Хлудов не по Булгакову. Часть 1

Глава 1

   Рассказывая о человеке, нельзя не рассказать о людях. То же, кстати, и о кораблях: потянешь судебную ниточку одной коробки – размотаются истории и других, которые доселе так и оставались в толще прошлого. Сами по себе чрезвычайно захватывающие (во всяком случае, по мнению автора – человека, между нами, ленивоватого, который иначе бы и не нашел в себе силы всё это перевернуть и подарить вам), подобные притчи эти каким-то роковым образом касаются приморских наших городов, и знаменитых наших земляков.
— Ну… почему же… роковым?
Вот именно: роковым. Ибо ведают о совиных крыльях, каковые недобрый рок распростёр над воспетыми судьбами. А ещё и потому, что задним числом указуют на нашу наивность и ненаблюдательность, на любовь к привычному – сколь бы наивным оно не было.
Я это – об одной из самых интересных и притом самых тёмных ситуаций, вцелом сложивших великую нашу историю. Не затерявшаяся в мареве гражданской войны, отмеченная и академической наукой, и публицистикой, и даже настоящим художественным творчеством (проза, драматургия, театр и кино), почему-то остаётся эта история недосмотренной, недосказанной. Тем и раздражает покорного вашего слугу уже добрых лет сорок.
Всё началось, кажись, с чтения в «Вопросах литературы» небольшой заметки о пьесах Булгакова «Дни Турбиных» и «Бег». Комментарий черным по белому информировал о возражениях ряда советских писателей в тридцатые годы против булгаковских постановок в театре. И заступничества самого товарища Сталина (парадокс!) за белогвардейское творчество Михаила Афанасьевича. Совпало сие с явлением народу самиздатовского томика Булгакова – наряду с «Собачьим сердцем» представлены там были и несколько вариантов этих пьес.
Я, разумеется, уже знал, что булгаковский комфронта Хлудов («Бег») – реально-исторический врангелевец генерал Слащёв. И уже недоумевал по поводу странной этой судьбы. Известно было, что на Великой войне он блеснул оперативно-тактическим и даже стратегическим талантом. И с открытием гражданской войны без колебаний определился в Белый лагерь. Сначала Южной эпопеи он «залил Крым рабочей кровью», завесил Симферополь слесарями, машинистами и литейщиками. Что-то там не очень ладил с Врангелем, хотя и бесприкословно выполнял указания командующего Вооруженными Силами Юга России. И с Бароном же бежал за границу, когда конница Фрунзе вступила в Керчь и Южфронт был ликвидирован. Светился, как одна из заметнейших фигур военной эммиграции. Вроде бы всё ясно-понятно. Но вдруг…
Да-да, то самое «но вдруг», без которого нет драматургии ни в жизни, ни на сцене-экране. Но вдруг он вернулся в Республику Труда. Причём, по Булгакову, просто однажды пришел на пристань и стал в очередь за билетами в кассу. Оно конечно, по прибытии в РСФСР он был немедленно арестован и приговорён к расстрелу. Но после того мирнейшим образом преподавал в военной академии и на высших командных курсах.
Я пытался соединить эти факты. Царапнуло по сердцу. Споткнулось в беге. Отыскал слащёвскую брошюру про оборону Крыма. Вчитался в предисловие к ней – фурмановского пера. Голова – кругом. Сегодня трудно в это поверить, но в прежние времена для меня, как и для всех почти сограждан, был ясен-понятен четкий раздел между красными и белыми. Но выходило: белые не так уж были едины. Аналогичный вопрос о красных ещё не поднимался над горизонтом…
