(Из книги «Отцы и дети солнца»)
0.
…В некотором царстве, в некотором государстве имело место то, о чём вы сейчас прочтёте. Ну, если прочтёте, конечно. Автор, кореннейший одессит, во всяком случае, надеется на нечто в этом роде. Ведь дело-то было в Одессе, прошлое которой всегда привлекало своей экзотикой. Как, впрочем, и настоящее. Самые разные ситуации эпохи, о которой – речь, хоть и слабо исследованы, однако же громко воспеты в литературе, кинематографе и прочих тому подобных художествах. В восемнадцатом-двадцатом годах ХХ века, собственно, царства уже не было. Да и с государством были большие проблемы. Ибо термин этот означает власть и, соответственно, режим. А тогда категории сии были весьма зыбкими и менялись в Одессе чуть ли не подённо. Многие мои современники видели, и не раз, спектакль и одноименные художественные кинофильмы «Интервенция» по земляку нашему Льву Славину, черно-белый габаевский «Зелёный фургон» по нашему же земляку Казачинскому и по нему же цветной двухсерийный «Зелёный фургон» друга моего незабвенного Шуры Павловского. Конечно, «Опасные гастроли» с Высоцким. Колтуновскую «Эскадра уходит на Запад». Листали, вероятно, «Время больших ожиданий» Паустовского и прочее, и прочее, и прочее. Несколько страничек той одесской истории, как Открытой Книги Бытия, автор решается предложить вашему вниманию по двум основным причинам. Во-первых, ничего подобного вы нигде не прочтёте и не увидите. А во-вторых, кое-что из нижеследующего может вызвать читательские ассоциации с современностью. Это – не та ли самая философическая спираль, по которой издавна ходим, наступая на одни и те же грабли?
1.
…Такого числа и качества контрразведок в Одессе не было ни прежде, ни в дальнейшем. Русские и французские, сухопутные и военно-морские, армейские, корпусные, дивизионные и бригадные. Казалось бы, при такой плотности сетей никакой нелегальной рыбёшке не плескаться здесь. А она плескалась. Да ещё как! Регулярно и в изрядном числе поступали куда следует сведения о приездах в Южную Пальмиру функционеров, связных, агентов Москвы. О весьма оживлённых их локомоциях в рабочих кварталах Пересыпи и Молдаванки. О конспиративных собраниях в центре. И о покупке подпольем внушительного количества оружия и припасов для боя. Причём, на огромную сумму, привезенную наличными с немилого Севера некой Соколовской – которую вычислить вычислили, а локализовать не могли.
По всему было видать – готовится в городе грандиозный шухер. Даже у Орлова, для которого контрразведка была родной стихией, как море для моряка, голова шла кругом. Ему, великому профессионалу, тут нужно было успокоить-перестроить свой аппарат, изрядно потрёпанный событиями. Да и самому собраться с мыслями. А командование торопило. А союзники торопили. А само подполье тоже путало карты. И, однако же, ни у Деникина, ни у французов особого выбора теперь уже не было. Как и времени для колебаний. Одесса — на одной из карикатур подпольной газеты для иностранцев («Ле Коммюн», французский язык, тираж — семь тысяч) изображалась в виде пороховой бочки. А на ней в обнимку Деникин и Фрейденберг — полковник, начштаба группы французских войск — с зажженным фитилём в руках. Портретное сходство не оставляло поля для сомнений.
К тому же русская контрразведка перехватила информацию Ласточкина в центр: в ближайшее время выйдут партийные газеты на румынском, польском, сербском и греческом языках. И, о ужас, с публикациями иностранных матросов и солдат! Подготовленные материалы снабжены факсимильными подписями авторов. И призывают убираться по домам, пока с Севера не пришли советские полки. А то, мол, так накостыляют, что тут и помрём. А за что, дескать? Какого лешего? Орлов, как истинный мастер-профессионал, спешки не любил.
Но тут приходилось не только быть и быстрым, и скорым — нужно было это ещё и демонстрировать. Пришлось часть аппарата контрразведки сосредоточить на шуме, шухере и прочих пузырях, имитирующих оперативность. Четыре вечера подряд проводились аресты в центре города, в Слободке-Романовке, на Молдаванке и в усатовском пригороде. Это были давно известные полиции адреса воровских хаз, малин и притонов, которыми иногда пользовалось и партийное подполье. Начальник отдела полагал, что французы потребуют вести следствие в рамках законности и европейских стандартов. А это даст время для того, что на языке профессиональной контрразведки называется «нежное бритьё». То есть, объекту дают успокоиться, обрасти щетиной, увериться в слабости противника. Увлечься, утратить осторожность. И чисто брить под корень.
Этому, по его замыслу, должны были способствовать и успехи красных там, на фронтах, и сведения о настроениях интервентов.
И, конечно же, разложение в рядах самой контрразведки. Орлов сделал всё для того, чтобы свободная пресса публиковала материалы — признаки такого разложения.
