – какого лешего нужно было гримировать теплоход под это название. Ведь в фильме – ни слова о поэзии. Какая же такая разница – на каком именно борту познакомились герои Гайдая.
Здесь мы имеем дело с весьма своеобразным злоупотреблением служебным положением. Дело в том, что режиссёр-постановщик фильма был, как это ни странно, образованным и культурным человеком. Он, среди прочего, хорошо знал и любил отечественную поэзию. Но любимейшим поэтом был для него именно Михаил Светлов. Излёт 60-тых уже отодвигал в неопределённое прошлое такого рода поэзию. На смену приходило явно нечто иное. И настояние режиссёра на таком названии теплохода – не было ли это своего рода протестом против этой тенденции…
…Между тем, пафос революции явно избалтывался, всё более отрываясь от реальности. НЭП, обрадовавший очень многих людей «с раньшего времени», павших, было, духом, заставил откровенно растеряться тех, кто в семнадцатом принял революцию слишком буквально и всерьёз. К концу двадцатых на смену «Гренаде» приходят строки тревоги и смятения. Новая книга «Ночные встречи» (1927) — столкновения поэта с «призраками», одинокими, неприкаянными, с грустью ощущающими свою неуместность в «деловитое» время («Призрак», «Похороны русалки» и др.). Интонации боевого оптимизма явно уступают место чуть ли не чеховским сумеркам и ядовитой иронии. Постепенно ирония становится одной из неотъемлемых особенностей светловской поэтической манеры.
«Юмор не шуточки, не анекдоты, не смешные события. На мой взгляд, нет ничего печальнее на свете, чем юмор. Вспомните Чехова «Толстый и тонкий». Это трагедийно, но это юмор. А Чаплин, а гоголевская «Шинель» — писал он. И дописался: в 1928 году «за троцкизм» Михаил Светлов был исключен из комсомола. Обязательная в начале 30-х гг. тема сталинских пятилеток не нашла себе места в творчестве Светлова. Но в 1935 году он вдруг встряхнулся, сочинил «Каховку» — для кинофильма «Три товарища». С учётом популярности важнейшего из всех искусств эта песня, слетев с киноэкрана, мгновенно облетела всю страну. Уже во время Отечественной войны, вспоминал поэт, его, военного корреспондента «Красной Звезды» под бомбёжкой накрыл собой некий старшина. А правда, спросил, что это вы сочинили «Каховку»? Правда, говорю. «Так как же вас, такого, пускают сюда, под бомбы?».
Но до этого были тридцатые годы. Александр Светлов – сын поэта, вспоминает: «В 37-м его вызвали в НКВД. Отец немедленно отправился к Хесину в Охрану авторских прав и попросил аванс: «Знаешь, меня завтра посадят, надо бы что-то родителям оставить». Тот выписал ему четыреста рублей. Двести отец оставил старикам (тогда он еще не был женат), а на остальные двести впервые в жизни сильно напился. И в таком виде явился в органы. Там, вроде бы, рассудили так: «Если человек не боится и напивается, идя на Лубянку, он точно сумасшедший. От такого толку мало!». Счастлив был его бог, не арестовали. Выгнали».
Александр рассказывал, что отец с ним всегда общался на равных и никогда не наказывал. Был забавный случай, когда Светлов младший выпил чернила: «Тогда в доме все переполошились, забегали и стали звонить в «неотложку». Папа спокойно полюбопытствовал: «Шурик, ты действительно выпил чернила?». «Да!» – я высунул фиолетовый язык. «Глупо, – сказал он, – если пьешь чернила, надо закусывать промокашкой».
В годы Великой Отечественной войны Михаил Светлов был специальным корреспондентом газеты «Красная звезда» на Ленинградском фронте, затем работал в газетах Первой ударной армии Северо-Западного фронта. Из письма актёру и режиссёру, известному исполнением ролей самого Сталина, А. Дикому мы узнаем о том, что М.А. Светлова не хотели пускать в действующую армию. И всякий раз он пробивался на фронт со скандалом. Он пишет: «В Москве мне дали броню. Мне стало противно, и я уехал на фронт. Ручаюсь Вам – плохого Вы обо мне не услышите». Тогда были написаны два произведения, необычные для Светлова по жанру – поэма «Двадцать восемь» о героях-панфиловцах и цикл стихов о Лизе Чайкиной – отважной партизанке, погибшей от рук фашистов. С Девятым танковым корпусом он дошел до Берлина. Михаил Аркадьевич Светлов был награжден орденом Красной Звезды и медалями.