…А далее шла жизнь, загадка забывалась и возникала снова. Были догадки. Разгадки не было. Но однажды вернулся вдруг тот самый двадцать первой год, когда Одессу посетил председатель Реввоенсовета РСФСР, российский наркомвоенмор и член могущественнейшего политбюро ЦК ВКП(б). Лев Троцкий. В семейном архиве нашлись пожелтевшие газетки с такой информацией. Перо некоего Воскобойникова не коснулась цели визита, а лишь констатировало тот факт, что – с момента своей отсидки в одесской тюрьме при царе – вождь мировой революции посещает наш город впервые. Так, кстати, и сказано в официальных «Известиях»: вождь. Город зашуршал о том, что готовится «что-нибудь особенного».
Мог ли автор, разузнав о том приезде-21, не припомнить случайно застрявший в его картотеке факт. Он имел место именно в те крымские дни и письменно зафиксирован в начале тридцатых. Именно: в парижской эмиграции выходила газета «Единый фронт». Формальным редактором считался лейтенант Черноморского флота Павлов А.К. Уже тогда шли разговоры (и революционные, и контрреволюционные спецслужбы их фиксировали также тщательно. Да и – бывает ли дым без огня?), о субсидировании газеты советской агентурой. Так вот, тридцатым сентября 1932 года датировано письмо редактора «Единого фронта» господина Павлова генералу Миллеру (копии – Деникину, Богаевскому, Неведовскому и адмиралу Русину). Краткое сдержание: генерал Шатилин, в крымской обороне правая рука барона Врангеля, тайно направил из белой Керчи в советскую Одессу своего офицера связи. Некоего капитана Зерена. С полномочиями – ни много, ни мало – на переговоры с Троцким об условиях капитуляции белого Крыма.
Споткнувшись об этот факт, автор инстинктивно сверил даты капитанского вояжа и приезда в Одессу Льва Давидовича. Ну, и… А тут ещё, и вскоре после таинственного приезда-отъезда Троцкого, в Одессу шумно прибыли председатель Совнаркома (премъер-министр) независимой Советской Социалистической Украины Христиан Раковский и ея военный министр — главком всех вооруженных сил Советской Украины Михаил Фрунзе. То есть с ними приехали и кинохроника, и другие официальные лица. Но по тем временам последние были куда менее популярны. И коренные одесситы, известные во всём подлунном мире излишней наблюдательностью, а также склонностью к глубоким выводам, были смущены наличием среди приезжих и товарищей из Москвы.
Уж в который раз вынужден напомнить – украинское государство наша тогда не входило в Союз ССР. И по весьма простой причине: его ещё не было. Конечно, из Москвы сюда приходили не только рекомендации и просьбы, но и прямые указания, приказания, приказы и распоряжения. Но, между прочим, не так уж редко всё это летело в корзину. И однако же сейчас, как говорится, не об этом. Куда более посильным для себя автор считает изложения ряда иных обстоятельств.
Местная пресса, как официальная, так и вольнонаёмная, уделила внимание именно отечественным лидерам визита. Тот же Воскобойников в «Известиях» опубликовал краткий лирико-биографический очерк украинского советского прем»ера, подчеркнув революционный романтизм его жития. Коротко, но увлечённо описал он юность предсовнаркома, который был никакой не Раковский, а очень даже Станчев, болгарин по происхождению. Да ещё и доктор медицины. И вообще — по матери внук известного революционера Георгия Раковского. Юность-молодость отдал он всецело борьбе за свободу под звёздами балканскими. И под псевдонимом… Инсаров – по тургеневскому «Накануне»! Шуровал во Франции, Германии и Швейцарии.
Правда, в очерке – ни слова об одесских подвигах гостя. Но это тогда особенно и не требовалось: у всех коренных одесситов ещё на памяти был первый в истории одесский председатель ЧеКа Христиан Раковский. Зато подчёркивалось, что именно он спас от расстрела в Одессе знаменитого гроссмейстера А.А. Алёхина – правда, без уточнения деталей.