Обыватель, например, читал о чудо-богатырском кутеже компании штабс-капитана Карновича-Валуа в кабаке «Кинь грусть…» на Преображенской, в результате чего были избиты зверски шесть штатских семейных мужчин купеческого звания, а жены у них были отбиты силой оружия, в пешем строю, и увезены в Люстдорф на автомобиле, записанном за контрразведкой. Всё — враньё, конечно. От начала до конца. И «Кинь грусть» находился на Канатной, а отнюдь не на Преображенской. И штабс-капитан с роскошью двойной фамилии ещё в январе девятнадцатого был откомандирован за кордон, в русскую военную миссию в Париже. И драка вышла пустяковая, два прапорщика-пехотинца непутём пристали к солистке цыганского хора. Их же, конечно, и отметелили. Но Орлов палец о палец не ударил для опровержения. Уж не сам ли сочинил? Подозрительное множество подобных публикаций появилось в одесской прессе в конце января, в феврале-марте 1919 года. Странное бессилие демонстрировала военная цензура, еще недавно свирепствовавшая так, что даже и лояльный ко всему и вся «Одесский листок» выходил с пустыми колонками. Орлов хватал мелочь пузатую — «За агитацию против мобилизации в Добрармию», «За поставку некачественного продфуража», «За кражу пяти штук кожи из цейхгауза кавдивизиона» — как за диверсии, направленные на ослабление обороноспособности гарнизона. А на личной карте Орлова (роскошно напечатанный туристский план города), аккуратно наносились крестики и кружочки, обозначающие серьёзные объекты подполья. Он скрывал от французов, что уже знает адрес квартиры красивой француженки, заправляющей работой среди её соотечественников в Одессе. Боялся — обрадуются, накинутся, всё дело испортят. Он планировал аккуратненько изъять и Соколовскую, и Лябурб, и Ласточкина с его обкомом. По плану Орлова, это должно было произойти в первых числах марта-19.
И это случилось. И именно первого марта. Такова она, история француженки с мандатом на подрыв духа интервентов. Краткий курс, разумеется: она достойна отдельного разговора во многих томах. Хотя в двадцатые годы Третьего тысячелетия нашей эры едва ли единогласно будет признана вполне актуальной. Пока же подчеркнём: в большую дорогу поименованных лирических героев и героини однажды, как в реку – ручей, — влилась ещё одна, куда менее известная. Скорее всего, вообще ускользнувшая от специалистов. А именно…
2.
…В январе 1972 года в Лиепае скончался гражданин Рабинович А.Е., пенсионер, занимавший до того полуответственный пост консультанта Томского обкома КПСС. Проводили его в последний путь скромно и нешумно. В те времена Прибалтика уже не благоговела перед ветеранами партии. Между тем, его развёрнутый некролог представил бы несомненный интерес для историков и всех вообще интересующихся. Его звали Александром Емельяновичем Рабиновичем. Во всяком случае, таковым он числился документально и известен автору этих правдивейших строк. Родился в марте 1888 года на одном из хуторов Тираспольского уезда.
Губерния считалась Херсонской. Но всего каких-нибудь вёрст сто от Одессы. Отец — довольно солидный землевладелец. Сына, как подрос, определил в одесскую 4-ю гимназию. Саша закончил её в 1904 году. И потупил на медицинский факультет Новороссийского императорского университета в Одессе. А уже в следующем, 1905 году, его исключили за участие в студенческих волнениях. Родители были потрясены и оскорблены поведением сына. Сколько сил-средств вложили они в сына, сколько надежд связывали с ним. Словом, Александр был проклят и изгнан. Поступил рабочим на завод сельскохозяйственных машин. Умный, культурный мальчик, он оказался востребованным в рабочем движении. В 1908 году был принят в одну из революционных тогда партий. Именно – в РСДРП(б). Тогда же призван был в армию. Как университант-недоучка — был зачислен вольноопределяющимся в полк, дислоцированный в одесском пригороде. Вольноопределяющийся — значит, имеющий право выслуги офицерских погон. И однако же, в генералы он не вышел — вскоре его арестовали за участие в военной большевистской организации. Суд. Четыре года в Одесской тюрьме. В 1911 году выслан в Сибирь. На вечное поселение.
До Иркутска доехал чин-чинарём. А потом попросту сбежал. И вскоре очутился в Швейцарии, в Женеве. Работал на ряде предприятий часовой промышленности (знаменитые швейцарские часы!) и пытался продолжить университетское образование. В Берне…да-да, познакомился и сблизился с Лениным. Да-да, это — тот самый Абрамович, письма которого включаются в каноническое издание Полного Собрания Сочинений экс-вождя, в тома ленинской переписки.