После войны ему удалось опубликовать два сборника стихов и пьес, однако, критики и литературоведы почти не упоминали его имени. Между прочим, судьба многих фронтовых поэтов, о чем можно прочесть и у Слуцкого, и у Винокурова, у Окуджавы и Панченко. Власть не желала копошиться в военном прошлом. И не спроста. Всё, сказали, война закончилась. Давайте, пишите о мирном строительстве. И только в шестидесятые годы Сергей Смирнов написал в «Правде»: «Фронтовики – наденьте ордена!». Ведь лет десять уже к тому времени боевые награды лежали в ящиках письменных столов, комодов и шкафов. И тогда стали проклёвываться публикации о той войне, которую читатель не знал. Но которая была на самом деле.
А тогда Светлов погрузился в переводческую работу: с белорусского, туркменского, украинского, грузинского, литовского языков. Преподавал в Литературном институте и работал «в стол». Не подсчитать, сколько раз на выручку поэту приходило чувство юмора. За этот ни с чем несравнимый юмор ему сходило многое. Например, после «холодного лета 1953 года» Светлова вызвали «в органы» для дачи показаний в связи с рассмотрением дела о посмертной реабилитации одного поэта. На вопрос следователя о том, каков был этот человек, Михаил Аркадьевич ответил, что хороший: хороший человек и хороший поэт.
Собеседник воскликнул:
– Как? Он же был троцкист и за это был посажен!
Но Светлов тут же парировал:
– Нет, троцкистом был я, а этот поэт был настоящим коммунистом.
После этого «свидетель» тут же был выпровожен… к счастью, без последствий для себя лично. А еще Михаилу Светлову не разрешали выезжать за границу, потому что, сказано прямо: «пьет и не имеет «международного опыта». Узнав об этом, он горько рассмеялся и пошутил: «Там забыли, что однажды я был за границей — вместе с Красной Армией дошел до Берлина».
Светлов не мог жить без людей. Признавался, что в детстве воображал себя самими разными, героями прочитанных книг и только никогда – Робинзоном. Одиночество Светлову нужно было только для работы, а для общения – весь мир. Он постоянно был окружен молодежью, с неослабевающим интересом всматривался в новые лица и, как никто другой, с огромной ответственностью преподавал в Литературном институте. Студенты обожали его, а он не мог без них. В одной из своих анкет в графе «общественная работа» Михаил Аркадьевич написал: «Работа с молодыми поэтами».
Все, что зарабатывал, раздавал людям и всю жизнь печатал на старенькой сбитой машинке. Ходил зимой в осеннем пальто и легких ботинках, порой не имел гроша в кармане. Михаил Аркадьевич мог пригласить в гости всех лифтерш дома с семьями «на пирожки» или дворников – «на гусей». Когда он в последний раз лежал в больнице, гонорар, присылаемый из разных издательств, горкой лежал на тумбочке… У всех приходящих Светлов спрашивал: «Тебе нужны деньги? Возьми, отдавать не надо». А сыну, ухаживающему за ним, наказывал: «У здешней няни есть внук. Ему шесть лет. Возьми его, поезжай в «Детский мир» и купи ему все новое: ботиночки, пальто, костюм. Старухе будет приятно».
Светлова годами не печатали и не упоминали критики. Он присутствовал на съездах писателей без права решающего голоса. В 1964 году Светлов пишет пьесу-фантазию по мотивам К. Гоцци «Любовь к трем апельсинам». Последняя книга поэта – «Охотничий домик» (1964). Смерть оборвала работу над пьесой об А. Сент-Экзюпери. 28 сентября 1964 года Михаил Аркадьевич Светлов скончался в Москве от рака легких. Через три года после кончины Михаила Аркадьевича, в 1967-м году, ему была присуждена (посмертно) единственная профессиональная награда – Ленинская премия по разделу «Поэзия». Стихи Светлова переведены на многие языки.
«Живого или мертвого
Жди меня двадцать четвертого,
Двадцать третьего, двадцать пятого —
Виноватого, невиноватого.
Как природа любит живая,
Ты люби меня, не уставая…
Называй меня так, как хочешь:
Или соколом, или зябликом,
Ведь приплыл я к тебе корабликом —
Неизвестно, днем или ночью.
У кораблика в тесном трюме
Жмутся ящики воспоминаний,
И теснятся бочки раздумий,
Узнаваний, неузнаваний…
Лишь в тебе одной узнаю
Дорогую судьбу мою».
И наконец: после съёмок «Бриллиантовой руки», сделавшей слова «Михаил Светлов» примерно таким же паролем, как «Руссо туристо» или «Облико морале», под впечатлением этих событий руководство Сочинского морского пароходства всё же назвало вполне официально теплоход типа «Евпатория», построенный в 1986 году в нашем Ильичевске (ныне – «Черноморск»). Судно предназначено и для выхода в открытое море. Счастливого плаванья, Михаил Светлов! Семь футов под килем…
Автор статьи – журналист Гужва Анастасия
Подписывайтесь на наш Telegram канал: https://t.me/lnvistnik