Глава 2

   Почему пресса значительно меньше внимания уделила Михаилу Васильевичу Фрунзе – трудно сказать. Старый революционер, ленинская гвардия. Приговор царского суда к смертной казни заменён пожизненной каторгой. Недавний герой Перекопа и вообще – Крыма, поставивший точку на главкоме ВСЮР Врангеле, его комфронте Слащёве и гражданской войне на европейской территории страны. Шпак (глубочайше штатский человек – что подчёркивалось белогвардейской прессой) – единственный командующий красными фронтами, не проигравший ни одной кампании. Понятно, как раздражало это военных, особенно генштабистов, которых он обыгрывал не за ломберным столом, а на поле боя! Наконец, он был военным министром всея Украины и главковерхом всех украинских вооруженных сил!
Но о нём писалось лишь как о сопровождающем лице. Что, согласитесь, не могло не обратить на себя одесского тревожного внимания. Вообще у автора такое впечатление, что важной составной этого визита и была его громогласная таинственность. Чьё внимание хотели привлечь его организаторы? И… зачем?
Объявлялось, в Одессе товарищи Раковский, Фрунзе и иже с ними задержатся ненадолго – их ждут Очаков и Николаев. Из намёков следовало: основная причина визита — необходимость для экономики и обороны страны наладить транспорт на Чёрном море. Но при такой смете было не ясно, почему дело не касается главной базы Черноморского флота – Севастополя. И в Константинополе, Париже и Лондоне не могли не спросить себя – почему в этой упоительной поездке на Юг не участвует наркомпуть или его представители. И наоборот, какого лешего с ними увязался любимец Дзержинского Артузов? Между прочим, с этого года – замнач Особого Отдела ВЧК. Как говорится, на минуточку.
Французская контрразведка напоминала главе спецслужбы Черного Барона генералу Гаевскому о том, что за Артуром Артузовым – разгром «Национального Центра» и «Тактического Центра», За что он перед отъездом в Одессу, как сказано в информации Женераль Сюрте, получил высший орден Республики Труда – «Красное Знамя».  Ну, вообще говоря, это был не столько высший, сколько вообще – единственный «на тогда» орден РСФСР. Но информация была точна. И к транспортной проблематике не имела ровно никакого отношения.
В поисках разгадки англичане, со своей стороны и в свою очередь, подкинули белым информацию: перевербованный большевиками давний русский резидент в Соединённом Королевстве (известный британской спецслужбе, но остающийся на воле и потому безымянный), подсунул им копию ленинской телеграммы наркомпроду Украины товарищу Владимирову М.К. На предмет ускорить вывоз соли из Одессы. Для налаживания товарообмена с российским крестьянством. Уж не в этом ли, дескать, вся соль поездки? Не забудем – сей белый кристал был тогда валютой на вес золота. Соль и впрямь была собрана в Одесском порту эдакими терриконами. И мой отец с другими сиротами революции бегали туда в сумерки – таскали её в кульках. И в них стреляли часовые. И однако же контрразведке барона было ясно при всей важности соляной проблемы, это не может быть главной причиной такой поездки.
Анализировался и «турецкий» вопрос. Штука в том, что прямо напротив Одессы, по ту сторону Черного моря уже наблюдались разброд и шатания во врангелевском стане. Несколько сгладились боевое ожесточение, вспыхнувшее при обороне Юго-Запада. Чуть призабылись ужасы драпа под пулемётами Котовского из нашего порта. Красная власть, которую ОСВАГ для внутреннего пользования называл заварушкой, оперетткой и калифатом на час, откровенно затягивалась и побеждала. А тут офицерство прело в кофейнях, паштетных и винных лавках, заведениях с женской прислугой («Из лучших петербургских и московский семей…» драматическим шепотком дули в уши прохожих брюнетиков зазывалы с офицерской выправкой). В галлиполийском лагере уже открыто бузили солдаты и унтера. В безоружных ротах и батальонах шныряла красная агентура – всё никак не удавалось схватить. Как бы само по себе возникло общественное течение «Назад, в Россию!». Напомню пройденное: ещё весной из Турции прибыли чины белой армии, пожелавшие добровольно вернуться на родину и покаяться всенародно — несколько тысяч солдат и офицеров. Тысячу триста из них город наш, как мог, постарался разместить в импровизированных лагерях. Недовольны были все – и Одесса, и губком с ЧеКа, и содержащиеся за проволокой. На то, по крайности, намекала всё ещё свободная пресса города. А там, в бывшем Царьграде, уже урчали насчёт возвращения новые тысячи. Среди них было очень много коренных одесситов. Каковым, как известно, целый мир – чужбина, окромя Одессы.
Этот ропот заунывный слышен был и по сю сторону Понта Эвксинского. Но Одесса тут тоже была вовсе не так едина, как трактовала это в дальнейшем «История ВКП(б) (Краткий курс)». То же, впрочем, касается всех отдельных граждан, их сообществ и департаментов, кто всматривался-вслушивался в сей финал гражданской войны. В городе оставались родные и близкие бежавших, терзающиеся их долей. Ясно было: пафос драпа попросту физически увлёк очень многих, кто вовсе не собирался за море. Вот им там и не жилось. Многих носителей т.н. сознательного выбора уже давил комплекс ошибки, отягощённый бытовым неустройством. И одесское житие им представлялось раем земным. Эвакуировавшиеся в порядке дисциплины и заради скорого победного возвращения быстро ощутили проблематичность перспективы. Недодравшиеся военные, в особенности – старших чинов – поначалу утешались удачей сбережения сотни тысяч воинов, которых вскрости можно повести бой за Русь святую. Но как они были потрясены предложением Антанты помириться с Советами и признать сложившийся статус! Вот уж, во истину, после всего.
Естественно, всё это и многое другое не могло не отразиться в локомоциях врангелевского генералитета. Французы и англичане сигнализировали барону не только о настроениях ряда генералов на возврат в большевизию, но и о вырабатываемых в этом направлении конкретных планах – в контакте с советскими спецслужбами. Назывались очень многие имена. С некоторых пор в их числе Пётр Николаевич находил и своё, и своего помощника Шатилова, и ряда высших военных…

«Хлудов не по Булгакову»… Продолжение следует…

Обновлено: продолжение здесь

Автор Ким Каневский