Ну, а кто же не слыхал про запломбированный железнодорожный вагон, в котором Ленин прибыл в революционную Россию из Германии. В этом вагоне 3 апреля 1917 года прибыл в Петроград и А. Е. Рабинович. Активно работал в петроградской парторганизации. Направлен в РУМЧЕРОД — к нам, на родной ему Юго-запад. На Румынском фронте он стал председателем полкового комитета, возглавил Совет солдатских депутатов гарнизона, был избран членом президиума РУМЧЕРОДа и Одесского горкома РСДРП(б). Само собой, в январе 1918 года участвовал в восстании в ранге члена ревкома. В Питер он вернулся весной восемнадцатого — делегатом VII съезда партии, который решал вопрос о Брестском мире…
Далее — инструктор ЦК партии, начальник отряда особого назначения Московского военного округа. На личное «Дело» подпольщика однажды легло на стол Железного Феликса. И оказался наш Абрамович в Германии, в Мюнхене. Где вскоре, и как бы совершенно отдельно от факта его приезда, была провозглашена Баварская Социалистическая республика. Та самая революция в Германии, при известии о которой во дворце командующего Одесским военным округом застрелился немецкий генерал, оставшийся верным присяге кайзеру. Ну, как там вышло с этой присягой у остальных генералов, офицеров, унтер-офицеров и рядовых немецкой армии в Одессе, Киеве и вообще в Украине – трудно сказать, а только бросили они гетьманцев-союзников. И вместе с гетманом всея Украины ретировались в Германию. Существовала, впрочем, там Республика не долго. И после её падения Абрамович скрывался у студентов и рабочих, а потом проделал недурное турне — Магдебург, Гамбург, Бремен, где участвовал в местных партконференциях. Побывал он и во Франции — как говорилось, по линии Коминтерна. В ходе этих локомоций у него появился партийный псевдоним: Альбрехт. Под этим именем он стал популярен, как авторитетный функционер Исполкома Коминтерна, играющий серьёзную роль в формировании коммунистического движения Франции. Но что-то у него не вышло с органом, который назывался Французской делегацией Западноевропейского секретариата Коминтерна. Кроме Альбрехта, в этот орган входили известные нам по одесскому подполью Елена Соколовская и Владимир Дёготь, ряд других. Исполком Коминтерна назначил Альбрехта-Рабиновича полпредом в группе романских стран.
Его сферой стали Франция, Бельгия, Люксембург, Италия, Португалия и Испания. В этот период он считался не то чехом, не то поляком — Франтишеком Залевским. В Ницце был арестован — с женой и маленьким сыном — за въезд в страну по подложным документам. Тогда же правая пресса Европы царапнула читателя по сердцу публикациями о пятнадцати миллионах франков, привезенных этим Франтишеком для подрыва демократии и коммунизации континента. Всё это было, безусловно, чисто-французской гиперболизацией: тезис о Соединённых Штатах Европы был снят самим Лениным, а денег было у Рабиновича отнюдь не пятнадцать миллионов франков, а только 600 тысяч.
Хоть и такая сумма представляется автору астрономической. Летом 1921 года Франтишек Рабинович прибыл в Советскую Россию. И с колёс был назначен замом управляющего делами Исполкома Коминтерна. Должность более почётно-символическая, нежели конкретно-практическая, тут бы и дух перевести, осмотреться. Но опять сработала разведноменклатура — его командируют полпредом в Эстонию, потом — в Вену, где он прослужил до весны 1925 года. Он уезжал на периферию.
Но вскорости возвращался в Москву, в центральный аппарат ИККИ. И снова, и снова, и снова не усиживал на месте: отправлялся на гражданскую войну, но уже в Китай. Как некий Арно. Советник и агент. Хотя иногда фигурировал, как Четуев. Китайские дела были также сложны и противоречивы, как и наши отечественные. Монархические настроения сталкивались с буржуазными, буржуазно-либеральными, буржуазно-демократическими. ВКП(б), абсолютно исключившая еще недавно у себя дома единение всех социал-демократов (для чего ввела скобочный довесок буквы «б» к своему названию и обозвала всех остальных социалистов желтой сволочью, рекомендуя ИККИ (читай — требовала от китайских товарищей) единство всех революционных демократических сил. Для загадочной этой поднебесной страны всё тогда кончилось Гоминьданом. А что же делал конкретно-самолично наш герой в это время? Его китайская эпопея почти неизвестна. Зато хорошо известен провал советской политики в Китае, где к власти пришел Чан Кайши. А.Е. Абрамович со товарищи покинули Поднебесную.
Вообразить трудно, но факт: с Александром Емельяновичем потом ничего «такого» не случилось. В начале тридцатых он учился в Институте Красной Профессуры. В Сибири возглавлял парторганизации шахты, завода и кафедру марксизма-ленинизма Омского госуниверситета. За заслуги в революции — к ее 30-летию награждён орденом Ленина. Завершил, как сказано в начале главы, трудовой свой путь консультантом Томского обкома. Что потянуло старого революционера-одессита в Латвию на покой — не знаю. Что забыл он именно в Лиепае — тоже. Но там покоится прах нашего земляка, судьбу которого — даже по нынешним меркам — никак не назовешь монотонной…
Ким Каневский